Чуть свет, с собакою вдвоем - Аткинсон Кейт (электронные книги без регистрации TXT) 📗
— Я есть хочу.
Трейси глянула на часы — и пятнадцати минут не прошло. А как будто много часов. Она протянула Кортни банан.
— Нормально? — спросила она, когда банан исчез, и Кортни серьезно показала палец: «во!».
Экономила слова — оно и понятно. Может, в детстве кажется, если использовать все слова сразу, ничего не останется на потом.
Трейси вытерла зеленую личинку сопли, выползшую у Кортни из носу, и похвалила себя за то, что купила в супермаркете одноразовых платков. Из бездонной сумки она выудила трупик пончика, купленного в «Эйнслиз» миллион лет назад, разломила пополам, и они с Кортни съели его, сидя на траве. («Сладкое? До обеда?» — осведомился голос матери у Трейси в голове, и Трейси про себя ответила: «Да-с. И что ты с этим сделаешь, корова старая?»)
Дожевав, Кортни рьяно вылизала пальцы, снова молча показала Трейси «во!», а затем достала из рюкзачка свои сокровища и одно за другим выложила на траву, дабы полюбоваться:
потемневший серебряный наперсток
китайскую монетку с дыркой посредине
кошелек с улыбающейся мартышкой
снежный шар с топорной пластмассовой моделью парламента
ракушку в форме трубочки с кремом
ракушку в форме шляпы кули
целый мускатный орех
сосновую шишку
Сосновой шишки прежде не было, отметила Трейси. Любопытно, откуда взялась. Похоже на эту игру, в детстве на праздниках играли, — надо запомнить, что лежит на подносе. Таких праздников, наверное, теперь не устраивают. «Прицепи ослу хвост», «передай посылку» — чей-нибудь папа дежурит у проигрывателя и ставит иголку на «Сбежавший поезд» [113]или «В Букингемском дворце караул сменили» [114]. Теперь все ходят в «закрытые игровые зоны» — «Негодники» и «Шутники» — и там бесятся. Трейси однажды вызвали на такой праздник в Брэдфорде. Думали, ребенок потерялся, а он нашелся на дне ящика с шарами — никто не заметил. Все нормально было с ребенком, живой, здоровый и брыкался буквально. Рай педофила.
Трейси взяла ракушку в форме трубочки с кремом и покатала в ладони. В детстве отец по пятницам, по дороге домой с работы, из ратуши, покупал три трубочки с кремом в кондитерской Томсона в Брэмли. Трейси не помнила, когда в последний раз ела трубочку, когда прижимала раковину к собственной ушной и слушала море. Где-то посреди этих воспоминаний Кортни потихоньку забрала у нее раковину и теперь снова паковала свои сокровища.
— Да, ты права, — вздохнула Трейси. — Может, пикник? Не дай нам боженька десять минут прожить без еды.
Из багажника она приволокла старое клетчатое одеяло. Расправила его, разложила фураж из супермаркета — роллы с тунцом, пакетики яблочного и апельсинового сока, пачки чипсов и батончик «Кэдбери», каковой — сочла Трейси — аннулировался пакетиком морковных палочек. О таком пикнике (пожалуй, без морковных палочек) она мечтала в детстве — а вовсе не о яйцах вкрутую и не о подмокшей белой булке с тонким слоем паштета, которую мать неведомо зачем оборачивала влажным латуком. Этот убогий провиант они брали с собой в воскресные поездки в семейном «форд-консуле» — в Хэрвуд-хаус, в Бримэм-Рокс или в «края Бронте», как фамильярно называла их мать, которая в жизни не прочла ни одной книги ни одной Бронте, да и вообще никаких книг не читала, если их ей сначала услужливо не пересказал «Ридерз дайджест». Ближе всего к пасторскому дому они подобрались однажды, остановившись в деревушке Хоуорт, где отец купил сигарет.
Вспоминаешь эти воскресные поездки, а в голову неизбежно приходит и другое — как кокаешь вареное яйцо, снимаешь мембрану с плотной сероватой массы под скорлупой. Бэ-э, тошнит. И еще вдруг всплыло, как отец иногда забрасывал в рот целое яйцо, точно фокусник, и маленькая Трейси отчасти ждала, что вместо яйца появится голубь или гирлянда флажков. Они однажды видели такое на летней ярмарке в Бридлингтоне. Главным номером программы значился Ронни Хилтон [115], чей расцвет давно миновал, но все-таки он йоркширец, есть чем гордиться.
