Человек в саване (Уголовные рассказы) - Бухов Аркадий (читать хорошую книгу .txt) 📗
19 марта. Если бы я был религиозен, я бы молился… Я бы по целым часам стоял в часовнях и у церквей… Неужели вся эта тяжесть на душе от проклятых сеансов Штрейна? Чтобы он издох тогда, проклятый гад…
А что, если бы действительно?..
Ночь, 3 часа. А что, если бы действительно Штрейна вдруг не стало? Автомобилем бы переехало… К кому бы я тогда старался убежать, о ком бы я тогда думал?
20 марта. Сегодня на сеансе так и хотелось ударить Штрейна стулом по голове… Я чувствую, что во мне воля этой гадины. Он медленно душит меня — и если бы не стало его, не стало бы и этой воли. Не стало бы…
Вечер. Сегодня хотел пойти к Жене. Я чувствую, что я люблю ее, но стоит мне увидеть ее, как у меня вырастает волна какого-то озлобления на нее… Проклятый Штрейн, это твоих рук дело…
21 марта. А что, если бы Штрейна не стало?.. Вдруг бы его нашли с расколотым черепом?.. Вдруг бы…
22 марта. Мерзость и гадость… Сегодня во время ссоры я, интеллигентный, чуткий человек, приват-доцент Линев, ударил Женю. По лицу кулаком. Ударил, и чувствовал такое злорадство. А душа так болела, так болела… Господи, куда я иду… Спаси меня, Господи…
23 марта. Сегодня видел во сне, будто кто-то убил Штрейна. Кто-то… И вдруг я почувствовал себя легко-легко. И Женя была тут же. Подарила мне кашне…
24 марта. Не могу… Не могу… Я — не свой. Во мне — Штрейн. Он мучает меня, душит. Я, я сам, я должен убить его, чтобы выбросить из себя его окаянную змеиную волю. Это так…
25 марта. Понял, понял. Да, я должен эго сделать. Вот сейчас, когда я придумал это, мне сразу стало легко. Я чувствую, что с того момента, когда кончится его жизнь, кончится его власть надо мной, кончится эта чужая холодная сила во мне… Иначе я не могу жить. Или себя, или его — но я должен убить. Вдруг я свободен от его глаз, от его мыслей — снова… Каторга, оправдание — все равно. Разве можно жить с тем, с чем я живу сейчас… Ведь это хуже смерти. И своей, и его…
26 марта. Пил… Много пил. Мучительно тяжело… Женю видел на улице. Увидала меня — затряслась, заплакала… Скоро, скоро…
Опять надо пить…
28 марта. Все в порядке. Бумаги, письма. Может быть, кто-нибудь прочтет мой дневник — запомните. Я, Арсений Сергеевич Линев, в здравом уме и твердой памяти иду убивать Штрейна, грязную, старую змею, который высосал у меня всю душу… Если мне не удастся убить эту гадину, я убью себя… В таком случае, этот дневник — моя посмертная записка. Господи! Спаси мою душу…»
На этом, господа судьи и господа присяжные заседатели, дневник кончается… Как вам известно из дела, подсудимый Линев, взяв с собой револьвер системы Смита и Вессона, в ночь на 29 марта отправился к дому убитого Штрейна и, постучав в ворота, потребовал, чтобы хозяин вышел к нему на улицу. Когда, встревоженный таким поздним визитом, Штрейн вышел полуодетый, прикрывшись пальто, на улицу, Линев, как это рассказывал после случайный свидетель, надворный советник Титов, дико посмотрел на него, перекрестился и выстрелил почти в упор.
Штрейн упал и недолгое время бился в судорогах. Линев в это время стоял около него и, зажав голову руками, твердил какую-то молитву. Какую — свидетель точно не помнит… Когда Штрейн последний раз вздрогнул и скончался, на лице у Линева — как говорит тот же свидетель, — заиграла радостная, осмысленная улыбка, и он размашисто перекрестился.
