Судьба семьи Малу - Сименон Жорж (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
— А что мой отец думал о нем? — спросил Ален не без тревоги в голосе.
— Он считал его самым отвратительным из пресмыкающихся.
— Я тоже.
И Бург повторил за ним:
— И я тоже.
Они посмотрели друг на друга и сразу повеселели.
— Прежде чем вернуться к Фукре, я должен еще сообщить тебе новость. Думаю, сейчас как раз подходящий момент, хотя твой отец не уточнял, при каких обстоятельствах я должен тебе рассказать…
Это было проявлением доверия со стороны Бурга, как будто Ален успешно сдал свой последний экзамен.
— Накануне того дня, когда должны были опечатать комнаты в доме, твой отец снял со стены три небольших полотна. Он, вероятно, не был знатоком живописи. Просто покупал, чтобы доставить удовольствие художникам и чтобы все стены в доме были украшены картинами. Для себя лично он, конечно, предпочитал бы олеографии. Однажды, когда он показал свои картины экспертам, потому что хотел одолжить под них денег, он узнал, что только три из его картин представляют реальную ценность. Он снял их на прошлой неделе, свернул и принес мне. Они лежат у меня под кроватью.
«Никто не знает, что может случиться, — сказал он мне. — Остальные в семье всегда найдут выход. Некоторые даже уже приняли меры предосторожности».
«Моя мать», — подумал Ален.
«Ален еще очень молод, — продолжал он. — Я подозреваю, что у него в голове больше всяких идей, чем он это хочет показать. Может быть, определенная сумма поможет ему поставить ногу в стремя! Ты знаешь, что я имею в виду. Чтобы он не начинал с самого низа. Если он продаст эти полотна в Париже, то может получить за них несколько сотен тысяч франков…»
Ален молчал, а Бург не стал уточнять.
— Во всяком случае, они в твоем распоряжении, — заключил он. — А теперь нам надо подняться наверх, потому что, хотя тетушка Фукре и славная женщина, она не любит, чтобы за стол садились с опозданием.
Ален начинал понимать очень многое, ему стало ясно, откуда появилось ощущение легкости, которое он почувствовал в прошлое воскресенье, во время прогулки с Бургом.
Бывший каторжник говорил не только от своего имени. Он был посланником, которого отец постарался оставить возле сына, когда его самого уже не будет на свете.
Разве Бург не сказал во время их разговора утром:
«Он был чист, как ребенок…»
И это он говорил об его отце, об Эжене Малу, которого Корина, как и многие другие, считали авантюристом и шантажистом.
Разве не из робости, когда они бывали вдвоем, отец никогда не брал его за плечи, чтобы поговорить с ним откровенно?
Он сотни раз подходил к сыну — Ален теперь отдавал себе в этом отчет — в надежде понять, что думает этот взрослый парень, о котором он не знал почти ничего.
И он поручил другому после его смерти сблизиться с этим подрос! ком, и если будет нужно, помочь ему.
Лохматый дедушка, который питался воронами и напоминал пещерного человека, жил на краю деревни в хижине, построенной около карьера.
Эжен Малу, низкорослый и коренастый, с не правильными чертами лица, глазами навыкате, хриплым голосом, оставался существом непонятным; ему смотрели вслед даже тогда, когда он, одетый у лучших портных, выходил из своего лимузина.
Ален, принадлежащий к третьему поколению этого рода, мог учиться в самом богатом коллеже, не привлекая ничьего внимания. И, например, рядом с сыном графа д'Эстье именно Ален со своим продолговатым лицом и спокойными глазами выглядел аристократом.
И даже сам отец не смел заговорить с ним!
Конечно, из страха перед возможными вопросами, целым рядом вопросов, из страха перед одной из тех улыбочек, на которые была щедра Корина и которые напоминали Эжену Малу хижину деда, из страха перед гневным, осуждающим взглядом.
Над другим, старшим, Эдгаром, он смеялся открыто иногда недоброжелательно, как над кем-то чужим, кто предал его род — глупый блеющий баран, случайно родившийся в стае волков.
