Смерть эксперта-свидетеля - Джеймс Филлис Дороти (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗
Он вдруг откинулся назад и неудержимо расхохотался. Потом взял себя в руки и сказал:
– Прошу прощения – дурной вкус! Просто я вспомнил прошлогоднее представление драмкружка. Они выбрали одну из этих устаревших семейных комедий, в которых герои проводят бoльшую часть времени в вечерних туалетах, занимаясь модной болтовней. Молоденькая Брайди Корриган, продавщица из универмага, играла горничную. Она как раз мчалась через кладбище, и ей примерещилось, что она видит призрак старой Мэгги Готобед. Она влетела на сцену с воплем, в сбившемся набок чепце, но роль свою помнила настолько, что смогла выдохнуть: «Ох, Пресвятая Богородица, кушать подано!» Послушные зову, остальные действующие лица повалили со сцены: мужчины – в одну сторону, женщины – в другую. Должен сказать, наш клуб весьма успешно добавляет интереса любой постановке!
– Следовательно, вы пошли в правую уборную?
– Совершенно верно. Беспорядок там ужасный. Исполнителям приходится вешать там свою верхнюю одежду, не только хранить костюмы. Там имеется целый ряд крючков для одежды, посередине комнаты – длинный стол; на стене не очень большое зеркало, гримироваться одновременно могут лишь два человека. Единственная раковина с рукомойником находится в туалете. Ну, впрочем, вы же, несомненно, осмотрите это все сами. Вчера вечером там царил невообразимый хаос: пальто, театральные костюмы, коробки и всяческий реквизит горой навалены на столе, сползают на пол. Костюм «лошадки» висел на одном из крючков, так что я сразу его надел.
– И там никого не было, когда вы пришли?
– В самой комнате – никого, но я слышал, что кто-то есть в туалете. Я знал, что бoльшая часть труппы отправилась в «Простофилю». Когда я влез в костюм, дверь туалета отворилась и оттуда вышел Гарри Спрогг, он тоже член труппы. Он уже надел свой костюм.
Мэссингем записал имя и фамилию: Гарри Спрогг. Дэлглиш спросил:
– Вы разговаривали?
– Я – нет. Он сказал, что очень рад, что я успел вовремя и что все ребята – в «Простофиле». И что он как раз идет, чтоб их оттуда выковырять. Он – единственный трезвенник во всей этой компании, думаю, поэтому он с ними и не пошел. Он ушел, а я вышел за ним следом на кладбище.
– Так ничего ему и не сказав?
– Не помню, чтобы я что-то сказал. Мы пробыли вместе каких-нибудь пару секунд. Я вышел за ним, потому что в уборной было душно, там просто воняло. Да и костюм был очень тяжелый и жаркий. Я подумал, лучше подождать на воздухе, и прямо там и присоединюсь к ребятам из труппы, когда они пойдут через кладбище из бара. Так я и сделал.
– Больше вы никого не видели?
– Нет, но это не значит, что там никого не было. Поле зрения несколько ограничено, когда у тебя на плечах лошадиная голова. Если бы кто-нибудь стоял там, на кладбище, неподвижно, я вполне мог его не заметить. Я и не ожидал никого там увидеть.
– Сколько же времени вы там пробыли?
– Не больше пяти минут. Я подефилировал там немного и попробовал пощелкать челюстями и помахать хвостом.
Выглядел, наверное, совершенным идиотом, если кто-нибудь за мной наблюдал. Там есть один особенно отвратительный памятник – мраморный ангел: на лице его написано тошнотворнейшее благочестие, а рука указует вверх. Я попрыгал пару раз вокруг него и пощелкал челюстями в его ослиное лицо. Бог знает, с чего вдруг! Возможно, лунный свет и само это место так на меня подействовали. Тут я увидел, что ребята из труппы вышли из «Простофили» и идут через кладбище, и присоединился к ним.
– А тогда вы что-нибудь сказали?
