Острие копья - Стаут Рекс (читать книги без регистрации .txt) 📗
– В каждом деле свой риск, и об этом следует помнить, – заметил Кимболл.
Вульф кивнул.
– В вас опять заговорил философ. Бесспорно, мистер Кимболл, вы – человек образованный и начитанный. В таком случае вам будет понятно некое необъяснимое состояние, побуждающее вас – в данном случае я говорю о себе, – решаться на действия, которые при других обстоятельствах безоговорочно считались бы достойными осуждения. В этом доме на верхнем этаже живет женщина, которая не может желать мне смерти только потому, что в ее сердце нет места злобе и ненависти. Каждый день, каждый час я причиняю ей страдания. Я знаю это, и это мучает меня. И все же я продолжаю приносить ей горе. Вы должны понять, насколько темны и неразгаданы такие психологические состояния, и поэтому поймете глубину моих страданий, если я вам скажу, что эта женщина – моя мать.
Я, добросовестно все записывавший, при этих словах с удивлением посмотрел на Ниро Вульфа, ибо он говорил с такой убедительностью, а голос его был тихим и ровным, что создавалось полное впечатление огромных усилий, с которыми он пытался скрыть то, что творится у него в душе. На мгновение я даже посочувствовал бедной старушке, хотя самолично каждый месяц отчислял от нашего дохода некую сумму и отсылал ее в Будапешт, где и проживала родная мать моего хозяина.
– Господи! – невольно воскликнул Кимболл.
Вульф выпил еще стакан пива и печально покачал головой.
– Теперь вы понимаете, почему я могу перечислить все виды зла и с уверенностью сказать, что все они мне знакомы.
Поначалу казалось, что Кимболл не клюнет на это. Лицо его выражало лишь самодовольное сочувствие. Более того – на губах было подобие довольной ухмылки.
– Не понимаю, из чего вы заключили, что я образованный человек, – вдруг сказал он.
Вульф удивленно вскинул брови.
– А разве это не так?
– Если вы так считаете, то это большой комплимент. Я бросил школу – это было в Иллинойсе, – когда мне исполнилось двенадцать лет, а затем и совсем сбежал из дома. Да и дома по сути у меня не было, жил у дяди с теткой. Мои родители умерли. С тех пор я не учился. Если я образован, то это моя собственная заслуга.
– Что ж, и это неплохо, – сказал Вульф низким, приглушенным почти до шепота голосом. Он как бы приглашал: «Продолжайте», не произнося этого слова. – Вы – еще одно доказательство этому. Нью-Йорк – это хорошая школа для мальчишки такого возраста, если, конечно, у него есть смекалка и характер.
– Возможно. Могло бы получиться и так, но только я не поехал в Нью-Йорк. Я отправился в Техас. После года бродяжничества на пограничной территории штата я перебрался в Галвестон, а оттуда в Бразилию и Аргентину.
– Вот как! Смекалки у вас хватило, а по образованию получились космополитом.
– Да, пришлось немало поездить. Я провел в Южной Америке двадцать лет, преимущественно в Аргентине. Когда вернулся в Штаты, в пору было идти снова в школу учить английский. Я жил… по-разному все эти годы. Навидался и натерпелся всего, не раз попадал в передряги, но чтобы я ни делал, я строго придерживался честных правил игры. Приехав в Штаты, занялся торговлей мясом, а потом перешел на зерно. Здесь я и нашел себя. Зерно требует человека, умеющего предвидеть и не боящегося рисковать, чтобы предвидение стало реальностью. Так гаучо объезжают лошадей.
– Вы были гаучо?
– Нет, я всегда был торговцем. Я был рожден им. Не знаю, поверите ли вы в то, что я сейчас вам скажу. Не то чтобы я стыдился этого, нет. Сидя в кабинете и следя за конъюнктурой на десятках зерновых рынков – а каждый из них не знает, в какую сторону я ринусь, – я иногда с гордостью вспоминаю то время. Я два года был разъездным торговцем.
– Не может быть?
– Да. Три тысячи миль в сезон, не слезая с лошади. По моей походке до сих пор это видно.
Вульф с восхищением глядел на своего собеседника.
– Настоящий кочевник. Разумеется, вы тогда еще не были женаты?
– Да, я женился позднее, В Буэнос-Айресе. Тогда у меня уже была своя контора на Авенидо де Майо…
Он вдруг остановился. Вульф налил себе еще пива.
