Ученица Холмса - Кинг Лори Р. (книги без сокращений .TXT) 📗
Немного подумав, я встала и, распугивая овец и ягнят, поднялась по склону холма. Взглянув оттуда на деревню и реку, я сразу определила свое местонахождение. Мой дом был почти в двух милях отсюда. Я уныло покачала головой и, подумав о странном человеке и его пчелах с красными и синими отметинами, вернулась, чтобы с ним попрощаться. Он не поднял глаз, и я сказала ему:
– Мне кажется, что для нового улья вам лучше выбрать пчел с синими отметинами. Те, которых вы пометили только красными, похоже, из сада мистера Уорнера, синие же живут намного дальше и, скорее всего, они дикие.
Я достала книгу из кармана и, взглянув на незнакомца, собралась пожелать ему всего хорошего, но заметила на его лице такое выражение, что невольно онемела, слова будто застряли у меня в горле. Он стоял с открытым ртом, немного похожий на вытащенную из воды рыбу, и глазел на меня так, словно у меня выросла вторая голова. Он медленно поднялся, при этом все же закрыв рот, но взгляд его оставался прежним.
– Что вы сказали?
– Прошу прощения, вы что, плохо слышите? – На этот раз я немного повысила голос и повторила: – Для нового улья вам придется выбрать пчел с синими пятнами, потому как те, что с красными, наверняка принадлежат мистеру Уорнеру.
– Я не туг на ухо, просто не сразу сообразил, о чем вы. Скажите, а как вы узнали о моих намерениях?
– Мне кажется, это очевидно, – сказала я бесстрастно, хотя даже тогда знала, что подобные вещи не кажутся очевидными большинству людей. – Об этом свидетельствуют пятна краски на ваших пальцах и носовом платке. Единственной причиной для того, чтобы метить пчел, на мой взгляд, является желание выяснить, где находится их улей. Итак, вас интересуют либо сами пчелы, либо их мед, но сейчас не время собирать мед: три месяца назад были сильные заморозки, которые погубили многие ульи. Поэтому полагаю, вы выслеживаете этих пчел для того, чтобы устроить собственный улей.
В выражении его лица не было больше ничего рыбьего. Скорее он напоминал теперь хищного орла, который с высоты своего полета холодно-пренебрежительно смотрит на жалкие создания, копошащиеся внизу.
– Бог ты мой, – насмешливо произнес незнакомец, – оно еще и мыслит.
Мой недавний гнев постепенно утих, пока я наблюдала за пчелами, но после такого оскорбления вспыхнул с новой силой. Чего добивался этот тощий, высокий, возмутительный человек от меня, юной и безобидной незнакомки?
– Более того, оно полагает, что пожилым людям следовало бы иметь манеры получше, – набросилась я на него и вдруг вспомнила сплетни, которые слышала, и книгу, которую читала во время долгой болезни, узнала его и ужаснулась. Я всегда считала, что большая часть историй доктора Уотсона является плодом больного воображения сего джентльмена. При этом меня раздражало, что читателя он считал таким же недалеким тугодумом, как он сам. Но как бы там ни было, за всей этой литературной поделкой стояла фигура настоящего гения, одного из величайших умов своего поколения, человека-легенды.
Я пришла в ужас: мне довелось увидеть такого замечательного человека, и я еще его оскорбляла и мешала ему сосредоточиться, подобно Моське, лающей на слона. Я была готова провалиться сквозь землю.
К моему удивлению и испугу, он только насмешливо улыбнулся и наклонился, чтобы поднять свой рюкзак, внутри которого позвякивали баночки с краской. Шерлок Холмс выпрямился, поглубже натянул свою старомодную кепку на седеющие волосы и посмотрел на меня усталыми глазами.
– Молодой человек, я...
«Молодой человек!» Это было уже слишком. Ярость вновь вспыхнула во мне с новой силой. И пусть я не была слишком чувствительной, пусть оделась в мужскую одежду, но все равно это было слишком. К черту страх! К черту «легенду»!
– Молодой человек?! – повторила я. – Чертовски здорово, что вы ушли на покой, если это все, что осталось от ума величайшего детектива! – С этими словами я сорвала свою кепку, и длинные светлые косы упали мне на плечи.