– Может, и сказал «добрый вечер» или «привет!». Впрочем, не думаю. Все равно они мой голос не узнали бы из-под этой головы. Я поднял правое копыто, шутливо выразив свое почтение, и потащился за ними следом. Мы вошли в артистическую все вместе. Слышно было, как в зале рассаживаются по местам зрители. Потом помощник режиссера просунул в дверь голову и сказал: «Давайте, мальчики!» Шестеро танцоров отправились на сцену, и я услышал, как заиграла скрипка, затопали ноги, зазвенели колокольчики. Потом мелодия изменилась, и это было сигналом мне – присоединиться к ним и исполнить свой номер. В частности, мне надо было спуститься по ступенькам со сцены в зал и порезвиться среди публики. Кажется, получилось неплохо, если судить по тому, как визжали девицы. Но если вы намереваетесь спросить у меня, узнал ли меня кто-нибудь, я на вашем месте не стал бы утруждаться. Не представляю себе, как меня могли бы узнать.
– Ну, а после представления?
– А после представления меня никто не видел. Мы повалили со сцены вниз, в артистическую, но аплодисменты не стихали. Тут я с некоторым ужасом осознал, что какие-то остолопы в публике кричат «бис!». Ребятам в зеленом не требовалось повторять приглашение: они бросились вверх по ступенькам с такой поспешностью, словно они – страдающие от жажды землекопы, которым только что сообщили, что бар открыт. Я же счел, что мой договор с Биллом Мартином ограничивался одним выступлением и не включал исполнения на «бис» и что я достаточно повалял дурака в этот вечер. Так что, когда заиграла скрипка и ноги снова затопали, я выкарабкался из костюма, повесил его на крючок и убрался прочь. Насколько я могу судить, никто не видел, как я уходил, и на стоянке не было никого, кто видел, как я отпирал свою машину. Когда я вернулся домой, не было еще и десяти; моя жена может это подтвердить, если вас это интересует. Но я думаю, это вам не интересно.
– Было бы лучше, если бы вы могли отыскать кого-то, кто подтвердил бы, где вы находились с восьми сорока пяти до полуночи.
– Понимаю. Досадно, не правда ли? Но если бы я знал, что кто-то предполагает убить Лорримера как раз в этот вечер, я очень постарался бы не надеть лошадиную маску до самого выхода на сцену. Жаль, что эта голова такая огромная. Она держится, как вы вскоре сможете убедиться, на плечах исполнителя и фактически не касается ни его головы, ни лица. Если бы касалась, можно было бы отыскать волосок или какое-то иное биологическое доказательство, что маска действительно была на мне. И отпечатки пальцев тоже не помогут: я брал ее в руки на репетиции и, кроме меня, ее трогали и многие другие. Весь этот инцидент только лишний раз доказывает, как глупо поддаваться добрым порывам. Если бы только я тогда же сказал Биллу, куда он может отправляться с этой своей трижды клятой «лошадкой», я был бы дома, и еще до восьми, буквально изнывая от жажды, отправился в «Герб Пэнтона», где и провел бы весь вечер, устроив себе замечательно уютное алиби.
Дэлглиш закончил беседу, спросив Мэссингема о пропавшем белом халате.
– Он сильно отличается по фасону. У меня дома таких халатов примерно полдюжины – они достались мне от отца. Другие пять – здесь, в бельевой, если хотите, можете на них взглянуть. Они приталены, шиты из очень плотного полотна, застегиваются до самого горла, пуговицы – металлические, с гербом Стоматологического корпуса Королевских вооруженных сил. Да, еще – на них нет карманов. Мой старик полагал, что карманы негигиеничны.
Мэссингем подумал, что убийца мог счесть халат с пятнами крови Лорримера весьма полезной защитной одеждой. Миддлмасс, словно откликаясь на его мысль, сказал:
– Если халат отыщется, не думаю, что я мог бы с уверенностью сказать, какие пятна остались от нашей стычки. Помню, там было одно – сантиметров так девять на пять, на правом плече, но могли быть и другие. Впрочем, серологи, по всей вероятности, смогут дать вам представление о сравнительном возрасте этих пятен.
Если халат когда-нибудь отыщется, думал Дэлглиш. Совсем его уничтожить было бы нелегко. Но убийца, если это он его забрал, имел в своем распоряжении всю ночь, чтобы избавиться от этой улики.
– А вы бросили этот халат в корзину для белья, ту, что в мужском туалете, сразу же после ссоры?
– Я имел в виду это сделать, но потом передумал. Пятно было не очень большое, а рукава вообще совершенно чистые. Я снова его надел и бросил в корзину, уже когда умывался перед уходом из Лаборатории.