Кимболл глазами следил, как он это делает, но мысли его были далеко. Что-то заставило его прервать свой рассказ и перенестись в совсем иные места.
Вульф понимающе смотрел на него, потом тихо произнес.
– Воспоминания… Понимаю.
Кимболл кивнул
– Да, воспоминания. Странная это вещь. Господи, неужели я вспомнил это лишь потому, что вы заговорили о том, как мы умеем причинять зло, о разных способах делать это, способах изощренных, роковых… Нет, тут совсем другое, зло причинили мне, и не было никакой изощренности. У меня тоже возникают состояния, о которых вы говорили, но в них, увы, нет романтики.
– Зло причинили вам?
– Да. Одно из самых ужасных, какие можно причинить. Это было тридцать лет назад, но память об этом не перестает мучить. Я женился на красивой девушке, аргентинке. У нас родился сын. Ему было два года, когда однажды, вернувшись из поездки на день раньше, я застал моего друга в постели с моей женой. Мальчик здесь же играл на полу. Я не отступил от правил. Я повторял себе уже тысячу раз, что и сегодня поступил бы так же. Я выстрелил дважды.
– Вы убили их, – тихо промолвил Вульф.
– Да, я убил их. Кровь пролилась на пол и попала на игрушки сына. Я оставил его. Сам не знаю, как я не убил его тоже, поскольку не был уже уверен, что это мой сын. Я оставил его сидеть на полу, ушел и напился. Напился в последний раз.
– Вы вернулись в Штаты?
– Через какое-то время, месяц спустя. Я не думал бежать. В Аргентине не бегут после этого. Но я свернул все свои дела там и навсегда покинул Южную Америку. Я вернулся туда лишь четыре года назад.
– Покидая Аргентину, вы взяли мальчика с собой?
– Нет. Я вернулся теперь для того, чтобы сделать это. Когда я оставил его, родственники моей жены забрали его к себе. Они жили в пампе. Там я и встретил свою жену. Мальчика звали Мануэль. Это имя моего друга. Я сам выбрал его, сам назвал сына в честь друга. Я вернулся в Штаты один, и все двадцать шесть лет жил один, решив, что рынок куда лучше жены, которую я себе однажды выбрал. Но, видимо, все это время меня мучили сомнения, или человек к старости становится добрее. Возможно, я почувствовал свое одиночество или старался убедить себя, что все же у меня есть сын. Четыре года назад, когда я прочно встал на ноги, я вернулся в Буэнос-Айрес. Я нашел сына в полном порядке. Когда семья жены разорилась, он был еще совсем юнцом, после их смерти он пережил тяжелые времена, но в конце концов ему повезло. Когда мы с ним встретились, он был одним из лучших летчиков аргентинской армии. Мне пришлось уговаривать его изменить свою жизнь. Поначалу он попробовал работать в моей конторе, но это было не его дело, и вот теперь на деньги, которые я ему дал, он намерен заняться самолетами. Я купил участок в Вестчестере, построил дом, и тешу себя надеждой, что, когда мой сын женится, ему не придется совершать поездки, которые вдруг могут окончиться, как когда-то моя.
– Ваш сын, конечно, знает… о матери?
– Не думаю. Хотя не знаю, мы об этом никогда не говорили. Надеюсь, он не знает. Не потому, что меня мучает раскаяние, я поступил бы снова так же. Я не делаю вида, что в Мануэле нашел именно такого сына, какого хотел бы, если бы выбирал сам, и это можно было делать по заказу. Он – аргентинец, я – из Иллинойса. Но он носит мое имя, и у него голова на плечах. Он, я надеюсь, женится на американской девушке и тогда можно будет сравнять счет.
– Несомненно. – Вульф так и не притронулся к стакану с пивом, пена в нем осела, оно напоминало по цвету остывший чай. Наконец он взял стакан и выпил.
– Да, мистер Кимболл, вы изложили свою точку зрения – вам причинили зло. Но вы, как бы это выразиться, сами приняли меры. Если считать, что зло было также причинено вашему сыну, вы теперь вполне успешно возместили это. Ваша исповедь, пожалуй, не лучше моей. Волей-неволей я все же признаю свою вину. Как сказал бы мистер Гудвин, тут уж не выкрутишься. Но если ваш сын тоже страдает от этого зла?
