Письмо следователю - Сименон Жорж (серии книг читать онлайн бесплатно полностью txt) 📗

— По-моему, где-то вроде этого. Не могла же я целый день сидеть взаперти! Захотелось подышать воздухом. Я погуляла по городу.

— И тебя потянуло на выпивку?

Черт возьми, да разве все, что я о ней знал, не было связано с барами?

— Опять по своему вонючему болоту заскучала?

Больше всего на свете я ненавидел это ее болото!

Ненавидел высокие табуреты, на которых так удобно закидывать ногу на ногу; портсигар, извлеченный из сумочки; жирные следы красной помады на сигарете, без которой для Мартины нет жизни, как, впрочем, и без коктейля, за приготовлением которого она обожает следить; наконец, взгляд, которым она окидывает мужчин, ожидая от них восхищения, — она изголодалась по нему…

Не сознавая, что делаю, я схватил ее за руки. Рывком поставил на ноги:

— Признайся, тебе этого не хватало? Признайся, ты рассчитывала встретить Боке? Признайся!

Я до боли сжал ей запястья. Я больше не понимал, люблю или ненавижу ее.

— Признайся! Я знаю, что угадал. Тебе опять охота путаться с ним!

Мартина могла бы все отрицать. Этого я от нее и ждал. Думаю, этим бы и удовлетворился. Но она понурилась и пробормотала:

— Не знаю. Может быть.

— Тебе охота путаться с ним, да?

Я стискивал ей руки, видел, что ей больно, страшно, что она то и дело невольно поглядывает на дверь.

Мне кажется, именно с этого дня, с этой минуты я почувствовал, что способен ударить ее. А ведь я был растроган, даже испытывал к ней жалость: она вся побелела, на лице проступили страх и усталость. Сигарета упала на ковер, и Мартина, опасаясь пожара, пыталась притушить ее ногой. Я заметил это и взбесился еще сильней: как она смеет в такой момент думать о ерунде!

— Тебе нужен мужчина?

Она грустно покачала головой.

— Сознавайся!

— Нет.

— Тогда выпивка?

— Пожалуй.

— Тебе нужно, чтобы к тебе липли. Тебе всегда это нужно. Ты готова остановить на улице полицейского и наболтать ему, что в голову взбредет, только бы он приволокнулся за тобой.

— Пусти! Больно.

— Шлюха!

Выругавшись, я тряхнул ее сильнее, чем прежде, потом толкнул, и Мартина покатилась по полу. Но не закричала, не попыталась встать, а только вытянула руку, закрываясь от ударов, которых ждала.

— Вставай!

Она медленно повиновалась, не спуская с меня глаз, в которых читалось нечто вроде ужаса, но не было ненависти и злобы.

Мало-помалу я осознал все это и остолбенел. Я веду себя с ней, как животное, и она терпит! Я оскорбляю ее, и она не отвечает мне оскорблением!

Она лишь пробормотала что-то вроде:

— Не надо. Больно.

Я застыл на месте и тоном, еще похожим на прежний, позвал:

— Иди сюда.

Секунду она колебалась. Потом шагнула вперед, по-прежнему защищая голову рукой. Она не сомневалась, что я ударю ее, господин следователь, и все-таки шла. Шла!

А ведь мы встретились всего три дня назад.

Я не собирался бить Мартину, напротив! Но я хотел, чтобы она сама подошла ко мне. Когда она оказалась рядом, я отвел ее руку, прижал бедняжку к себе так, что чуть не задушил, и у меня брызнули слезы.

Прильнув лицом к ее теплому уху, я шепнул:

— Прости.

Мы стояли обнявшись, в двух шагах от постели.

— Ты с ним виделась?

— С кем?

Все это шепотом.

— Сама знаешь.

— Нет. Его там не было.

— А если б был?

— Ответила бы, что не пойду к нему.

— Но выпить с ним выпила бы?

— Может быть.

Говорила Мартина тихо, как на исповеди. Глаз ее я не видел — она смотрела через мое плечо.

— С кем ты говорила?

— Ни с кем.

— Врешь. Кто-то же направил тебя в «Зеленый дуб».

— Верно. Но я не знаю, как его зовут.

— Он предложил тебе выпить?

— Кажется, да.

Меня вдруг охватила грусть, господин следователь.

Нежная грусть. Мне казалось, я обнимаю больного ребенка. Мартина была лжива. Она была порочна. И тем не менее подошла ко мне, хотя боялась, что я изобью ее, — Прости, — в свой черед прошептала она.

