Судьба семьи Малу - Сименон Жорж (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗

Их отец любил только два стиля мебели и других предметов: позднее средневековье и стиль ампир, и это придавало дому довольно странный характер.

В большой гостиной, например, он поставил огромный ламин, который приобрел за большие деньги в одном из замков Бурбонне — произведение XV века: серый камень, покрытый сверху донизу скульптурами — смешение персонажей различного роста, рыцари в латах со знаменами, дьяволы, двурогие существа и апокалиптические звери.

Между окнами, на поблекших коврах, стояли сундуки той же эпохи из дерева, до того изъеденного червями, что в руках они превращались в пыль. Там же стояли церковные скамьи, статуи, вывезенные из монастырей и аббатств.

В других комнатах — сплошное красное дерево с бронзой, позолоченными сфинксами, с обивкой, усеянной пчелами [2], напоминала о пышности Империи, и Ален вспоминал об одной подробности, которой в детстве стыдился, не зная почему: он лежал в колыбели, скопированной с колыбели Римского короля [3].

Неужели его отец был выскочкой, как бросали Алену в лицо некоторые товарищи по коллежу во время ссор? И почему это слово в их устах имело неприятный смысл?

Разве не достоинством Эжена Малу было то, что он ценой больших усилий этого добился? Разве он был смешон? Даже Жозеф Бург, хотя и доброжелательно, улыбнулся, говоря о его манере одеваться, о слишком нарядных ботинках и слишком светлых костюмах, о его ярких галстуках.

Почему отец тратил столько денег, чтобы собрать эту мебель, эти предметы, которые скорее подошли бы для церкви или музея, чем для частного дома?

Эта мысль смущала его. Ему хотелось поведать кому-нибудь свои сомнения. Он смутно чувствовал, что существуют такие вещи, которых он еще не понимает.

Например, почему люди с бешенством набрасывались на его отца? Если он зарабатывал много денег, если делал это со страстью и пылом, то поступал так не из любви к деньгам, не для того, чтобы накапливать их, как скупец. Ведь он тратил их с таким же пылом, как и добывал, и, получив, сразу же транжирил направо и налево.

Разве так поступают выскочки? Он платил за вещи и за услуги втридорога — это тоже была его мания. Он запросто мог сказать торговцу — да разве он так не говорил при случае? «Это очень дешево. Я даю вам втрое больше».

Из тщеславия? Выходит, Эжен Малу был хвастуном? Он любил называть имена важных персон, которые были его друзьями, повторять, что он на «ты» с каким-то депутатом или министром.

Но разве можно забыть парня, каким он был, молодого человека, продававшего газеты на Канебьер, который, чтобы накопить деньги для поездки в Париж, ходил от двери к двери, предлагая «Индийский чай».

«Я поговорю об этом с Бургом», — решил Ален.

Мог ли Бург объяснить ему тайну, которую представлял собой его отец? А может быть, и сам он не мог полностью понять этого человека, хотя и был его другом?

Закрытая дверь в контору, совсем близко от его стола, раздражала Алена. Это было сильнее его. Он воспринимал это как оскорбление. Ему казалось также, что Альбер Жамине относится к нему не совсем так, как раньше.

А разве Эмиль Жамине, брат Альбера, хоть раз обратился к нему, сказал ему хоть слово? Однако же он часто заходил в контору. Случалось, смотрел карточки в ящиках, ничего не спрашивая у Алена, словно не видя его. Когда он приходил, то просто махал ему рукой.

Сердился ли он на Алена за то, что тот обосновался тут помимо его воли, в некотором роде по протекции его брата?

Он-то как раз и открыл пресловутую дверь. Видимо, в мастерской было холодно, потому что около половины четвертого Эмиль перешел править корректуру в контору. Два или три раза он утирал пот, потом встал, чтобы закрыть дверцу печки, а еще через четверть часа, не выдержав, снова встал и открыл дверь.

Взгляды м-ль Жермены и Алена встретились. Альбер Жамине, сидевший спиной к двери, ничего не заметил. Лампы зажгли уже давно. Снег все еще шел, но хлопья были не такими плотными и превращались на тротуаре в липкую грязь. Это тоже имело значение.

