Ученица Холмса - Кинг Лори Р. (книги без сокращений .TXT) 📗

Книга третья

Партнерство

Игра затевается

Глава 8

Наше дело

Оксфордский календарь вмещает в себя традиционные три триместра, и каждый имеет свою особенность. Год начинается с осеннего триместра, который длится почти до Рождества, за это время студенческие тела и умы, порядком отдохнувшие и расслабившиеся за лето, вновь входят в ритмы университетской жизни. Дни становятся короче, небо тускнеет, каменные и кирпичные постройки города становятся темными от дождя, а мысли – более собранными.

Время второго триместра, с Рождества до Пасхи, совпадает с зимой и началом весны, когда дни начинают удлиняться и природа являет первые ростки новой жизни. В мае, на Троицу, приходит третий триместр, и все вокруг тогда бурлит и расцветает под солнцем. Это время сдачи экзаменов за год.

Из всех триместров больше всего мне нравится осенний, когда отдохнувший ум начинает работать особенно интенсивно, а улицы почти сплошь покрыты мокрыми осенними листьями.

Теперь, вспоминая первый триместр 1918 года, я не могу отделить его от последующих бурных событий. Я была рада снова заняться накачиванием своего ума знаниями. За первый год я прочно встала на ноги и заложила фундамент, на котором теперь можно было начинать строить основное здание. Я больше не изнуряла себя долгими часами сидения в библиотеке Бодли, хотя внутри меня что-то замирало, когда я чувствовала запах книг. Я начала серьезно заниматься с преподавателями, и хорошо помню, с каким интересом и уважением они порой на меня смотрели, и это радовало меня не меньше, чем «неплохо, Рассел», произнесенное Холмсом. Еще я никогда не забуду тот день, когда пушки на полях Европы наконец замолкли. Это был день всеобщей радости и восторга, с криками, объятиями и поцелуями.

Едва ли можно назвать делом то, что приключилось в конце осеннего триместра. Клиентами в нем выступали мы сами, ибо речь шла о спасении наших собственных жизней. Все это обрушилось на нас подобно шторму, угрожая нашим жизням, психике и нашим с Холмсом отношениям.

Для меня лично это началось отвратительным мокрым декабрьским вечером. Я по горло была сыта Оксфордом с его метеосюрпризами: снег сменялся противным ледяным дождем. Я была одета по погоде, но даже мои высокие ботинки и непромокаемый плащ пришли в плачевное состояние, пока я дошла от Бодли до дома. К этому времени меня чуть ли не тошнило от погоды, от Оксфорда, от моих преподавателей, и к тому же я смертельно устала, чертовски проголодалась и чувствовала, что вот-вот заболею.

Только одно обстоятельство удерживало меня от полного отчаяния – уверенность, что все это ненадолго. Я успокаивала себя мыслями о том, что завтра уже буду далеко отсюда и вечером в это же время погружусь в кресло у огромного камина с бокалом чего-нибудь согревающего в ожидании роскошного ужина в приятной компании и буду наслаждаться хорошей музыкой. Не говоря уже о симпатичном старшем брате Вероники Биконсфилд, который должен приехать домой на Рождество.

Самое чудесное – это Рождество вдали от моей тети. Я собиралась поехать к Ронни в Беркшир на две недели, начиная с завтрашнего дня. И уже давно могла бы быть у нее, как минимум еще три дня назад, если бы не досадная задержка, вызванная последним заданием одного из самых капризных и вредных преподавателей. Но теперь все было позади: задание выполнено, что стоило мне целых шести часов в Бодли. Наконец я была свободна. Завтрашняя перспектива немного согревала меня, несмотря на бушующее вокруг ненастье.

Тем не менее, пока я добиралась до своего жилища, я чувствовала себя мокрой курицей. На пороге я стряхнула с себя воду и достала носовой платок, чтобы протереть очки, после чего толкнула дверь.

– Добрый день, мистер Томас.

– Скорее вечер, мисс Рассел. Погода, я вижу, чудесная.

– О, чудесный вечер для прогулки, мистер Томас. Почему бы вам с супругой не сходить погулять? На улице просто восхитительно. О, какая прелесть! Это сделала миссис Томас? – Я надела очки и уставилась на маленькую нарядную рождественскую елку, которая стояла в углу.

