Дело встревоженной официантки - Гарднер Эрл Стенли (лучшие книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗
— Нет. В тот момент создалась напряженная ситуация, и она думала…
— Минуточку, минуточку, — перебил Мейсон, поднимая руку. — Вас уже предупреждали, что нас не интересуют ваши собственные мысли. Нас тем более не интересует ваша способность читать мысли миссис Атвуд. Задавая вопросы, я пытаюсь выяснить то, что вы предумышленно заложили ей в голову — мысль о совершении обвиняемой кражи.
— Я никогда не говорил, что закладывал ей подобную мысль.
— Вы сами этого не говорили, об этом свидетельствуют ваши действия. Вы задавали наводящие вопросы о том, кто находился в доме. Но вы не задали ни одного наводящего вопроса о вашей собственной возможности украсть деньги.
— Конечно, нет!
— Почему нет?
— Потому что, как уважаемый бизнесмен, как друг, я, естественно, был вне подозрений — или, по крайней мере, считал себя вне подозрений.
— Но вы не считали, что обвиняемая — кровная родственница — тоже находится вне подозрений?
— Я просто задавал вопросы.
— Наводящие вопросы?
— Называйте их как хотите.
— Когда вы в последний раз заходили в дом, у вас при себе имелся револьвер?
— Да.
— Почему?
— Чтобы защитить себя в случае необходимости.
— Вы знали, что противозаконно носить оружие, на которое у вас нет разрешения?
— Да, я знал, что это противозаконно.
— Вы вломились в дом.
— Я не вломился — я открыл замок целлулоидом.
— С точки зрения закона, вы совершили взлом и проникновение, — заметил Мейсон.
— Хорошо, обсудите этот вопрос с господином окружным прокурором, — ответил Баксли. — Я ему все откровенно рассказал, и мы понимаем друг друга.
— Другими словами, вы получили неприкосновенность за любое совершенное вами преступление, в обмен на ваши показания?
— Речь не шла ни о какой сделке. Окружной прокурор пришел к заключению, что мои намерения абсолютно честны.
— У вас при себе имелась стодолларовая купюра?
— А это преступление?
— Я задал вопрос.
— Да, имелась.
— Как долго она у вас хранилась?
— Не помню.
— Попробуйте вспомнить.
— Я не помню, когда она у меня оказалась.
— Значит, у вас очень плохая память, — заметил Мейсон. — Я готов представить компетентное свидетельство о том, что вы отправились в свой банк, попросили дать вам стодолларовую купюру и…
— Хорошо, у меня имелась стодолларовая купюра. Это мои деньги. У меня было полное право снять их со своего счета в банке, когда мне заблагорассудится.
— А разве не является фактом, что вы отправились в дом Софии Атвуд, прихватив с собой стодолларовую купюру, с намерением подбросить ее в комнату, занимаемую обвиняемой, с тем чтобы в дальнейшем, при тщательном обыске комнаты полицией по вашему наущению, эту стодолларовую купюру нашли спрятанной под матрац или в каком-то другом месте, что явно указывало бы на вину Катерины Эллис?
— Нет.
— Я считаю, что ваши действия говорят громче, чем ваше отрицание. Вы на цыпочках заходили в спальню, намереваясь подбросить купюру, когда натолкнулись на радиатор, опрокинули титан с водой, послышался страшный грохот и вы поняли, что не один в доме. Но, прежде чем вы успели скрыться, вам пришлось встретиться с Полом Дрейком и со мной.
— Это неправда, я не ронял никаких титанов, — заявил Баксли. — Это, скорее всего, дело ваших рук, или Пола Дрейка. Именно грохот испугал меня, и я бросился бежать, пытаясь добраться до лестницы.
— И вы все еще отрицаете, что намеревались подбросить эту стодолларовую купюру в комнату обвиняемой?
— Отрицаю.
— Это все, — с презрением в голосе сказал Мейсон, поворачиваясь спиной к свидетелю.
Баксли уже собирался покинуть место дачи свидетельских показаний, когда судья Черчилл постучал карандашом по столу.
— Мистер Баксли, подождите минуточку, — попросил он. — Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Вы знали, что Катерину Эллис обвиняют в краже ста долларов из шляпной коробки?
— Да.