На его лице можно было прочесть целую гамму эмоций (отличная награда за мою победу): простое удивление сменилось унылым признанием поражения. Он удивил меня: лицо его расслабилось, тонкие губы дрогнули, вокруг серых глаз сетью собрались легкие морщинки, и наконец, закинув голову назад, он разразился восторженным смехом. Так я впервые услышала, как смеется Шерлок Холмс. И хотя это было далеко не в последний раз, я никогда не переставала удивляться, как этот аскет с гордым лицом разразился тогда таким обезоруживающим смехом. Всегда хотя бы малая доля его смеха относилась к нему самому, и этот раз не был исключением. Я сдалась.
Достав платок, торчащий из кармана пальто, он вытер глаза. Небольшое пятнышко синей краски появилось на его переносице. А потом он взглянул на меня так, будто видел впервые. Спустя минуту, махнув рукой в сторону цветов, он спросил:
– Вы знаете что-нибудь о пчелах?
– Совсем немного, – призналась я.
– Но вы интересуетесь ими? – предположил он.
– Нет.
На этот раз обе его брови поднялись вверх.
– Почему же так категорично?
– Насколько я знаю, эти неразумные существа всего лишь инструмент для появления плода на дереве. Рабочие пчелы трудятся неустанно, трутни делают... в общем-то, делают они немного. Матки же обречены до конца своих дней плодить новых особей на благо улья. А что происходит, когда появляется еще одна матка? Ее заставляют драться с другими матками до смерти, тоже на благо улья. Пчелы – великие труженицы, это так, но производит каждая пчела за всю свою жизнь даже меньше простой десертной ложки меда. Каждый улей мирится с тем, что регулярно сотни тысяч часов кропотливой работы идут насмарку, мед похищается людьми только для того, чтобы намазать им тост, воск уходит на свечи. И нет того, чтобы объявить войну или устроить забастовку, как это сделала бы любая мыслящая и уважающая себя раса. Мне кажется, у людей с пчелами много общего.
Пока я говорила, Холмс присел на корточки, наблюдая за пчелой с синим пятном. Когда я замолчала, он ничего не сказал, лишь протянул свой тонкий длинный палец и нежно коснулся мохнатого тельца, ничуть его не беспокоя. На несколько минут воцарилась тишина, и так продолжалось до тех пор, пока нагруженная пыльцой пчела не улетела на северо-восток. Он проводил ее взглядом и почти про себя пробормотал:
– Да, очень похоже на гомо сапиенс. Наверное, поэтому они так меня интересуют.
– Интересно, насколько «сапиенс» вы находите большинство «гомо»? – теперь я была на знакомой почве, на почве разума и логики, моя любимая почва, на которую я не ступала много месяцев. К моему удовольствию, он ответил:
– "Гомо" вообще или только мужчин? – спросил он с подчеркнутой серьезностью, заставившей меня подумать, не смеется ли он надо мной.
– О нет. Я феминистка, но не мужененавистница. Вы, сэр, в общем-то, больше похожи на мизантропа. Но как бы там ни было, в отличие от вас, я считаю женскую половину расы намного более разумной.
Он опять рассмеялся, более сдержанно на этот раз, и я поймала себя на том, что теперь уже сама пытаюсь спровоцировать его.
– Молодая леди, – произнес он с легкой иронией, делая ударение на втором слове, – вы дважды рассмешили меня за один день, это больше, чем удавалось кому бы то ни было за такой же промежуток времени. Я не могу предложить вам взамен столь много юмора, но если вас не затруднит дойти со мной до моего дома, я, пожалуй, угощу вас хоть чашкой чая.
– Было бы очень приятно, мистер Холмс.
– Ах, у вас неоспоримое передо мной преимущество. Вы определенно знаете мое имя, и к тому же здесь некому меня представить.
Высокопарность его речи была забавна, учитывая, что оба мы выглядели сущими оборванцами.
– Меня зовут Мэри Рассел. – Я протянула руку, которую он взял в свою тонкую, сухую ладонь. Мы обменялись рукопожатием, будто скрепляя мирный договор.
– Мэри, – произнес он на ирландский манер, растягивая первый слог, – подходящее ортодоксальное имя для такой смиренной девушки, как вы.