– Да, это дело ее рук. Красиво, не правда ли? Да, кстати, тут для вас кое-что есть. Подождите, я сейчас. – Старик повернулся к стойке для корреспонденции, где каждая ячейка соответствовала определенной комнате. Моя была в третьем ряду крайней слева. – Вот. Это вечерняя почта, а это вот письмо от старой, э-э, пожилой женщины. Она заходила сюда и спрашивала вас.

Среди почты оказалось еженедельное послание миссис Хадсон. Холмс писал редко, так же как и доктор Уотсон (теперь дядя Джон). Я взглянула на другой конверт.

– Женщина? А что она хотела?

– Я даже не знаю, мисс. Она сказала, что ей нужно поговорить с вами, а когда я сообщил, что вы вернетесь позже, передала для вас вот это.

Я с любопытством осмотрела конверт. Он был дешевым, такие всегда можно купить на любой почте или вокзале, и аккуратным почерком на нем было написано мое имя.

– Это ваш почерк, мистер Томас, не так ли?

– Да, мисс. Конверт был чистым, когда она дала его мне, и я надписал его.

Стараясь не трогать угол, где остался смазанный отпечаток большого пальца, я открыла конверт специальным ножичком, который дал мне мистер Томас, и извлекла смятое содержимое. К моему изумлению, там оказалось лишь рекламное объявление стекольных мастерских, что были расклеены по всему городу. Перевернув объявление, я увидела на обратной стороне в самом центре след собачьей лапы, свидетельствующий о том, что листок валялся на улице, прежде чем был помещен в конверт. Я вновь перевернула его в недоумении. Мистер Томас наблюдал за мной, вероятно, испытывая то же чувство, но из вежливости ни о чем меня не спрашивал. Я посмотрела на листок против света. По-прежнему ничего.

– Довольно странное послание, мисс Рассел.

– Да уж. У меня есть тетя с причудами, это похоже на ее фокусы. Полагаю, это приходила она. Прошу прощения, если она причинила вам беспокойство. Как она выглядела?

– Ну, вы знаете, мисс, я бы никогда не подумал, что она ваша родственница. У нее черные волосы и она некрасива... ах, прошу прощения, мисс, но мне кажется, ей бы пошла на пользу консультация с доктором-косметологом, он помог бы ей справиться с этой огромной безобразной бородавкой на подбородке.

– А когда она здесь была?

– Около трех часов назад. Я предложил ей остаться и дождаться вас, хотел угостить ее чашкой чая, но когда пошел открыть заднюю дверь, то услышал, как она сказала, что, пожалуй, пойдет, а когда вернулся, она уже ушла. Если она придет снова, мне провести ее к вам?

– Думаю, что не стоит, мистер Томас. Лучше пошлите кого-нибудь за мной, и я спущусь сама.

Мне не хотелось, чтобы незнакомка пришла прямо ко мне. Я перевела взгляд на ячейку, откуда мистер Томас только что извлек письмо. Очень любопытно. Кто же это мной интересовался и, что самое главное, зачем?

Поблагодарив мистера Томаса, я прошла по коридору и, сев на нижнюю ступеньку лестницы, сняла ботинки. Не думаю, что сделала я это только из-за того, что они были неудобными, просто они запачкались и мне не хотелось доставлять миссис. Томас лишних хлопот с уборкой. Так или иначе, но я поднялась по лестнице в одних чулках, ни единым шорохом не выдавая своего присутствия.

Здание было тихим. Слышен был только шум дождя на улице. Раньше, бывало, поднимаясь по этой лестнице, я удивлялась, сколько шума могли наделать несколько женщин, живущих по соседству. Вот комната Вероники, двери закрыты, что было довольно редким явлением. Мне казалось, я ощущаю ее присутствие, слышу звуки разгульной вечеринки, которую она устраивала неделю назад. А вот комната Джейн Делафилд, тихой, но решительной девушки, которая любит какао. А вот Кэтрин, ее симпатичный брат имеет странное увлечение – кажется, он выращивает розы. Нет, ирисы. Все они уже разъехались по домам, в свои семьи, где тепло и безопасно, в то время как Мэри Рассел, замерзшая и одинокая, поднимается по холодным деревянным ступенькам в свои апартаменты.