Письма мертвецов - Гарднер Эрл Стенли (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Да, тут было что-то не то. Я посмотрел в эти искрящиеся озорные глаза, на эти полураскрытые малиновые губы, на этот смеющийся рот и заметил кроме этого что-то еще — какое-то скрытое волнение, затаившееся в глубине глаз. Не страх, нет, а какое-то беспокойство, нечто подобное тому отчаянию, какое, как мне кажется, ощущает преступник, которого ведут на электрический стул.
Позади нас пристроилась машина, осветив фарами наше заднее стекло.
— До чего же он славный, мой папочка. Все-то ему до лампочки! — насмешливо проговорила она.
При этих словах я поцеловал ее. Ее ответный поцелуй был продолжительным и трепещущим, но не страстным. Это был, скорее, поцелуй ребенка, который боится остаться один в темноте, хотя чувствовалась в нем также и опытность зрелой женщины.
Она свернула на обочину и быстрым движением руки крутанула руль. Машина, ехавшая за нами, тоже остановилась, и на водительском месте я мельком заметил огромную фигуру, неподвижной, инертной массой расплывшуюся на сиденье, в то время как длинные, беспокойные руки цепко обхватили рулевое колесо. Машиной управлял человекообразный осьминог, я узнал его, хотя он и не поворачивал головы.
— Ну, началось! — воскликнула девушка, проведя по губам тыльной стороной ладони. — Мой папочка, которому обычно все до лампочки, наконец-то ожил.
Я рассмеялся. Передо мной было не невинное дитя, ставшее жертвой заговора, а вполне современная девица, обладающая живым, подвижным умом и знанием жизни, которая обдуманно, со знанием дела, вступает в игру с огнем, пытаясь вовлечь Эда Дженкинса в опасную для жизни ситуацию. Что ж, пусть попробует, не буду ей мешать.
Она свернула на обочину и остановила машину:
— Эд, ты, может быть, первоклассный мошенник, но целоваться совсем не умеешь. В этом деле ты полный осел. Если описать, как ты целуешься, получится целый трактат. Ну иди ко мне. Мамочка преподаст тебе урок.
Минут пять спустя она снова завела машину.
— Нет, какой же все-таки чудак мой папаша! — сказала она, обращаясь то ли к себе, то ли ко мне.
Рядом снова послышалось гудение мотора, и огромный автомобиль с человекообразным осьминогом за рулем прошмыгнул мимо нас. Я не сомневался, что на этот раз она узнала его. Рот ее слегка дернулся, и, хотя она не повернула головы, глаза ее были устремлены вслед проезжавшей машине.
Несколько минут мы ехали молча. Теплая ночь, близость тонкого девичьего тела, яркие звезды на небе — все располагало к задумчивости. Я украдкой посмотрел ей в лицо, она наклонилась к приборному щитку, чтобы выключить освещение, и. когда на мгновение глаза ее попали в круг света, я увидел, что в них блеснула влага. Слезы бежали по ее щекам, она крутанула руль и украдкой смахнула их.
— Проклятые сопли! — проговорила она как бы между прочим.
Возле дверей моего дома она еще раз, на прощанье, поцеловала меня и бросилась в мои объятия — комочек дрожащей трепещущей женственности, потом снова поцеловала, распахнула дверцу машины, похлопала меня по плечу и глубоко вздохнула — вздох этот походил скорее на всхлипывание.
Идя к дому, я вдруг почувствовал себя таким старым после этого всплеска юных эмоций, контрастирующего с моим спокойным, уравновешенным, философским отношением к жизни. Я снова подумал об этой девушке, еще очень молодой, но уже искушенной в житейских делах, включившейся в какую-то крупную игру, где ставкой было нечто большее, чем может поставить молодая девушка, вспомнил, как она старалась привлечь меня своими жаркими поцелуями и тайком вытирала слезы, вспомнил, что ее неотступно преследует король шантажа — человекообразный осьминог, а дома ждет согбенный родитель с усталыми глазами… Нет, это уж слишком. Кажется, меня начало засасывать в водоворот, и я инстинктивно барахтался, чтобы выплыть на медленное течение. Закружившись снова в вихре событий и переживаний, я рискую потерять внутреннее равновесие. Жизнь в Калифорнии расслабила и размягчила меня, теперь я, как все законопослушные граждане, искал спокойного упорядоченного существования. И вот сейчас я принял решение: хватит цепляться и дрожать за собственную безопасность, я снова буду поступать, как хочу, и снова вступлю в единоборство с законом.И пусть меня поймают, если смогут.