Ален представлял собой тайну. Ален — это было третье звено, это было будущее, о котором отец ничего не знал, это был незнакомец, на которого он бросал украдкой опасливые взгляды.
Ален был продолжением истории. Первые главы ее написал Эжен и конца ее никогда не узнает.
Они шли рядом, вестник отца и подросток. Ален предложил нести ведерко с рыбой, и его спутник не возражал — молодой человек был ему за это благодарен.
Стало очень светло. Сияло веселое солнце. На хрупких пленках льда, покрывавших землю и тусклую траву, сверкали капельки воды.
— Запомни только, это был человек…
Бург хотел было еще что-то добавить, но промолчал, он тоже был застенчив, а его спутник подумал: «Это был настоящий человек, и он тебя очень любил».
В общем, он любил только Алена, потому что только этот сын не предал его.
Значит, это-то и нужно было понять?
И Ален в течение нескольких лет не замечал этого, жил особняком в доме, чьи тайны предпочитал не знать. Он жил как чужой рядом с этим человеком, который с тоской наблюдал за ним.
— Мне неудобно беспокоить Фукре.
— Они огорчатся, если ты не придешь к ним обедать. Этих людей твой отец тоже любил.
А впрочем, Корина не лгала. Все, что она говорила, была правда, своего рода правда. Оба пути все время переплетались, но теперь Алена это почти не волновало.
Франсуа Фукре, сидя возле дома, примерял резиновые сапоги, на которые утром наклеили заплатки. Они были ему выше колен.
— Добро пожаловать, господин Ален… Я знал, что вы придете к нам. Жена будет довольна…
Вкусные запахи, тепло дома, где все блестело, огонь в печке, зажженный, чтобы внести в дом жизнь и радость.
Двое мужчин, Бург и Фукре, обменялись вопросительными взглядами.
Как южанин Бург, конечно, добавил бы, если бы был наедине с бывшим подрядчиком: «Он славный парень…»
А быть славным на его языке означало быть человеком.
Глава 10
Два последних дня он чувствовал, что выздоравливает. Движения у него были еще медленные, а с губ не сходила едва заметная улыбка, обращенная к окружающим его вещам, словно для того, чтобы вызвать их благосклонность или поблагодарить за то, что они не враждебны.
Он был внимателен ко всему: к запахам, доносившимся из кухни, к Ольге, которая ходила взад и вперед, убирая комнаты, к пробивавшемуся лучу солнца. Он наслаждался всем, благодарил за все улыбкой, немного печальной, которая тревожила Мелани.
Например, колокола. Никогда он не слышал такого звона, как в это воскресенье, когда сидел один в подвале, а возле него стоял зеленый чемодан, и он мог достать рукой печь центрального отопления, из которой вырывалось пламя, а также толстые трубы, забинтованные, как ноги и руки больного.
Он сжигал бумаги пачку за пачкой, и вдруг, в какую-то минуту, все городские колокола зазвонили одновременно. Приходы отвечали друг Другу, звук их колоколов несся над крышами. Оттого ли, что воздух как-то особенно отзывался на звуки, оттого ли, что от мороза он становился плотнее? Иногда звон доносился из очень далеких мест, распространяясь широкими кругами — из пригородов, может быть, даже из деревень.
Он видел окна подвала, позолоченные солнцем. Мимо проходили люди, но хотя ему видны были только ноги, он чувствовал, что настроение у них воскресное, походка намного легче, чем в будние дни. Он угадывал, что они идут из церкви после мессы, женщины в туго зашнурованных корсетах, девушки, благоухающие духами. Из кондитерской люди выходили, держа в руках белый пакетик, перевязанный красной ленточкой.
Это был мир, которого он еще не знал, воскресный мир, когда толпа после обеда направляется на велодром или на стадион, чтобы посмотреть футбольные матчи, когда мало-помалу наполняются залы кинотеатров, кафе с запотевшими стеклами окон, где пахнет аперитивом.
Гостиница «У трех голубей» была почти пуста. В этот день он обедал в одиночестве и впервые увидел, как Мелани, надев очки, читала газету возле прилавка, а старый Пуаньяр сидел с грустным видом, вероятно, петому, что не с кем было выпить вина.
