Преданный предатель - Честертон Гилберт Кийт (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT) 📗
— Если ваш Лобб купил этот дом для них, — сказал он, — там должна быть какая-нибудь хитрость.
— И я так думал, Ваше Величество, — согласился Гримм, — только мы ее не нашли. Я поневоле беспокоюсь о том, что замыслили эти негодяи. Судя по всему, они готовятся к решительным действиям.
— Если их нельзя изловить, — вмешался Симон, — не арестовать ли кого-нибудь другого? Не они же всем руководят!
Полковник покачал головой.
— В том-то и дело, — сказал он, — в том-то и странность, что никого другого нет. Просто не пойму, как они смогли организовать вчетвером такую дисциплинированную и тайную партию. Ее называют Братством Слова, а правильней назвать Братством молчания. Рядовые члены еще невидимей вожаков. Встречи четверых хоть и секретны, но как бы и публичны, остальные вообще неизвестно где встречаются. Обвинить мы можем только главных, но именно их не можем поймать.
— Так мы никого и не взяли, — сказал финансист.
— Нет, — возразил Гримм, — мы взяли дурака, который открыл нам дверь. Жалкая добыча, когда идет охота на Каска.
— Спасибо и за мелочи, — сказал король. — Что же говорит ваш дурак?
— Ничего, — отвечал полковник. — Наверное, ничего и не скажет. Он слишком глуп, чтобы знать и запоминать, такой безмозглый увалень. Говорят, нанимая лакея, надо смотреть на его ноги. Вероятно, он по-своему предан хозяевам.
Принцесса впервые обернулась и спросила:
— А королю?
— Мария, — неловко и нервно ответил король, — сейчас уже нет преданных царедворцев. Современные проблемы так не решить. Люди просто не будут слушать. А если напомнить им о преданности королю…
— Почему же, — пылко спросила принцесса, — им постоянно напоминают о преданности кому угодно, кроме короля?
Когда начинается стачка на мыловаренной фабрике, их просят не изменять мыловарам. Газеты только и твердят о верности партии или лидеру. Но если я говорю о верности человеку, который предстоит не партии, а всей стране, меня называют старомодной. Или молодой. Видимо, это одно и то же.
Правитель Павонии глядел на племянницу с некоторой тревогой, словно котенок на ковре превратился в тигра. Но она продолжала, стремясь выговорить все:
— Почему король — единственное частное лицо? Другие — люди общественные или хотя бы карикатуры на общественных людей. Знаете, что я подумала, увидев этого поэта с пунцовыми усами? Ну, во-первых, я ощутила что-то очень искусственное, словно это раззолоченная кукла или пляшущая мумия. Но больше всего меня разозлил павлиний шарф. Я вспомнила о нашем знамени и о предании, гласящем, что перед королем несли в битву веера из павлиньих перьев. Какое право он имеет на эти цвета? Мы должны быть пристойными, скромными, скучными, умирать от хорошего вкуса — мы, но не они! Заговорщики пестры и пламенны, республиканцы царственней короля. Вот почему они взывают к народу, как взывали некогда мы! Ваши политики и журналисты дивятся успехам красных. В том-то и дело, что они — красные, как пэры, кардиналы, судьи, когда те еще не стыдились своей красоты.
Монарх совсем растерялся.
— Тебе не кажется, — спросил он, — что мы немного отвлеклись? Речь шла о пустяке, о лакее, которого нужно допросить…
— Я не отвлеклась, — отвечала принцесса, — я о том и говорю. Неужели вы не видите, что с этим лакеем — то же самое? Все ругают патриотизм или воинскую верность, и обычные, бедные люди отдают свою верность негодяю. Ливрея велит хранить ему преданность заговорщику, а мы боимся дать ему мундир, чтобы он был предан королю!
— Лично мне, — заметил полковник, — очень близки взгляды Вашего Высочества. Но боюсь, уже поздно давать мундиры.
— Откуда вы знаете? — воскликнула прекрасная дама. — Вы пробовали? Вы их спрашивали, что они чувствуют к своей стране и к королю, о котором слышали в детстве?
Нет. Вы вытягиваете из них всякие подробности, хотя их не помнит ни один нормальный человек. Естественно, он кажется дураком. Хотела бы я поговорить с ним!