А затем произнесла слова, которые я никогда не забуду, слова, как-то особенно тесно связанные с детством:

— Я больше не буду.

Ее тоже подмывало расплакаться, но она не плакала.

Не шевелилась, боясь — я уверен в этом — опять разбудить во мне зверя, а я тихонько увлекал ее к постели, еще хранившей контуры ее тела.

Она снова прошептала и, по-моему, не без некоторого удивления:

— Ты хочешь?

Да, я хотел. Но не так, как в Нанте. Я хотел почувствовать, что она моя. Хотел, чтобы плоть ее неразрывно слилась с моей. И я овладел ею — медленно, с ясным сознанием и перехваченным от волнения горлом.

Я сразу понял, что ее тревожило и отчего в ее глазах читалось беспокойство. Она боялась, что разонравилась мне. Ее сбили с толку мои ласки, неторопливые и как бы чуждые всякого сладострастия.

Наконец я расслышал шепот:

— Тебе помочь?

Я ответил «нет». Сегодня я вожделел не ее тела, которое, дрожа, искало избавления и не находило его, не рта, раскрытого, словно для крика. Этим обладали другие. Это была прежняя Мартина — Мартина коктейлей, сигарет и баров.

В тот вечер я не думал о ее наслаждении. О своем тоже. Мне было нужно другое. Я хотел медленно, с полным сознанием того, что делаю, перелить в нее всего себя и волновался, как человек, переживающий самый торжественный час своей жизни.

Я раз и навсегда принял на себя ответственность не только за себя, но и за нее. Взвалил себе на плечи ее жизнь, ее прошлое и настоящее. Вот почему, господин следователь, я обнимал Мартину с такой грустью.

Она осталась серьезна и спокойна. Почувствовав, что я растворился в ней, слегка отвернула голову — наверняка для того, чтобы скрыть слезы. Нащупала мою руку и сжала мне пальцы с той же медлительной нежностью, с какой я обнимал ее.

Мы долго лежали молча, слушая, как расхаживает внизу г-жа Дебер, нарочно шумевшая погромче: ее, видимо, возмущал наш затянувшийся тет-а-тет.

В конце концов ее слишком прозрачная хитрость развеселила нас: добрая женщина дошла до того, что время от времени останавливалась под лестницей и прислушивалась, словно ее впрямь встревожило наше молчание.

Может быть, она расслышала, как Мартина упала на ковер?

Я осторожно освободился:

— Забыл тебе сказать: ты приглашена к нам на Сочельник.

Совсем недавно я воображал, с какой радостью выпалю эти слова. А произнес их обычным тоном, словно речь шла о чем-то заурядном.

— Еще одно: как только кончатся праздники, то есть сразу после Нового года, начнешь работать у меня ассистенткой.

Все это был уже пройденный этап.

— Ну, мне пора.

Мартина встала. Поправила волосы, подошла, положила мне руки на плечи и бесхитростно подставила губы.

— До свиданья, Мартина.

— До свиданья, Шарль.

В тот вечер голос ее взволновал меня до глубины души — такая в нем звучала серьезность, и, чтобы вновь услышать его, я повторил:

— До свиданья, Мартина.

— До свиданья, Шарль.

Я обвел глазами комнату, где оставлял ее. Потом проронил:

— Завтра.

Она не спросила, когда именно. И это означало, что она будет ждать меня целый день — и всегда.

С уходом пришлось поторопиться: я был чересчур взволнован и боялся размякнуть. Мне не терпелось побыть одному, вновь очутиться в прохладной уличной мгле, в безлюдье пустынных проспектов.

Мартина распахнула дверь. Не знаю, откуда у нас взялись силы оторваться друг от друга. Я уже спустился на несколько ступенек, когда она точно таким же голосом, что и раньше, повторила, словно заклинание, — и с тех пор эти слова действительно стали чем-то вроде заклинания:

— До свиданья, Шарль.

Какое нам было дело до г-жи Дебер, подслушивавшей за приоткрытой дверью своей спальни!

— До свиданья, Мартина.

— Ты же знаешь: больше я туда не пойду.

Я заспешил. Едва успев добраться до машины и сесть за руль, разрыдался, и, по дороге газовые рожки и редкие встречные автомобили так расплывались у меня перед глазами, что я вынужден был на минуту остановиться У тротуара.