В самом деле, когда дети вернулись из школы, у старшей, Ивонны, дочери Альбера, поверх обуви были надеты галоши. Она остановилась в коридоре и сняла их, чтобы не запачкать лестницу. Талоши были узкие, и она долго стояла то на одной ноге, то на другой, повернувшись лицом к конторе.

И вот, хотя во втором этаже все двери были закрыты, вдруг с лестничной площадки раздался голос. Кто-то сухо сказал:

— Ну что же ты, Ивонна?

— Сейчас иду, мама.

— Иди немедленно!

Уши Алена горели. Ему вдруг показалось, что он понял. Он вспомнил, что всякий раз, проходя по коридору, девочка бросала на него взгляд. Значит, ее мать это заметила? Но как она могла придать этому какое-то значение, как детское любопытство могло стать причиной ее опасений?

Он был унижен. Ему казалось, что его несправедливо причисляют к категории «других», таких людей, как его сестра Корина, как Фабьен, как иные его товарищи, которые шепотом рассказывали грязные истории. Г-жа Жамине спустилась по лестнице, но не для того, чтобы пройти в контору. Она спустилась с единственной целью закрыть эту проклятую дверь.

Закрывая ее, она бросила взгляд в контору и сухо сказала мужу:

— Как только у тебя выдастся свободная минута, ты доставишь мне удовольствие, если поднимешься наверх.

Он не ответил и продолжал сидеть согнувшись, как будто ожидал этого. Алену показалось, что она посмотрела на своего деверя. Вот отличная была бы парочка, она и Эмиль!

В доме появилась только неясная угроза, но у Алена возникло смутное неприятное ощущение, словно он почуял катастрофу.

Он думал о своем отце, об особняке на маленькой площади, о мебели, которую завтра рассеют по свету. Он смотрел на окружавшую его обстановку, такую спокойную, как смотрят на вещи, которые рискуют вот-вот потерять.

Прошло не меньше десяти минут, прежде чем г-н Альбер поднялся и со вздохом направился к двери. По привычке он чуть не оставил ее открытой, но вернулся назад, закрыл и медленно поднялся по лестнице.

Он долго оставался наверху, около получаса, — это было для него необычно. Супруги вошли не в ту комнату, где дети готовили уроки, а в гостиную, которую открывали редко. Она находилась как раз над конторой, куда доносились обрывки разговора.

Спустившись, Альбер старался держаться непринужденно, но чувствовалось, что он встревожен, что ему не по себе до такой степени, что брат посмотрел на него с любопытством.

Альбер сел на свое место, открыл папку со сметами, какое-то время пытался работать, потом бросил и, открыв дверь в мастерскую, позвал:

— Можно тебя на минуту, Эмиль?

Ален понимал, что был причиной всего этого. Он старался догадаться, чем провинился перед г-жой Жамине. Он всегда был с ней очень вежлив. Он даже охотно согласился бы делать для нее покупки, настолько ему нравился этот дом и так ему хотелось в нем остаться.

Оба хозяина стояли в углу мастерской, как можно дальше от рабочих, и разговаривали вполголоса. М-ль Жермена, вероятно, догадывалась о происходившем, потому что казалась смущенной и с остервенением стучала на машинке, словно боялась, что Ален задаст ей вопрос. Вероятно, она знала что-то, чего он не знал.

Было около шести. Еще несколько минут — и Ален сложит карточки, наведет порядок в ящиках и наденет пальто. Почему у него вдруг появилось предчувствие, что сегодня все будет иначе, чем в другие дни?

Он видел Альбера Жамине только со спины, но уже по тому, что плечи его были опущены, можно было догадаться, что он побежден, и если еще сопротивляется, то только для очистки совести.

М-ль Жермена уже сняла свой вязаный жакет и убирала его в стенной шкаф. Ален колебался, одеваться ли ему, но тут в контору вошел Альбер. Брат его остался в мастерской, делая вид, что занят работой.

— Вы не задержитесь на минутку, господин Ален?