— Моя дорогая… — начал ее дядя, но увидел лицо над ее плечом и умолк. Симон, пристойно кашлянув, повел такую речь:
— Если Ваше Величество не возражает, я скажу, что мы должны сохранять здравое чувство меры. Лакей — человек неученый, и в этом смысле действительно — человек из народа, один из бесчисленных представителей обычных людей. Для изучения общества с ним интересно побеседовать, но в данное время мы не вправе отвлекаться от других, более насущных проблем. Мы должны изловить исключительно опасных преступников. Профессор пользуется большой известностью; генерал — военный герой, стоящий во главе армий; и спорить сейчас о заурядном лакее…
Он замолк. Аврелия Августа шла к двери, обратив к нему невинное и гневное лицо. Убежденность тех, кто еще не верит в сложность жизни, сверкала на этом лице, и двое мужчин уступили принцессе, требующей свидания с лакеем, словно увидели в ней великую пастушку, требовавшую свидания с королем.
4. Женское неразумие
Итак, налет на Павлинью площадь кончился фарсом, комнаты оказались пустыми, если не считать растерянного слуги, которого и забрали вместе с той мебелью, которая могла бы дать хоть какой-то ключ к тайне. В слуге этом не было ничего, что отличало бы его от мебели. Он был довольно высок и довольно статен, как подобает хорошему лакею. Его приятное, важное лицо казалось и восковым, и деревянным, что подошло бы к пудреному лакейскому парику, но больше он ничем не отличался, разве что подбородок был слишком упрям, хотя светлые глаза выражали еще меньше, чем требует служба. Действительно, когда начался допрос, полиция убедилась и в его исключительном упрямстве, и в исключительной глупости.
Конечно, его обижали, пугали и ругали, используя те незаметные методы, которые в современных и просвещенных государствах как бы и предназначены для кебменов, мелких торговцев, слуг, словом — для тех, кто по бедности обязан предаваться преступлениям, хотя равно те же методы ужасают всю Европу, если их по глупости применят к банкиру или известному журналисту. Однако от лакея ничего не добились, усталые полисмены склонялись к тому, что он — полный идиот, но глава их, человек умный и не лишенный благородства, подозревал, что слуга молчит, ибо предан хозяевам.
Тем временем слуга привык, что дверь, открываясь, впускает человека в форме, который все-таки хочет собрать хоть что-нибудь на бесплодном поле его речей; и очень удивился, когда к нему в камеру вошла, как ни в чем не бывало, прекрасная дама в ослепительном платье. За ее плечом, в полумраке, мелькало лицо полицейского, но она явственно не желала, чтобы он выходил на свет, и, резко захлопнув дверь, улыбнулась лакею.
Конечно, он знал, кто она, он видел ее в журналах и даже на улице, в машине. Он знал, и поспешил выразить почтение, но она отмахнулась так просто, что он совсем онемел.
— Нет, нет, не надо! — сказала она. — Оба мы преданы королю, оба любим Павонию. Я не сомневаюсь, что вы ее любите, и хочу узнать, почему вы себя так ведете.
Он долго молчал, потом сказал, глядя в пол:
— Ваше Высочество, не заблуждайтесь. Я не такой уж патриот, а эти люди ничем меня не обижали.
— Что ж они для вас сделали? — спросила она. — Наверное, давали на чай, платили какое-то жалованье, скорее всего — маленькое. Разве можно это сравнить с тем, что дает своя страна? Мы едим ее хлеб, мы пьем ее воду, мы живем на свободе и в безопасности, полагаясь на ее закон.
Он внезапно поднял голову, и пустота его светлых глаз поразила ее.
— Я не на свободе и не в безопасности, — серьезно сказал он.
— Да, — не сдалась она, — но вы же сами виноваты. Вы знаете об этих людях что-то очень страшное и не хотите нас спасти.
— Они не сделали мне зла, — сказал он безжизненно, как автомат.
— Они и добра вам не сделали! — в отчаянии вскричала она. — Наверное, они вас обижали.
Он медленно подумал, потом заговорил, и сквозь размеренность речи, приличествующую слугам высокого ранга, все больше проступала интонация ученых и свободных людей.