Отец Трейси был ветераном войны, служил в «зеленых Говардах» [116], высадился в Нормандии, на пляже Голд. Наверняка много чего повидал, но, если и так, помалкивал. Иногда война людям не впрок. Родился в Дьюзбери. Мировая столица шодди. Кое-что понятно о текстильном городке, если он даже на второй сорт не замахнулся, предпочел низкокачественные ткани из тряпья и обрывков. Грязное это дело, шодди. Город, где женщины теперь накачивают наркотой и похищают собственных детей, чтоб денег сшибить. Потрошителя поймали в Шеффилде, а допрашивали в Дьюзбери. Обычный патруль, удача Сатклиффа истощилась, а к полиции запоздало возвращалась. Трейси помнила, как стояла в лавке на углу, покупала себе и напарнику чипсы и шоколадки. На дежурстве. У мужика за прилавком работало радио, и, когда сообщили новость, он заорал: «Его поймали, Потрошителя вашего поймали!» Сын выходцев из Бангладеш — Трейси не винила его за то, что не признавал Сатклиффа своим. Где была во время прочих важных мировых событий, уже забыла (наверняка перед ящиком, новости смотрела), хотя падение второй башни Всемирного торгового центра видела в телемастерской, покупала кабель для DVD-плеера. А должен был идти «Обратный отсчет» [117].
В день свадьбы Чарльза и Дианы — Трейси хотела посмотреть репортаж (но ни за что бы не призналась) — она координировала обыск домов после так называемого убийства чести, жертва — женщина из Брэдфорда. Сказочная свадьба.
А девочка бывала на море?
— Ты бывала на море, Кортни?
Кортни, набив рот роллом с тунцом, потрясла головой, затем кивнула.
— И да и нет?
— Да, — пробубнила Кортни.
— Да?
— Нет.
Непостижимо. Они поедут на море. И будут пантомимы, и цирки, и парижский Диснейленд. Они поедут на море, поплещутся в волнах. Осторожно. До появления ребенка Трейси думала бы: море, песок, пляж.А теперь воображает, как маленьких детей уносит, точно пробки в цунами. И не стоит забывать, что на среднестатистическом британском пляже разумно ожидать высокий процент педофилов — выходят на свет божий, наслаждаются жизнью. Опасайся одиноких мужчин на морском берегу, в бассейнах, у школьных ворот. Игровые площадки, ярмарки, пляжи — педофильские пастбища. Вроде бы самые невинные места. Если б люди знали. А девочка знает? Может, к мысленно составленному списку врачей нужно прибавить психотерапевта? Или хватит свежего воздуха, зеленых овощей и любви Трейси (пусть дилетантской и преступной)? Хороший вопрос. Почему ребенок был у Келли, если Келли не ее мать? Келли присматривала — какой-нибудь злодей поручил? И девочка привыкла, что взрослые передают ее друг другу, как посылку? Торгуют ею. От одной мысли мороз по коже.
Надо бы купить фотоаппарат, хорошую цифровую камеру, новая детская жизнь отпечатается красками струйного принтера. Полезно завести улики — вот, мол, Кортни есть в жизни Трейси. Где-то завалялся старый фотоаппарат — ничего похожего на нынешние зализанные модели. Снимать толку не было — Трейси не встречалось ничего достойного. В основном она гуляла в одиночестве, а что за радость в пейзажах, если на них нет людей? Проще открытку купить.
Отец Трейси — носил брюки, орудовал камерой — годами документировал их жизнь. Имел привычку ежегодно фотографировать рождественскую елку. Были и другие семейные снимки: открывают подарки, благопристойно пьют херес, хлопушки опять же, и кое-где елка отчасти видна — дуга мишуры, повисшая ветка, — но не «елка, только елка, и ничего, кроме елки». Не шутка, даже не острота.
Фотографии свалены в коробку у Трейси в дальней спальне — уже не поймешь, из какого Рождества взялось какое дерево, каждый год одни и те же тоскливые игрушки, только развешены чуть иначе, волхвов направляет не звезда небесная, а какая-то обшарпанная морская звезда, на кончиках веток пьяно покачиваются изнуренные гномы из мохнатой проволоки, вместо носов и глаз спичечные головки. После семидесяти отец перестал покупать елку. «Да зачем?» — сказала мать, когда Трейси заехала на Рождество. Для радости, для веселья, чтобы было красиво, подумала Трейси, — но поезд ушел.
