Дурной глаз - Буало-Нарсежак Пьер Том (мир книг .TXT) 📗
Он вышел. Вобер медленно закрыл за ним дверь и вытер руки носовым платком. Правда! Легко сказать… Он прошел по коридору до своего кабинета, рассеянно посмотрел на книги, на заваленный папками рабочий стол. В его ушах до сих пор звучали слова врача. "Несколько сеансов — и специалист… " Несколько сеансов!… Столько времени бороться, чтобы дойти до этого. Он упал в кресло, оттолкнул от себя разноцветные папки. Раз больше нет никаких средств сопротивляться, для чего тогда работать? Смерть его брата ускорила катастрофу. А теперь Реми… Он открыл один из ящиков стола. Под стопкой писем, записных книжек, старых конвертов, которые он хранил из-за марок, его рука наткнулась на ручку револьвера. Возможно, он его хранил на крайний случай… Но нет, это последнее средство ему еще заказано. Если он умрет, мальчишка будет уверен, что обладает мистической силой, которая действует без осечек… И он не вылечится никогда.
Ладонями Вобер потер веки. Он больше не знал, что делать. Хотел ли он, чтобы Реми освободился от своих призраков? Но, если к Реми вернется память, тогда не останется другого решения, как револьвер… С каких бы сторон ситуацию не рассматривать, из нее не было выхода, и Реми был для него потерян.
В дверь постучали. Вобер задвинул ящик.
— Войдите!… Что вам нужно, Клементина? Я занят.
Она засеменила к столу, похожая на злую фею, готовую изречь судьбу человека. Подбородок ее шевелился, и она нервно сцепляла и расцепляла свои узловатые пальцы.
— Ну что?.. У меня нет времени.
— Я услышала, что сказал доктор, — пробормотала она.
— Вы подслушиваете под дверью?
— Иногда.
— Я этого не люблю.
— Я тоже, хозяин… Хозяин не поведет малыша к специалисту, не так ли?
— Но, в конце концов, вам-то какое дело?
Старушка качала головой; Вобер почувствовал, что она приняла решение, раз и навсегда, и она не позволит себя запугать. Он смягчил тон.
— Что с вами?.. Ну же, объяснитесь!
Она еще немного приблизилась, схватилась за край стола, как будто боялась упасть.
— Реми не нужно показывать другому врачу, — сказала она. — Хозяин знает, что это невозможно.
— Почему же?.. Если это единственное средство его вылечить.
Вобер с удивлением смотрел на это старое лицо с серыми, туманными от влаги глазами.
— Я вас не понимаю, Клементина.
— Да нет, хозяин меня понимает… Малыш не должен вспомнить, что он видел в прачечной в Мен-Алене.
— Что-о?..
— Если он узнает, что у его бедной матери никогда не было намерения покончить с собой, и что это был кто-то другой, кто держал в руке бритву…
— Замолчите!…
Внезапно Вобер стал задыхаться. Он отодвинул кресло. Его потные пальцы прилипли к подлокотникам. Своим тоненьким, изломанным голоском Клементина продолжала:
— В то время бедное дитя было вполне здоровым, и только после…
— Это неправда.
— Двенадцать лет я хранила молчание. И если я решилась сегодня заговорить, то не для того, чтобы доставить хозяину неприятности…
Вобер вскочил. Он хотел на нее закричать, пригрозить, но он был неспособен произнести и слова, чтобы остановить этот тихий скрипучий голосок.
— Хозяин отлично знает, что я говорю правду. Реми был свидетелем этой сцены… Он мне, крича, это сказал перед тем, как упасть в обморок. Когда он пришел в себя, он был в состоянии амнезии, и его ноги оказались парализованы.
— Довольно! — вскричал Вобер. — Довольно!… Покончим с этим.
Но Клементина больше ничего не слышала.
— Реми играл в прятки и уже был в прачечной, когда все это происходило. Хозяин видел, как он убежал… И с тех пор хозяин не переставал бояться своего сына… Это объясняет поведение хозяина.
Вобер обошел стол и остановился перед старой служанкой.
— Клементина, почему вы остались у меня служить?
— Я осталась из-за него… и из-за нее. И, вы видите, я правильно сделала… Хозяин позволит ему уехать, раз это единственный способ его спасти.
