Расплата кровью - Джордж Элизабет (книга жизни TXT) 📗

Линли мог бы, закрыв глаза, без предварительного осмотра описать всю комнату, наверняка схожую с гостиной его матери в Корнуолле: камин – железо, мрамор и дуб; на обоих концах каминной полки – по фарфоровой безделушке; напольные часы в ореховом футляре в углу; небольшой шкаф с любимыми книгами. И всегда – фотографии, на столе атласного дерева в амбразуре окна.

Он даже знал примерно, какие фотографии… Настолько схожи были истории их семей.

Так что он понимал своего собеседника. Боже милосердный, еще как понимал! Заботы семьи, долг и преданность своему роду, оттого что у тебя в жилах течет особая кровь, сей факт преследовал Линли большую часть из прожитых им тридцати четырех лет. Узы крови стесняли его, мешали его желаниям; они обрекали его на следование традициям и требовали, чтобы он вел жизнь, которая напоминала жизнь в клетке. Но выхода не было.

Можно отказаться от титулов и земель, но нельзя отказаться от собственных корней. Избавиться от кровных уз.

Освещение в столовой Уэстербрэ делало любого моложе на десять лет. Этому способствовали латунные бра на обшитых панелями стенах и люстры, низко висевшие над длинным столом красного дерева. У его торца стояла Барбара Хейверс, перед ней на поблескивающей столешнице был расстелен поэтажный план дома, сделанный инспектором Макаскином. Она сравнивала его со своими записями, прищурив глаза от дыма сигареты, столбик пепла которой был уже невероятно длинен, словно она задалась целью установить мировой рекорд по его длине. Рядом, страстно насвистывая «Воспоминания» – не хуже самой Бетти Бакли [22], – один из криминалистов Макаскина снимал отпечатки пальцев с шотландских кинжалов, которые декоративным полукругом висели на стене над буфетом. Помимо них в комнате имелось множество алебард, мушкетов и топоров, которые все в равной степени могли оказаться смертоносным оружием.

Вглядываясь в чертеж, Барбара пыталась соотнести то, что сказал ей Гоуван Килбрайд, с предполагаемыми ею фактами. Это было нелегко. Приходилось много домысливать. Услышав шаги в холле, она почувствовала облегчение: наконец-то можно будет с чистой совестью отвлечься. Она подняла глаза и уронила столбик пепла на свой свитер с вырезом лодочкой. Раздраженно смахнула его, оставив на шерсти серое пятно, похожее на отпечаток большого пальца. Вошел Линли. Стараясь не попасться на глаза криминалисту, он кивнул в сторону дальней двери. Барбара взяла свой блокнот и пошла следом за ним через котельную, через буфетную на кухню. Кухня благоухала мясом, приправленным розмарином и помидорами, томившимися на плите в каком-то соусе. У стоявшего в центре стола склонилась над разделочной доской раздраженная женщина, крошившая картофель зловещего вида ножом. Она была вся в белом, что делало ее больше похожей на ученую даму, чем на повариху.

– Есть-то людям все равно нужно, – кратко объяснила она, увидев Барбару и Линли, хотя производимые ею манипуляции с ножом больше напоминали разминку перед боем, чем приготовление пищи.

Барбара услышала, как Линли что-то буркнул в ответ, прежде чем через другую дверь в дальнем углу кухни спуститься по трем ступенькам в судомойню. Она была крохотной и плохо освещенной, но зато там никто не мог их подслушать, и еще там было очень тепло, даже жарко из-за огромного старого бойлера, который шумно сопел и из которого на потрескавшийся пол сочилась ржавая вода. Воздух здесь был очень влажным, едва заметно отдававшим плесенью и сырым деревом. Черная лестница – в углу за бойлером – вела на верхний этаж дома.

– Что рассказали Гоуван и Мэри Агнес? – спросил Линли, захлопывая дверь.

Барбара подошла к раковине и, потушив под краном сигарету, бросила ее в мусорное ведро. Потом заправила короткие каштановые волосы за уши и осторожно сняла с языка табачную крошку, прежде чем открыть свой блокнот. Она была недовольна Линли, и это очень ее тревожило, потому что она сама не могла точно определить почему. То ли из-за того, что он пошел на поводу у Стинхерста и удалил ее из сада то ли из-за того, что догадывалась, как он отреагирует на ее записи. Но какова бы ни была причина раздражения, оно мешало ей, как какая-то заноза. И пока оно не выйдет наружу, в душе будет незримый нарыв.

