Её запретный рыцарь - Стаут Рекс (книги TXT) 📗
— Ну что ж, наши двести пятьдесят у нас уже есть, — заключил Дженнингс.
— Но что от них толку? — посетовал Догерти.
— Не надо ничего загадывать. Завтра будет новый день.
— Кажется, — вступил в разговор Дрискол, — только мой рассказ не выслушали.
— Чтоб тебе голову оторвало, — буркнул бывший боксер. — Давай, да побыстрее. Все так ужасно!
Дрискол с чувством и не спеша высморкался, три раза сплюнул и поднялся на ноги. В его движениях было что-то такое, отчего его приятели в нетерпении привстали со своих кресел. Увидев этот возросший интерес, он широко улыбнулся и вальяжно на них посмотрел.
— Прежде всего, джентльмены, — начал он, — я вовсе не хочу сказать, что считаю себя гениальным во всех значениях этого слова. В покере я совсем беспомощен.
Скачки на пони, как их здесь назвал Дюмэн, для меня — тайна за семью печатями. И я вовсе не обладаю необходимым мастерством, чтобы успешно гонять по зеленому полю бильярдные шары.
Все хором закричали:
— Кончай!
— Хватит болтать!
— Говори дело!
— Рассказывай свою историю!
Дрискол подождал, пока они успокоились, и невозмутимо подытожил:
— Не будьте такими нетерпеливыми, джентльмены.
Как уже было мною замечено, я не считаю себя гением. Поэтому я понимал, что если мои пятьдесят долларов вырастут в нужной пропорции, то только благодаря удивительно благоприятному стечению обстоятельств. И в соответствии с этим строил свои планы.
Расставшись с вами в четыре часа у дверей «Ламартина», я пошел прямо к себе домой. Там я взял листок бумаги и написал на нем в ряд цифры от 1 до 35, каждую размером в дюйм. Потом я разорвал лист на тридцать пять частей, чтобы на каждой была одна цифра.
Смешал эти клочки и вытащил один из них. На нем было число 32.
Снова раздались нетерпеливые крики его приятелей, которые начали подозревать, что за таким пространным вступлением может быть интересное заключение, и снова рассказчик не обратил на них никакого внимания и продолжил:
— Когда эта операция была закончена, я лег вздремнуть. В шесть часов я поднялся, пошел в ресторан пообедать, а оттуда отправился на работу в театр. Первой моей задачей было занять еще пятьдесят долларов, чтобы удвоить мой капитал. Когда спектакль закончился, я как можно быстрее оделся, вышел из театра ровно в четверть двенадцатого и направился в известнейшее заведение, которым заправляет мистер Меррифилд. Оно, как мне кажется, самое большое и приятное из всех подобных заведений в Нью-Йорке. У них там имеется хитроумное приспособление, известное под названием «рулетка», модно раскрашенная и с причудливыми цифрами. Я встал перед ней и поставил свои сто долларов на цифру 32.
Он сделал паузу, повернулся, взял свое пальто со спинки кресла, на котором сидел, а его приятели смотрели на него затаив дыхание. Потом он закончил свой рассказ:
— Результат, джентльмены, лучше показать, чем о нем говорить. Вот он.
Он достал из кармана пальто пачку купюр и бросил их на стол с криком:
— Вот они, ребята! Тридцать пять новеньких хрустящих сотенных за один поворот колеса!
После этого наступил ад кромешный. Все принялись кричать, танцевать и бить Дрискола по спине, а он пытался спрятаться в углу. Они рассыпали купюры по столу, чтобы всласть ими полюбоваться, и вообще все в комнате ходило ходуном. Дюмэн сел за пианино, чтобы сыграть триумфальный марш, и в этот момент Догерти вдруг подскочил к нему и хлопнул по плечу.
— Ты обратил внимание на этот номер? — взволнованно спросил он.
Француз посмотрел снизу вверх на Догерти:
— Какой номер?
— Тот, на который поставил Дрискол?
— Да — тридцать второй. А что?
— Конечно. Тридцать второй. Ты не помнишь? Где ты был сегодня днем? Это же номер камеры Ноултона в тюрьме!