— Значит вы вбили ему в голову эту дурацкую мысль?
— Нет… Ведь если он уедет, я его больше никогда не увижу.
Она держалась скромно, но с достоинством. Вобер с изумлением смотрел на нее.
— Если он уедет, я больше не буду располагать капиталом моего брата. Мои конкуренты… Вы просто не отдаете себе отчет. Мне придется только сменить профессию.
— Значит, вы хотите, чтобы он по-прежнему оставался здесь в заточении?
— Но он не находится в заточении, — внезапно закричал Вобер, выходя из себя.
— Это правда. Он ходит. Благодаря этому знахарю. Если бы вы знали, что Мильзандье приведет в порядок его ноги, вы бы поостереглись посылать ему Реми.
— Послушайте, Клементина… Я вам запрещаю…
— Я уйду от вас, когда он уедет… но нужно, чтобы он уехал… Там он будет жить, как все… Там он начнет новую жизнь.
Все тем же дрожащим голосочком она продолжала диктовать ему свои условия, и Вобер дрогнул. Устало опустив руки, он уселся на край кресла.
— Я сожалею, Клементина.
— Меня не интересуют ваши сожаления.
— Клементина, я тоже хочу, чтобы Реми был счастлив… Буду с вами откровенен… У меня появилась мысль покончить с собой… Вот уже двенадцать лет я сам себе противен… Я так больше не могу.
— Если вы умрете, — спокойно сказала она, — Реми вообразит, что он убийца. Если вы действительно хотите, чтобы он был счастлив, вы не можете…
— Я это хорошо знаю, — сказал Вобер.
— Пусть он уедет, — настаивала Клементина. — Не существует другого решения.
— А если я соглашусь?..
— Я останусь в стороне.
Следя за замысловатыми узорами ковра, Вобер потирал руки, словно только что совершил удачную сделку.
— Ладно, — сказал он. — Он уедет… Я займусь этим сам. Но прежде… позвольте мне сказать…
Он пытался найти слова. Он пытался ей объяснить, почему он однажды решился полоснуть бритвой свою жену… потому что она упорно не хотела понять, что он с ней несчастлив… потому что она украла у него сына… потому что она разыгрывала из себя жертву и выводила его из себя только для того, чтобы доставить себе удовольствие… потому что она была препятствием его честолюбивым устремлениям… Но все это теперь стало таким далеким и смутным. К тому же он так дорого заплатил… И это еще только начало… Он отказался.
— А, впрочем, нет… Оставьте меня, Клементина. Я вам просто обещаю, что он туда поедет.
В комнате стояли чемоданы из свиной кожи, в которых была навалена одежда и белье. Шкаф оставался открыт. Из комода вытащили все ящики. На столе и на кровати валялись стопки рекламных проспектов и карт. Среди этого бардака расхаживал Реми. Время от времени он заглядывал в расписание, которое он знал наизусть, жалея о том, что решил лететь самолетом. Может быть, на корабле путешествие было бы более приятным. Иногда он садился по-турецки на полу и закуривал сигарету. Хотел ли он на самом деле уезжать? Иногда ему становилось страшно при мысли, что он скоро окажется в незнакомой стране, среди незнакомых людей, и его лоб покрывался испариной. В такие моменты у него возникало желание вытянуться на полу, уцепиться за эту комнату, где он, как зверь в своем логове, чувствовал себя в безопасности. В этом паническом состоянии он даже начинал любить своего отца, он любил всех на свете. А потом жизнь, подобно прорастающему семени, снова начинала бродить в его членах, в его уставшей от многочисленных проектов голове. Он разглядывал похожие на каких-то хищных птиц силуэты самолетов в рекламных проспектах Эр-Франс. И его мысль уже уносилась за океан. На разноцветных такси он ездил из дворца в дворец… Он жевал резинку и давал репортерам интервью… В дверь постучали. Он открыл глаза и увидел, как Клементина несет поднос.
— Разумеется, ты приедешь ко мне, — сказал он ей как-то вечером. — Я срываюсь так неожиданно.
— О, я такая старая.
— Да нет, у меня там будет настоящий американский дом… Увидишь! Всюду автоматы. На кухне тебе придется только кнопки нажимать. Ты не будешь уставать.
