Код да Винчи 10+ - Браун Дэн (читаемые книги читать txt) 📗
– En quarantaine [3]. – Фаш ответил таким тоном, словно Лэнгдон подвергал сомнению его решение. – Сегодня вечером в здание проник человек, которого явно не должны были сюда пускать. Охранников Лувра допрашивают, а пока их функции выполняют мои люди.
Лэнгдон кивнул и прибавил шаг, чтобы не отставать от Фаша.
– Насколько хорошо вы знали Жака Соньера? – спросил капитан.
– Вообще не знал. Мы ни разу не встречались.
– То есть сегодня вы должны были с ним познакомиться? – удивился Фаш.
– Да. Мы договорились встретиться с ним у стойки администратора в Американском институте после моей лекции, но он не пришел.
Пока Фаш делал пометки в маленькой записной книжке, Лэнгдон окинул взглядом менее известную пирамиду Лувра – перевернутую. Это был световой люк, который нависал сверху, словно сталактит.
– Кто первый предложил встречу? – неожиданно спросил капитан. Они поднялись на несколько ступенек вверх. – Вы или он?
Вопрос показался Лэнгдону странным.
– Соньер, – ответил он, пока они шли по проходу в южное крыло «Денон», самый известный из трех музейных отделов. – Несколько недель назад его секретарь связалась со мной по электронной почте. Написала, что хранитель наслышан, что в этом месяце я собираюсь прочитать в Париже лекцию, и хотел бы обсудить со мной какие-то вопросы.
– Какие именно?
– Не знаю. Полагаю, имеющие отношение к искусству. У нас с ним одинаковые интересы.
Фаш окинул его недоверчивым взглядом.
– Вы не представляете, по какому поводу должны были встречаться с Соньером?
Лэнгдон не представлял. Когда он получил письмо секретаря хранителя, ему стало любопытно, но он посчитал неудобным интересоваться деталями. Уважаемый господин Соньер ценил уединенность и почти ни с кем не встречался. Лэнгдон испытал благодарность уже за то, что ему представилась возможность с ним увидеться.
– Мистер Лэнгдон, неужели у вас нет ни малейшего представления, что собирался обсудить с вами хранитель Лувра вечером, когда его убили? Это могло бы помочь расследованию.
От многозначительности вопроса Лэнгдону стало не по себе.
– Понятия не имею. Не спрашивал. Почел за честь, что он вообще решил со мной связаться. Я ценитель работ господина Соньера и часто пользуюсь на занятиях его текстами.
Фаш занес и этот факт в свою записную книжку.
Они успели пройти половину пути по тоннелю в крыло «Денон», когда впереди показались два ведущих наверх неподвижных эскалатора.
– Поднимемся на лифте, – предложил Фаш. – Вы же знаете, до галереи еще идти и идти. – Он провел мясистой рукой по волосам. – Так у вас были с Соньером общие интересы? – продолжил он, когда двери лифта открылись.
– Да. Если хотите знать, большую часть прошлого года я работал над проектом книги, тема которой касается сферы его занятий. И хотел услышать его суждение.
– Понимаю. И какова же ее тема?
Лэнгдон поколебался, не зная, как лучше сформулировать ответ.
– Книга в своей основе о культе богини – принципе женской святости и связанной с этим понятием символикой в искусстве.
– Соньер был знатоком в этой области?
– Как никто другой.
– Возможно, он прослышал о вашей книге и пригласил вас на встречу, чтобы предложить помощь?
Лэнгдон покачал головой.
– О моей рукописи не знал ни один человек. Она была всего лишь наброском, и я не показывал ее никому, кроме моего издателя.
– Вы никогда не разговаривали с месье Соньером? – спросил капитан, когда лифт пришел в движение. – Не переписывались? Ничего не посылали друг другу по почте?
Еще один странный вопрос.
– Нет. Никогда.