Глава 16
Все вместе
Когда Лиля на следующее утро, в девять часов, пришла в вестибюль «Ламартина», все Странные Рыцари уже сидели на своем диване в углу.
На несколько мгновений она от удивления забыла обо всем на свете и подумала, что только конец света мог поднять всех этих джентльменов так рано с их уютных постелей.
Догерти поспешил к ее столу и требовательным тоном спросил, почему она не осталась дома.
— А с какой стати? — улыбнулась Лиля. — Я чувствую себя хорошо, правда. И в любом случае, пусть лучше мне будет плохо, но здесь, чем хорошо, но там.
— Вы его не видели? — Бывший боксер утвердительно хмыкнул и дал подробный отчет о разговоре с Ноултоном прошлым утром. В конце он сказал, что они наняли адвоката и что питательная энергия войны в сумме три тысячи долларов вручена Дюмэну как хранителю сокровищ.
— Но мистер Догерти! — воскликнула Лиля. — Мы не можем ими воспользоваться! Думаю, вы понимаете это. У меня есть кое-какие сбережения…
Догерти прервал ее:
— А теперь слушай сюда. Мы будем этим заниматься, и не мешай нам. В любом случае это не будет стоить нам ни цента. Не могу объяснить как, но могу в этом поклясться. Все в порядке, и тебе не о чем беспокоиться. Ради бога, только не надо говорить, что вы с Ноултоном обойдетесь без нашей помощи и что ты не примешь этих денег. Если мы собираемся тебе помочь — значит, мы должны это сделать. Что ты подумала вчера утром — что я отнесу Ноултону записку, а потом приду домой и буду сидеть сложа руки?
После этих слов Догерти, не дав Лиле времени для ответа, повернулся, пересек вестибюль и присоединился к своим приятелям.
Это было началом кампании, которая продолжалась немногим больше месяца.
Странные Рыцари распределили обязанности между собой, и им пришлось поднапрячься. Каждое утро один из них сопровождал Лилю по дороге в отель и провожал ее вечером домой. Это было необходимо, потому что ей дважды встречался на улице Шерман. Он также маячил около ее дома, но там присутствие мужчины-охранника не требовалось, потому что эту роль с успехом выполняла миссис Берри.
Догерти был официальным связным между «Ламартином» и городской тюрьмой. Сначала Лиля настаивала на том, чтобы самой ходить к Ноултону, но Догерти уговорил ее возложить эту унизительную миссию на него.
Пленник писал:
«Я так хочу увидеть тебя, ты это знаешь, но, пожалуйста, не приходи сюда. Вполне достаточно, что тюремная камера навсегда запечатлелась в моей памяти, — мне было бы невыносимо знать, что и ты видела меня здесь. Что бы ни рисовало твое воображение, реальность в сто крат ужаснее. Если я вновь обрету свободу, то мне не будет казаться, что я обманул правосудие. Господь свидетель, что я не мог быть наказан за мое преступление сильнее, чем это уже произошло».
Ноултон упорно отказывался разрешить своему адвокату добиваться его освобождения под залог. Адвокат называл это донкихотством, Догерти использовал более сильные и всем хорошо известные выражения, но они не могли изменить решение молодого человека. Он не объяснял причин, но все их понимали; и адвокат, который был по крайней мере столь же добросовестен, как и любой другой представитель его профессии, заметил Дюмэну, что он впервые за десять лет своей практики с легким сердцем защищает переступившего закон человека.
Что касается самого дела, то оно казалось безо всяких оговорок простым. До сих пор не было известно, какими доказательствами располагает обвинение. Это создавало определенные трудности, и все усилия были направлены на то, чтобы узнать, чем располагает противная сторона.
Рыжий Тим не представлял какой-либо опасности, потому что ему удалось благополучно скрыться в ночь перед арестом Ноултона. А только он один из этой банды видел Ноултона и имел с ним дело.
Больше всего адвокат боялся, что имеются доказательства каких-то конкретных операций с деньгами.
Особенно его беспокоил бумажник Ноултона, пропажа которого обнаружилась наутро после боев в квартире Дюмэна. Ноултон подозревал Шермана, но не исключал и того, что мог потерять бумажник где-то на улице.