– Гоуван, – коротко произнесла она, прислоняясь к покоробившейся деревянной стойке, еще влажной после недавнего мытья посуды. Девушка почувствовала, как сквозь одежду просачивается влага. Она отодвинулась. – Похоже, у него произошла жестокая схватка с Робертом Гэбриэлом в библиотеке. Как раз перед тем, как мы с ним встретились. Может быть, это в значительной мере и развязало Гоувану язык.

– Что за схватка?

– Короткая стычка, причем наш элегантный мистер Гэбриэл, по-видимому, позволил себя поколотить. Гоуван расписал все в подробностях, и ссору между Гэбриэлом и Джой Синклер, которую он услышал вчера днем, – тоже. Гэбриэл очень хотел, чтобы Джой сказала его бывшей жене – Айрин Синклер, сестре Джой, между прочим, – что он спал с Джой всего раз.

– Почему?

– У меня такое впечатление, что Роберт Гэбриэл очень хочет вернуть Айрин Синклер и подумал, что Джой могла бы ему в этом помочь, если бы сказала Айрин, что их связь длилась всего лишь одну ночь. Но Джой заявила, что не собирается лгать.

– Лгать?

– Да. По-видимому, их роман был гораздо более длительным, потому что, по словам Гоувана, когда Джой отказалась помочь, Гэбриэл сказал ей что-то вроде… – Барбара сверилась со своими записями. – «Ах ты, маленькая лицемерка. Ты целый год таскала меня по всяким грязным лондонским крысиным норам, а теперь изображаешь из себя чистенькую, видите ли, не собираешься лгать!» И они до того доругались, что Гэбриэл на нее набросился. Он уже даже сбил ее с ног, спасибо Рис Дэвис-Джонс вмешался и сумел их разнять. Гоуван нес наверх чей-то багаж, когда все это происходило, ну и увидел это, потому что Дэвис-Джонс оставил дверь открытой, когда ворвался в комнату Джой.

– А из-за чего Гоуван сцепился в библиотеке с Гэбриэлом?

– Да кто-то сказанул что-то – кажется, Сайдем – насчет Мэри Агнес Кэмпбелл, что вроде бы она послужит ему алиби на прошлую ночь.

– Насколько это вероятно?

Барбара задумалась.

– Трудно сказать. Мэри Агнес, похоже, обожает театр. У нее милое личико и хорошая фигура… – Барбара тряхнула головой. – Инспектор, Гэбриэл старше ее лет на двадцать пять… Я, конечно, могу понять, почему ему понадобилось вокруг нее виться, но я и на минуту не могу представить, с чего бы ей согласиться… Если только, конечно… – Она еще немного подумала и вдруг с удивлением обнаружила, что одна веская причина все-таки имелась.

– Хейверс?

– М-м… Ну если только она видела в нем шанс начать новую жизнь. Ну, вы знаете, о чем речь. Помешанная на звездах девушка вдруг встречает известного актера и отдается ему в надежде, что он возьмет ее с собой в свою замечательную, интересную жизнь.

– Вы спрашивали ее об этом?

– Не было повода. О ссоре между Гоуваном и Гэбриэлом я узнала уже после разговора с Мэри Агнес. И пока больше с ней не виделась.

И не хотела видеться – из-за того, что рассказал Гоуван, из-за того, что Линли все равно наверняка извлечет из его рассказа все, что ему требуется…

Он, казалось, прочел ее мысли.

– Что Гоуван поведал вам о прошлой ночи?

– Он видел очень многое – после того, как читка была прекращена. Ведь ему пришлось убирать разлитые ликеры и осколки от бокалов в большом холле. Он же уронил поднос, когда Франческа Джеррард налетела на него, выскочив из гостиной. Целый час провозился, несмотря на помощь Хелен, между прочим.

Линли пропустил последнюю реплику мимо ушей, сказав только:

– И?..

Барбара знала, чего добивается Линли, но медлила, описывая менее важных для него людей, чьи действия Гоуван запомнил с поразительными подробностями. Леди Стинхерст, вся в черном, с потерянным видом бродила между салоном, столовой, гостиной и большим холлом – уже за полночь сверху спустился ее муж и увел ее; Джереми Винни под каким-то предлогом ходил за леди Стинхерст, изводил ее вопросами, на которые она категорически не желала отвечать; Джоанна Эллакорт помчалась наверх в припадке гнева – после громкой перебранки с мужем; Айрин Синклер и Роберт Гэбриэл закрылись в библиотеке. Относительная тишина наступила только в половине первого ночи.