— Слава Богу, — проговорил Линев. — Наконец-то…
Затем подсудимый бросил револьвер и побежал. Следствием дознано, что бежал он в ближайший участок. Там, после сознания в убийстве, кроме странного заявления о книгах, он обратился к дежурному помощнику пристава со следующей просьбой:
— На улице такой-то, в доме под номером таким-то, живет моя невеста такая-то… Передайте ей непременно же завтра, что теперь я свободен, и что бы со мной ни случилось — я всегда буду любить и сейчас люблю только ее одну. Люблю — так и передайте ей.
Это его буквальные слова. Теперь перейдем к более детальному освещению дела…
Человек в черных очках
Картина для кинематографа
Поезд пролетел мост и, если бы не этот страшный грохот железа — я, наверное, не проснулся бы и не взглянул на человека в больших черных очках.
— Проснулись? — почему-то встревоженно спросил он, — проснулись?
Я удивленно посмотрел на навязчивого спутника, еще не понимая хорошенько, к кому он, собственно, обращается.
— Вы мне? Да, проснулся. А что?..
— Да так, — ничего, конечно… Сторожить будете… Подстерегать?..
— Я — подстерегать? Кого?..
Человек в черных очках улыбнулся какой-то странной недоверчивой улыбкой.
— Стараетесь скрыть?.. Напрасно…
Я не знал, что делать, — смеяться ли над этим пустым набором слов или просто оборвать разговор. Я внимательно еще раз посмотрел па спутника: он не был пьян, только как-то подозрительно у него дрожали руки и горели на бледных, давно не бритых щеках пятна лихорадочного румянца.
— Послушайте, что вам от меня надо? — недоумевающе спросил я, — я вас не знаю…
Мы были только вдвоем в купе. В вагоне пока, кажется, не было никого, кроме какой-то маленькой старушки в углу, около дверей. И вот среди ритмического стука колес я услышал хриплый и суховатый голос моего спутника.
— Для того, чтобы убить, — не надо знать… Надо только получить приказание…
Он засмеялся коротким, пугающим смехом, прислонился к стене и вдруг, сжав руки, точно от внезапно охватившего чувства громадной физической боли — толкнул двери купе и быстро выбежал в узенький коридор вагона…
В купе я занавесил окно и слегка притушил огонь. Я был пока один.
Человек в черных очках — я случайно увидел это — стоял на площадке и нервно курил папиросу за папиросой. Он что-то шептал вслух, сам себя перебивая, точно отгоняя какую-то навязчивую мысль. Я знал, что он сейчас придет в купе и, не скрою, меня охватывало неприятное, жуткое чувство от этого сознания, что сейчас на меня взглянут из-под полупрозрачных черных стекол два больших, горящих каким-то странным огнем ужаса глаза.
Я лег, закрыл глаза и невольно все мысли с утроенной силой перенеслись к этому странному человеку, присутствие которого я незримо ощущал здесь, рядом с собой — присутствие, от которого, я чувствовал, временами мое лицо покрывалось пеленой мертвецкой бледности.
— Сумасшедший? — думал я. — Нет… Может быть, просто пьяный и так хорошо скрывает это, что незаметно?.. Больной?..
Может быть, я заснул бы, но шорох от тихо и бережно отворяемой двери заставил меня вздрогнуть и — полуприкрыв глаза, я впился взглядом в моего спутника — это он приотворил двери.
В полумраке я постарался хорошенько рассмотреть его лицо. Черные, сильно вьющиеся волосы разбросал ветер на площадке, — они падали на лоб, налезали на уши; резко очерченный, с яркими, как будто накрашенными губами, рот на бледном лице — как рот вампира. Оттопыренные тонкие уши и длинный с горбинкой нос. Одет этот человек был в какой-то черный, довольно потертый костюм.
Ни усов, ни бороды…
Он посмотрел тяжелым испытующим взглядом — сплю ли я и, когда наши глаза встретились, он снова засмеялся и, войдя в купе, захлопнул за собой дверь.
— Все еще караулите?.. Скоро ли? Да?..
Резкий стук запираемой двери, какие-то желчные, жадные и хищные глаза, все это сразу ошеломило меня.
