Сыщик-убийца - де Монтепен Ксавье (электронная книга .txt) 📗
Но оставался ребенок. Сигизмунд просил доктора Леруа взять на себя заботы о неизвестном потомке знаменитого имени, о будущем наследнике громадного состояния, стать его сторожем, поддержкой, почти отцом.
Испуганный такой большой ответственностью, доктор сначала отказался, но Сигизмунд обратился к сердцу старика, обрисовав печальное положение бедного ребенка, более покинутого, чем сирота, и Леруа, добродушнейший из людей, был не в состоянии противиться подобным аргументам; он растрогался и согласился, но не захотел взять никакого вознаграждения.
Герцог не стал настаивать, но только просил никогда не произносить его имени, если придется объяснять присутствие новорожденного в доме.
Доктор обещал молчать; а когда он давал обещание, то можно было ручаться, что он его исполнит.
В конце недели мадам Амадис и Эстер отправились в Париж в экипаже, которым правил сам герцог, чтобы избегнуть всякой нескромности.
Доктор, доставший в Вильневе молодую, здоровую кормилицу, вернулся домой с ребенком на руках.
В тот же вечер, укладывая спать своего питомца, кормилица нашла в белье запечатанный конверт, который передала доктору.
На конверте была надпись: «Доктору Леруа».
В нем было двенадцать тысяч франков с запиской от Сигизмунда, который писал, что эти деньги — годовая плата за воспитание ребенка.
Получив деньги, Леруа спрятал их, не сказав о них даже Сюзон, старой служанке.
В это время Клодия и Жорж не оставляли еще гостиницу «Белая лошадь» и знали, что Эстер, сошедшая с ума, вернулась в Париж в обществе мадам Амадис. Они также знали, что сын Сигизмунда отдан на воспитание доктору.
Так как они знали все, дальнейшее пребывание их в Брюнуа делалось бесполезным.
Жоржу хотелось бы не оставлять деревню, не уничтожив ребенка, но Клодия на этот раз, как и всегда, заставила его повиноваться.
— Когда наступит время, — сказала она, — ребенок исчезнет без всякой опасности для нас. Рассчитывай на меня, Жорж, и не сомневайся в том, что я тебе обещаю: ты будешь герцогом! Будешь пэром Франции, единственным наследником богатств де Латур-Водье!
Час спустя куртизанка и маркиз навсегда оставили гостиницу «Белая лошадь», чтобы вернуться в Париж.
Абелю, сыну Поля Леруа, в то время было пять лет, Берте — три, а Анжеле, их матери, — двадцать шесть.
Поль Леруа был механиком, воспитанником академии ремесел и искусств. Его занятия и наклонности сделали из него изобретателя, то есть одного из тех людей, которых ожидают нищета и отчаяние, если они остаются непонятыми, но которые, в случае успеха, быстро идут к славе и богатству. К несчастью, Поль Леруа не принадлежал к последней категории. В основанной им большой мастерской многочисленные работники делали под его присмотром различные машины, но их достоинства покупатели отказывались признавать.
Клиенты Поля Леруа были так немногочисленны, что всякая машина, выходившая из его мастерской, стоила ему больше той суммы, за которую он ее продавал.
Ста тысяч франков, полученных Полем от отца, хватило очень ненадолго, и, женившись по любви на прелестной девушке без всякого состояния, он скоро оказался накануне разорения; тем не менее он все еще надеялся, и не без основания, так как закончил изобретение машины, без сомнения, полезной в различных ремеслах, которая могла бы принести значительную экономию.
Эта машина должна была быть представлена комиссии из ученых и ремесленников.
От успеха опыта зависел заказ одного капиталиста, который поднял бы дело Поля.
Маленькая неисправность в машине отложила опыт на несколько дней, но для починки необходимы были деньги, а у Поля их не было.
Он впал в отчаяние от неудачи, постигшей его в ту минуту, когда он был близок к цели. Ему недоставало ста тысяч франков, и тогда он подумал о своем дяде, который был всегда к нему очень добр. Он отправился в Брюнуа и вернулся в тот же вечер с пятьюдесятью луидорами.
Успех был обеспечен; капиталист обещал дать деньги и даже дал немного, чтобы можно было как-нибудь перебиться, желая принудить Поля Леруа уступить свое изобретение за кусок хлеба.
