Три комнаты на Манхаттане - Сименон Жорж (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Об этом мы потом поговорим, Франсуа. Я, впрочем, еще не приняла определенного решения. Но запомни хорошенько: что бы я ни делала, я это делаю для тебя.
Теперь ты почти все знаешь о моей жизни здесь. Не думай только, что я всем этим унижена. Я совсем чужая в доме, где не вижу никого, кроме экономки и слуг. Они вежливы, холодно-почтительны. Только одна маленькая горничная из Будапешта, по имени Нушу, видя однажды утром, как я выхожу из ванной, сказала мне:
«Кожа у мадам совершенно такая же, как у мадмуазель Мишель».
Ты тоже, мой дорогой, как-то вечером сказал, что тебе нравится моя кожа. У моей дочери она еще более нежная и белая. И тело ее…
Ну вот, я опять погрустнела. Я не хотела быть грустной в этот вечер, когда пишу тебе. Мне так бы хотелось порадовать тебя хоть чем-нибудь.
Но мне нечем тебя порадовать. Напротив. Ты знаешь, о чем я думаю, да и ты невольно думаешь об этом все время. Меня порой охватывает страх, и я спрашиваю себя: а должна ли я возвращаться в Нью-Йорк?
Если бы я была женщиной с героическим характером, о которых мне доводилось слышать, я бы так и поступила. Я бы уехала, как говорится, не оставив адреса, а ты, может быть, быстро бы успокоился.
Но я, мой дорогой Франсуа, совсем не героиня. Я даже, по сути дела, и не мать. Находясь у ложа больной дочери, я думаю о своем любовнике и пишу любовнику. Я с гордостью начертила это слово в первый раз в моей жизни.
Мой любовник…
Это совсем как в нашей песне, ты ее еще не забыл? Ходил ли ты ее слушать? Я бы не хотела, чтобы ты ходил. Представляю твое печальное лицо, когда ты ее слушаешь, и боюсь, что ты напьешься.
Не делай этого. Я все время думаю: чем же ты заполняешь эти дни, эти бесконечные дни ожидания? Ты, должно быть, помногу часов сидишь в нашей комнате и знаешь, наверное, теперь все подробности жизни нашего маленького еврея-портного, которого мне так не хватает.
Я не хочу больше об этом думать, а не то с риском вызвать скандал позвоню прямо отсюда. Лишь бы тебе удалось сразу поставить телефон.
Пока точно не знаю, но, возможно, в следующую ночь или еще через ночь я переберусь спать в посольство. Там в моей комнате есть телефон.
Я уже спросила Л. небрежным тоном:
«Вы не будете возражать, если мне придется позвонить отсюда в Нью-Йорк? «
Я увидела, как он сжал челюсть. Только не подумай чего-либо. У него это обычный тик, почти единственный признак волнения, который можно прочесть на его лице.
Мне кажется, что он был бы рад узнать, что я совсем одинока и даже качусь под откос.
Нет, не для того, чтобы этим воспользоваться! С этим все кончено. Но из-за своей чудовищной гордости.
Слегка склонившись (это еще одна из его маний), он сказал мне холодным тоном, очень дипломатично:
«Когда пожелаете».
Он понял. И мне так захотелось, мой дорогой, бросить ему в лицо твое имя, воскликнуть:
«Франсуа!.. «
Если так будет еще продолжаться, в какое-то время я не выдержу и заговорю о тебе с кем-нибудь, все равно с кем, как это было на вокзале.
Ты ведь не сердишься на меня за эту мою выходку на вокзале? Понимаешь ли, что это произошло из-за тебя? Мне было трудно долго носить в себе одной все, что было связано с тобой. Я этим была переполнена.
Помню, с каким видом ты мне сказал:
«Ты не можешь обойтись, чтобы не обольщать кого-нибудь, будь то официант кафетерия или шофер такси. Ты так нуждаешься в мужском внимании, что готова ждать его даже от нищего, которому даешь десять су».
Ах, что там! Я тебе сейчас признаюсь в другом. Нет… Ты меня осудишь… Ну да ладно… А если я тебе скажу, что я чуть было не заговорила о тебе с моей дочерью и что я все же рассказала ей о тебе, но туманно. О! очень туманно, не бойся, как о большом друге, на которого я могу всегда во всем положиться.
Уже четыре часа утра. Я даже не заметила, как прошло время. У меня нет больше бумаги. Я и так исписала все поля, ты же видишь, и я беспокоюсь, как ты разберешь.
Я так бы хотела, чтобы ты не грустил, не чувствовал себя одиноким и тоже бы верил. Я все бы отдала за то, чтобы ты не страдал больше из-за меня.
Следующей ночью или через ночь я тебе позвоню, я услышу тебя, я буду у тебя.
Я ужасно устала.
Спокойной ночи, Франсуа».
У него в самом деле складывалось впечатление в этот день, что он носил в себе такой избыток счастья, что оно не могло оставаться незамеченным.
Все казалось теперь таким простым! Таким простым!
И все было просто прекрасно!
Тревоги, конечно, еще оставались, подобно медленно утихающим болевым очагам в период выздоровления, но несомненно, что радостная безмятежность брала верх.
Она вернется, и жизнь начнется заново.
Ему не хотелось ни смеяться, ни улыбаться, ни веселиться, он был счастлив спокойно и сдержанно, не желая поддаваться мелкому беспокойству.
Нелепому беспокойству, не правда ли?
Письмо было написано три дня назад… Кто знает, что могло произойти за три дня?
И подобно тому, как он пытался — и совершенно ошибочно — представить себе квартиру, которую она делила с Джесси, пока не побывал в ней, так сейчас в его воображении возникло огромное здание посольства в Мексике и Ларски, которого он никогда не видел, и Кэй, сидящую напротив него.
Какое же предложение он ей сделал, которое она вроде бы приняла и одновременно не приняла и отложила на более поздний срок разговор с ним об этом?
Будет ли она звонить ему сегодня ночью? В котором часу?
Ибо она ничего толком и не узнала от него. Он был по-глупому косноязычным во время их разговора. Ведь она так и не осознала, какая в нем произошла перемена. По сути дела, она по-прежнему не знает, как он любит.
Да и не может знать, ибо он сам это обнаружил всего несколько часов тому назад.
Ну и что? Что же теперь произойдет? Может быть, они так и будут находиться в разных диапазонах? Ему захотелось сейчас же, не медля, сообщить ей новость и рассказать подробности.
Поскольку дочь ее вне опасности, она должна возвращаться. Что заставляет ее задерживаться там, среди явно враждебно настроенных по отношению к ней людей?
А эта ее идея исчезнуть бесследно, потому что она причиняет и будет еще причинять ему страдание!
Нет! Нет! Он должен ей объяснить…
