Гамбит - Стаут Рекс (книги хорошего качества .txt) 📗

Я повесил трубку и повернулся. Я хотел было немного ее подготовить, но потом решил не слишком напрягаться и прямо сказал:

— Пришла ваша мать и хочет вас видеть. Где помада?

Можно было ожидать всякого. Она могла упасть в обморок, завизжать, в общем, сделать что угодно. Но она сказала: «Хорошо» — и направилась к двери. Я пошел вслед за ней и, пока спускался два пролета по лестнице, напомнил сам себе основное правило эксперта по женскому полу: лучше ограничиться объяснением того, почему она сделала то, что сделала, чем размышлять о том, почему она не сделала того, что собиралась сделать. И я даже не обратил внимания на ее хорошенькую шейку и линию плеча.

Миссис Блаунт сидела в красном кожаном кресле. Приличия требовали, чтобы я удалился на кухню к Вульфу, но поскольку именно я заварил всю эту кашу с Салли, то мне и расхлебывать. Поэтому, перешагнув порог, я остановился. Миссис Блаунт поднялась с кресла и ринулась к Салли. Она ничего не сказала, лишь взяла Салли за руки и посмотрела на нее. И, черт возьми, я невольно пожалел, что я не Салли. Они стояли, почти касаясь друг друга.

Салли подняла вверх подбородок.

— Если ты хочешь, я могу извиниться, — сказала она. — Но все же я считаю, что была права. Вот Арчи говорит, что я ошиблась, а по-моему, нет. Ведь он был в тебя влюблен, ты не могла этого не знать. Ведь столько мужчин в тебя влюблены, и ты наверняка об этом знаешь. Конечно, зря я его подозревала, и я бы очень хотела перед ним извиниться, но, к сожалению, это уже невозможно. Ну, хочешь, я перед тобой извинюсь?

Миссис Блаунт медленно покачала головой.

— Это не имеет значения, — сказала она. — Конечно, жаль, что все так получилось.

— Да уж.

— Знаешь, меня тоже огорчает, что ты так обидела Дэна. А ты его очень сильно обидела. — Она опустила руки Салли. — А что до того, что в меня, мол, все влюблены, так тут я ничего сказать не могу. Ты ведь мне уже об этом говорила, помнишь, когда была совсем ребенком. Ну что я могу тебе на это сказать? Ты ведь все равно не помнишь, что я тебе тогда ответила.

— Почему? Прекрасно помню. Ты сказала, что любовь лишь тогда любовь, когда она взаимна. Но я же не говорила, что ты отвечаешь тем же, я никогда этого про тебя не думала. Даже в этот раз. А то, что я пришла к Ниро Вульфу и осталась здесь, так это вообще никакого отношения к тебе не имеет, это только ради папы.

— Это я понимаю. Но все же я твоя мать.

— Ради тебя, мамочка, я бы сделала то же самое.

— Верю, верю. Но все же надеюсь… — миссис Блаунт не договорила, а повернулась в мою сторону: — Мистер Гудвин, видно, судьба у вас такая слушать наши разговоры. Тогда я вам руки не подала, потому что не хотела, но сейчас я с удовольствием это сделаю. — Она протянула руку. Она была маленькая, спокойная, холодная.

— Итак, спорить с вами больше не о чем, — сказал я. — Так почему бы вам не сесть?

Салли села, куда бы вы думали? В красное кожаное кресло. Придвигая ее матери одно из желтых кресел, я размышлял о том, что, наверно, одной ревности недостаточно, что тут, должно быть, все намного сложнее, но мои размышления прервала миссис Блаунт.

— А могу я встретится с Ниро Вульфом? Если он не очень занят, конечно.

Я пообещал узнать и вышел. Вульф сидел в кухне около большого стола, пил пиво и наблюдал, как Фриц чистит лук. Увидев меня, он нахмурился и спросил:

— Ну, что они там, ссорятся?

— Нет, сэр. Обе подавлены. Однако Салли заняла кожаное кресло. Миссис Блаунт хочет вас видеть, если вы не очень заняты. Со мной она обменялась рукопожатием, так что приготовьтесь к физическому контакту с женщиной.

Никакой реакции. Он сказал что-то Фрицу, поднялся со стула, взял одной рукой стакан, другой — бутылку, пошел в кабинет и, войдя в него, остановился в нескольких шагах от желтого кресла.

— Миссис Блаунт, я — Ниро Вульф, — сказал он, поклонившись, как посол на приеме или как дворецкий.

Затем он подошел к своему письменному столу, поставил на него стакан и бутылку, сел и обратился к Салли:

— Не хотите ли подняться наверх? Доктор Уолмер сказал, что вам нужен покой.

— Да нет. Я прекрасно себя чувствую, — ответила она. Хотя по виду ее нельзя было этого заключить.

Тогда он обратился к матери:

— Вы хотели меня видеть?

Она кивнула.

— Да. И мой муж. Он хочет, чтобы вы пришли к нему поговорить. Сегодня.

— А вы с ним разговаривали? — ворчливым голосом спросил он.

— Нет. Но с ним разговаривал мистер Маккини. Он старший партнер юридической фирмы. Они виделись сегодня утром. И мой муж сказал ему, что он не… Ох, наверное, вы не знаете. Мистер Комус не говорил вам до своей… он вам вчера не говорил, что муж желая воспользоваться вашими услугами, написал вам письмо?

— Нет.

— А мне он об этом сказал вчера вечером по телефону. Он сказал…

— В котором часу он вам звонил?

— Часов в шесть. Может, немного раньше.

— А откуда он звонил?

— Не знаю. Он рассказал только, что сообщил моему мужу, что вас следует нанять для кое-какой работы, и что муж написал вам записку. А сегодня утром…

— А не сказал ли мистер Комус, что именно предстоит мне расследовать?

— Нет, но он сказал, что речь идет о чем-то, что известно лишь им двоим, ему и моему мужу. А сегодня утром мистер Маккини пошел на свидание с моим мужем, и… — Она запнулась и улыбнулась. Это была даже не улыбка, а едва заметный изгиб губ, который не так легко было заметить. — Я совершенно не привыкла, — призналась она, — говорить «мой муж, мой муж». Раз вы собираетесь… Я буду называть его Мэт. Не возражаете?

— Как вам угодно, мадам.

— Сегодня утром мистер Маккини пошел к нему, чтобы рассказать о Дэне, о мистере Комусе, и тогда Мэт сказал, что хочет встретиться с вами. Он не согласился рассказать мистеру Маккини, что именно вы должны выяснить. Мистер Маккини достанет для вас разрешение окружного прокурора на посещение. Он собирался вам позвонить и попросить вас прийти, но я сказала, что уж лучше я сама приду к вам. Я… настояла на своем

Она совсем не была похожа на человека, который может настоять на своем; но все же твердость есть твердость, вот она сидит перед нами, и глаза не красные, и зубы не стучат, а ведь всего несколько часов тому назад она узнала о смерти Комуса. Но все же, несмотря на холодность рук, холодной ее назвать было нельзя; глядя на нее, просто подумать было невозможно о том, что она холодна.