Два года спустя, в сентябре 1837 года, Эстер и мадам Амадис по-прежнему жили на улице Святого Луи. Эстер была сумасшедшей, и, хотя по временам у нее случались проблески рассудка, тем не менее доктора подавали слабую надежду на выздоровление.
Раз в месяц Сигизмунд отправлялся к доктору Леруа, чтобы обнять сына, который быстро развивался.
Мать Сигизмунда хворала, и он видел уже приближение того часа, когда он сможет объявить о своей женитьбе и взять к себе ребенка.
Жорж и Клодия Варни не расставались; они издали следили за внуком и умирающей бабушкой.
Маркиз де Латур-Водье нуждался больше, чем когда-либо. Евреи давали ему деньги только под 80 процентов, да и то считали это безумием.
Тем не менее Клодия не бросала его и, не жалуясь, переносила всевозможные лишения не из-за привязанности к нему, ни даже от беззаботности, а потому, что тайный инстинкт говорил ей, что ее любовник скоро разбогатеет, и она не хотела потерять своей доли.
Наконец дело дошло до того, что маркизу Жоржу пришлось скрываться от своих кредиторов, чтобы избежать тюрьмы.
Жорж и Клодия жили в Нельи, в маленьком меблированном доме, который они сняли под вымышленными именами. Они жили одни и не принимали никого. Клодия была по-прежнему хороша, но маркиз, казалось, постарел на десять лет, и его характер портился по мере того, как седели волосы.
Однажды Клодия вернулась около девяти часов вечера.
— Принесла деньги? — спросил Жорж.
— Нет, ростовщики не дают ничего. Они узнали, что тебе нечего рассчитывать на наследство матери, и не только хотят посадить тебя в тюрьму за долги, но еще думают обвинить в мошенничестве за то, что ты обманул их, говоря о воображаемых ресурсах.
— Значит, я погиб, — с отчаянием прошептал Жорж.
— Нет, я добилась недельной отсрочки.
— Но что я могу сделать за эту неделю?
— Ты можешь разбогатеть.
— Каким образом?
— По милости целой серии комбинаций, родившихся в моем мозгу. Ты знаешь капитана Кортичелли?
— Мнимого неаполитанского дворянина, который так хорошо дерется на шпагах?
— Да, не пройдет и недели, как он убьет твоего брата на дуэли.
— Полно, брат не станет драться с подобной личностью.
— Эта личность сумеет его заставить; положись на него: он уверен в своей ловкости.
— Пожалуй, но когда герцог умрет, останется ребенок. Сигизмунд, наверное, написал завещание.
Клодия вынула из кармана бумажник, а из него — незапечатанное письмо, которое подала Жоржу.
— Узнаешь ты этот почерк? — спросила она.
— Да, конечно; это почерк моего брата. Каким образом письмо попало к тебе в руки?
— Я скажу это, когда ты прочтешь его. Жорж развернул письмо и прочел:
« Дорогой доктор! Непредвиденные обстоятельства изменяют все мои планы. Я еще не знаю, должен ли радоваться или печалиться. Как бы то ни было, я снова нуждаюсь в вашей преданности, которую вы столько раз мне доказали и которой я снова хочу воспользоваться. Будьте завтра вечером в десять часов вместе с ребенком на площади Согласия, около моста. Мой доверенный будет ждать вас с экипажем и привезет к'о мне. Ошибка невозможна, так как этот человек подойдет к вам и назовет вас по имени. Будьте осторожны, как и всегда, не отвечайте на это письмо, потому что ваш ответ не поспеет ко мне вовремя. Пусть никто в Брюнуа не знает причины вашего путешествия. Приезжайте в Париж к условленному времени и не встречайтесь ни с кем раньше меня. Это очень важно. До завтра, дорогой доктор!
Преданный вам герцог С. де Л. В.».
Закончив чтение, Жорж вопросительно взглянул на Клодию. Она объяснила ему, что письмо должно быть передано доктору Леруа, который доверчиво явится на свидание вместе с ребенком.
— Я нашла у тебя одно старое письмо герцога. Моя горничная вскружила голову его лакею, который каждый день носит на почту письма; последнее было у меня в руках пять минут, что позволило мне написать письмо в тех выражениях, в каких всегда пишет герцог старому доктору. Наконец, я нашла в Париже одного нотариуса, который не имеет себе подобного в подделке почерка и за десять луидоров написал мне это послание, текст которого я ему продиктовала.