— И вы отправились в свой банк, сняли сто долларов со счета одной бумажкой, а затем среди ночи поехали в дом Софии Атвуд и провели какие-то манипуляции с замком, чтобы проникнуть внутрь?
— Ну, если вы намерены это представить таким образом, то да.
— И вы хотите, чтобы Суд поверил, что у вас были совсем невинные намерения?
— Да, Ваша Честь.
— Я этому не верю, — заявил судья Черчилл. — Я считаю, что вы лжете. Я думаю, что вы приготовили эту стодолларовую купюру для дурных целей. — Судья Черчилл сурово посмотрел на Гамильтона Бергера. — Это ваш свидетель, господин прокурор. И Суд заявляет вам прямо здесь и сейчас, что я не верю его показаниям.
— Я считаю, что они имеют определенную ценность, — ответил окружной прокурор.
— С моей точки зрения, они не имеют никакой ценности, — возразил судья. — Суд считает, что сделана попытка обвинить в краже эту девушку. По мнению Суда, все дело — фальшивка.
— Но, Ваша Честь, у нас есть и другие доказательства. Мы собираемся показать, что обвиняемая тайком наведалась в дом поздно ночью как раз в то время, когда напали на Софию Атвуд, у нас есть доказательства, показывающие, что ее отпечатки пальцев остались на коробке, из которой пропали деньги; мы в состоянии представить достаточно сильные косвенные улики совершения кражи и нападения с намерением уклониться от ответственности за кражу.
— Если она украла деньги вечером, то зачем ей было возвращаться ночью, чтобы убивать Софию Атвуд? — спросил судья Черчилл.
— Мы признаем, что с полной достоверностью не установили мотивацию, — заявил Гамильтон Бергер.
— Я не собираюсь препятствовать вам в представлении других доказательств, но, что касается этого свидетеля, Суд не верит его показаниям.
Судья Черчилл с холодным выражением лица откинулся на стуле, высказав свое окончательное мнение.
Бергер с минуту колебался, явно размышляя, пытаться ли ему реабилитировать свидетеля, но потом решил этого не делать.
— Ладно, мистер Баксли, — обратился он к свидетелю, — у меня больше нет к вам вопросов.
— Хорошо, я скажу всю правду! — внезапно закричал Баксли. — Я отправился туда, чтобы помочь обвиняемой, а не навредить ей!
Мейсон резко повернулся к свидетелю.
— А как вы планировали ей помочь? — поинтересовался адвокат защиты.
— Я намеревался положить эту стодолларовую купюру в шкаф Софии Атвуд, а не в комнату обвиняемой. Коробка свалилась с полки. Я собирался предложить провести тщательный осмотр шкафа, основываясь на теории, что коробку могла столкнуть мышь или крыса, крышка соскочила с нее, стодолларовая купюра завалилась куда-то в задней части шкафа — возможно, за какой-то предмет одежды или туфель. Я знал, что полиция обыскала комнату обвиняемой, но предполагал, что шкаф тщательно не обыскивался. А если бы они после моего предложения осмотрели бы шкаф и обнаружили стодолларовую купюру, они предположили бы, что это и есть те сто долларов, что выпали из коробки, что никакой кражи на самом деле не совершалось, и доброе имя обвиняемой было бы восстановлено.
Мейсон задумчиво посмотрел на Баксли.
— А почему вы так стремились восстановить доброе имя обвиняемой, что готовы были даже расстаться с вашими собственными ста долларами и намеренно сфальсифицировать доказательства?
— У меня есть личные и частные причины. Я знал, что если обвиняемой удастся оправдаться и доказать свою невиновность, несмотря на отсутствие стодолларовой купюры, то подозрение падет на меня. Я не мог допустить подобного: у меня есть кое-какие далеко идущие жизненные планы. Это правда.
Мейсон несколько минут молча не сводил глаз со свидетеля, а потом заявил резким тоном:
— Это все.
— Секундочку, — остановил Баксли судья Черчилл. — Мне хотелось бы узнать, почему вы раньше не сказали правду?
— Потому что мне не хотелось признаваться, что я пытался подложить сто долларов в шкаф.
— Вы знали, что находитесь под присягой, когда заняли место дачи свидетельских показаний?