Фаш тряхнул головой, словно для того, чтобы этот факт крепче отложился в памяти. Никак не прокомментировал ответ и молча смотрел в хромированные двери кабины. В их отражении Лэнгдон заметил у капитана зажим для галстука – серебряное распятие с тринадцатью крупинками черного оникса. Символ был известен под названием crux gemmata: крест с тринадцатью драгоценными камнями являлся графическим изображением Христа и двенадцати апостолов. Лэнгдон не ожидал, что капитан французской полиции будет так открыто афишировать свои религиозные взгляды. Хотя, с другой стороны, это типично для Франции, где христианство не столько религия, сколько право по рождению.
Лифт дрогнул и остановился, и в этот момент Лэнгдон поймал отразившийся в дверях направленный на него взгляд капитана Фаша.
Он поспешно вышел за ним в коридор и от неожиданности замер. Фаш обернулся.
– Я вижу, мистер Лэнгдон, вам не случалось бывать в Лувре после закрытия.
Интересно, подумал Лэнгдон, пытаясь овладеть собой, как бы я попал сюда ночью?
Галереи Лувра славятся своими высокими потолками и обычно залиты светом, но сегодня в них было удивительно темно. Приглушенное красное сияние, казалось, лилось из-за плинтуса, и на мозаичном полу там и тут расплывались багровые лужицы.
Вглядевшись в тусклоосвещенный коридор, Лэнгдон удивился, как ему сразу не пришла в голову эта мысль. Все крупные музеи мира пользуются красным светом в качестве служебного ночного освещения. Неяркая, нетравмирующая подсветка позволяет сотрудникам и охране находить дорогу и в то же время сохраняет полотна в относительной темноте, устраняя эффект старения из-за долгого нахождения на ярком свету.
– Сюда. – Фаш круто повернул вправо и повел его по соединяющимся друг с другом галереям.
По сторонам, словно снимки в проявителе, возникали огромные полотна и пристально следили за их перемещением. Под потолком камеры безопасности не сводили с них объективов, будто предупреждая: Вы у нас на виду. Не вздумайте к чему-нибудь прикоснуться.
– Среди них есть и настоящие? – поинтересовался Лэнгдон, кивнув на камеры.
– Конечно нет, – мотнул головой Фаш.
Лэнгдон ничуть не удивился. Площадь галерей Лувра составляла многие акры – потребовались бы сотни сотрудников, чтобы только просматривать видеоматериал. В наши дни большинство крупных музеев придерживаются политики безопасности, основанной на принципе поимки преступника. Не надо отпугивать вора. Надо запереть его внутри. Система включается после окончания работы музея. Теперь, если злоумышленник тронет произведение искусства, выходы из зала будут перекрыты и он окажется за решеткой еще до того, как прибудет полиция.
Где-то в глубине мраморного коридора слышалось эхо голосов. Шум доносился из утопленного справа в глубину стены алькова. Из двери на пол падал яркий свет.
– Кабинет хранителя, – объяснил капитан.
Лэнгдон заглянул внутрь сквозь недлинную прихожую. Шикарная обстановка: дерево теплых оттенков и картины старых мастеров. В помещении суетилось несколько полицейских. Они разговаривали по телефону и делали пометки в блокнотах. Один сидел за огромным антикварным столом Соньера и что-то печатал на ноутбуке. Кабинет хранителя на этот вечер явно превратился в полицейский командный пункт.
– Messieurs, – обратился к ним Фаш, и полицейские повернулись в его сторону. – Ne nous déranges pas sous aucun prétexte. Entendu? [4]
Лэнгдону часто случалось вешать на двери номеров в гостиницах табличку со словами NE PAS DERANGER, чтобы уяснить суть приказа капитана. Их с Фашем ни в коем случае не должны тревожить.
В комнате все закивали в знак того, что инструкция им понятна.
Оставив группу агентов заниматься делами, Фаш повел Лэнгдона дальше по темному коридору. Впереди через тридцать ярдов открывался проход в самую известную часть Лувра – Большую галерею, – на вид бесконечный коридор, где были собраны наиболее ценные работы итальянских мастеров. Лэнгдон уже знал, что именно там лежало тело Соньера. Знаменитый паркет Большой галереи на фотографии невозможно было не узнать.
Когда они приблизились, стало видно, что проем перегораживает стальная решетка, напоминающая те, какими в средневековых замках защищались от грабительских набегов.