Войдя в квартиру, я сразу понял — что-то здесь неладно. Бобо не бросился мне навстречу в радостном восторге. Вместо этого я услышал жалобное поскуливание.
Я быстро включил свет. Бобо был ранен, скорее всего, в него стреляли из револьвера с глушителем, судя по тому, что в доме никто ничего не слышал. Бобо лежал на полу с глазами, подернутыми поволокой, и из последних сил старался пошевелить хвостом, словно извиняясь за то, что потерял столько крови и теперь не может встать и приласкаться ко мне.
Кровь бросилась мне в лицо. Еще секунду назад я размышлял о безмятежном философском отношении к жизни и считал, что безумный напор юности безвозвратно ушел, но теперь вдруг побагровел от ярости, какой не испытывал за всю свою жизнь.
Как мог, я остановил кровь, текшую из раны, вызвал ветеринара и принялся нервно шагать по комнате. Кровь пульсировала у меня в висках, гнев разливался по всему телу, мешая мне мыслить. Неужели эта девица нарочно выманила меня из дома, чтобы дать возможность своему сообщнику проникнуть в мою квартиру и пристрелить мою собаку? Неужели все было продумано заранее, и заговорщики рассчитывали таким образом лишить меня собаки? А может, они хотели обыскать квартиру, а Бобо набросился на них, и им пришлось застрелить его?
На эти вопросы я не мог ответить. Я терялся в догадках, разум мой застилала слепая ярость, лишавшая мои мысли четкости. Я знал только одно — кто-то заплатит мне за это.
Приехал ветеринар, осмотрел Бобо, покачал головой и увез его на «скорой помощи». Я поехал с ним, просидел возле собаки ночь и весь следующий день, пока наконец ветеринар не сообщил мне, что пес выкарабкается.
Только тогда я позволил себе покинуть Бобо, и то, что мне предстояло сделать, я намеревался сделать ради него.Я жаждал мести, и охвативший меня гнев крепко держал меня в своих тисках. Мысли мои все еще путались. Как только я пытался сосредоточиться на проблеме, стоявшей передо мной, я тут же вспоминал трогательный взгляд собачьих глаз и эти его жалкие усилия, когда он, приветствуя меня, из последних сил пытался пошевелить хвостом, как бы извиняясь за то, что не мог подойти ко мне.
Наступил четверг. В этот день должна была состояться вечеринка в доме Джона Стонтона Ламберта, и я решил пойти туда. На этот раз карты сдавала сама судьба, и Эду Дженкинсу было предложено место за игорным столом.
Я лег в постель и попытался уснуть, но не смог. Глаза мои, вперившиеся в потолок, никак не хотели закрываться.
Я встал, принял душ и осмотрел квартиру — она была тщательно и умело обыскана. Обшарили ли ее до того, как застрелили собаку, или после, этого я сказать не мог.
В углу я нашел клочок ткани в клеточку, показавшийся мне знакомой и вызвавший какие-то смутные воспоминания.
Несколько минут я стоял в задумчивости, разглядывая клочок и пытаясь припомнить, где я мог видеть такую материю. Мысли мои скакали, перебирая недавние события. «Проклятые сопли!» — почему-то прозвучало у меня в ушах, и тут я все вспомнил.
Испачканный кровью клочок был с неровными краями, оборванными так, словно острые собачьи зубы выхватили его из жакета или подола юбки. Это был кусок костюма, который был надет на Луиз Ламберт в тот вечер, когда я впервые встретил ее.
Я еще постоял какое-то время, держа в руках обрывок ткани, потом подошел к гардеробу и достал смокинг.Теперь я твердо решил пойти на вечеринку.
Ровно в восемь тридцать я подъехал к дому Ламберта. Сегодня я был готов на все, мною владела холодная ярость. Чтобы начать действовать, мне недоставало фактов, но я твердо решил, что обязательно добуду их. Раз я преступник, органы правосудия закрыты для меня, и, если я обращусь к ним с просьбой защитить мои права, меня просто поднимут на смех и выставят за дверь.Значит, остается одно — самому себе быть и судьей и присяжными, а когда понадобится, и судебным исполнителем.
