Убить зло (Подобный Богу) - Стаут Рекс (электронную книгу бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Любит ли тебя Люси? Да. Нет. Что бы она ответила, если бы ты спросил ее, любит ли она тебя? Возможно, она этого и сама не знала, но если бы ты попросил ее стать твоей женой, Люси сразу бы согласилась. Теперь ты знал только одно — ничего не произошло; сидя в поезде, приближающемся к вокзалу Кливленда, ты вдруг почувствовал себя уставшим и опустошенным. Ты решил, что напишешь ей письмо, в котором попросишь ее выйти за тебя замуж.
На следующий день, появившись в офисе, ты столкнулся с трудными проблемами. Дик должен был вернуться только через две недели, и на тебя обрушились вопросы, которые в ином случае должен был решать он сам. Тебе в этом почудилось нечто недоброе, поскольку пределы твоих полномочий никогда четко не оговаривались. Позднее выяснилось, что в сделке по Питтсбургу Джексон намеренно подставил тебя.
Днем в кабинет вошла секретарша Дика и передала тебе письмо.
— В основном я занимаюсь личной корреспонденцией мистера Карра, — сказала она, — но здесь, кажется, ничего не смогу сделать. Я послала мистеру Карру телеграмму, но, вероятно, он получит ее только через неделю.
Письмо было из Вены от Эрмы. Она сообщала, что уезжает в Америку, неделю проведет в Нью-Йорке, а потом прибудет в Кливленд, где, возможно, проведет осень и зиму. Не может ли Дик, как хороший брат, дать указания, чтобы ее дом привели в порядок? Ей до смерти надоели отели.
На следующий день пришла телеграмма, извещающая о ее прибытии в четверг. Ты немедленно поехал на Вутон-авеню проверить, что из твоих инструкций уже выполнено.
Это было твое самое живое воспоминание об Эрме.
Августовское утро на грязном вокзале Кливленда, и она, спускающаяся на платформу, подобно волшебной принцессе, в кружевах и цветах, овеянная свежестью, окруженная носильщиками, тащившими свертки и чемоданы. Ты ожидал увидеть толпу встречающих, но, видимо, Эрма известила о своем приезде одного Дика.
Ты поспешил ей навстречу, а она помахала тебе рукой и крикнула:
— Билл! Как это мило!
Ты объяснил, что Дика нет в городе. Эрма поцеловала тебя в щеку, отчего ты покраснел.
— Нужно же мне хоть кого-то поцеловать! — воскликнула она. — Ты не против? Ну все равно, такого симпатичного, как ты, обязательно нужно было поцеловать.
Думаю, американцы бреются тщательнее европейцев — у них на щеках всегда легкая щетина. А Дику должно быть стыдно, что он торчит где-то в лесу, когда я приехала домой. Господи, подумать только, я не была здесь больше года!
Как она была великолепна, ошеломительна, как сводила с ума, в своем дорожном бордовом костюме, ловко облегающем стройную фигурку, в бордовых туфлях на невероятно тонком и высоком каблуке, в бархатной бордовой шляпке, но, главное, ее овевал аромат неведомых земель и незнакомых духов. Ты сказал себе, что она настоящая красавица. Она резко отличалась от тех лукавых и уверенных девиц, с которыми ты сразу чувствовал себя униженным и смущенным.
Вы поехали к ней домой, и какое-то время ты провел с ней, показывая произведенные по твоему указанию приготовления, сожалея, что было мало времени, чтобы закончить все, и наконец остался с ней на ленч.
Вернувшись в офис и сидя за рабочим столом у себя в кабинете, ты думал, что, если бы женился на ней, тоже мог бы поехать в Европу.
С возвращением Дика ты с облегчением вздохнул; тебе становилось все труднее управляться с делами в офисе без него. Он набросился на работу с решительностью, от которой у тебя захватило дух, и вечером по его возвращении состоялось совещание, затянувшееся за полночь, потому что всех, кто был в курсе, беспокоили дела по Питтсбургу.
На следующее утро тебя вызвали в кабинет Дика. Засунув руки в карманы брюк, он с недовольным лицом расхаживал по ковру.
— Билл, — резко заговорил он, — какого черта ты хотел сказать этим своим письмом Фэреллу? Ты раскрыл наши карты, и они обвели нас вокруг пальца. За последние два года это был самый большой кусок, который нам достался, а мы его потеряли. Вчера я ничего не стал говорить при всех, но, боже мой, я не понимаю, о чем ты думаешь!
Ты этого ожидал и заранее решил сохранять спокойствие, ничем не выдавая своего возмущения.
— Все не так просто, как кажется, — ответил ты, — хотя, признаюсь, для меня это было неожиданностью.
Вот, посмотри.
Достал из кармана телеграмму, которая поступила в день твоего возвращения, и копии предыдущих писем Джексона. Дик читал их, пока ты объяснял, что тебе их не показывали до тех пор, пока ты не написал свое письмо.
— И где же они были?
— Не знаю. Я не смотрел в папки.
— Ты обвиняешь Джексона, что он нарочно…
— Нет, у меня нет для этого доказательств. Может, дело в обычной небрежности. Но таковы факты.
Дик хотел что-то сказать, но ты не дал ему вставить слово:
— Я знаю, это нельзя извинить, мне следовало знать, но дело в том, что они все так запутали, что я растерялся. Первое предложение было отозвано, и само по себе это уже было достаточно плохо. Почему Джексон послал туда новичка? Почему не поехал сам? Он сказал, что этот новичок — парень Меллиша, как будто это могло как-то помочь.
Дик задумался, но все еще не очень тебе верил. Ты понял, что он подозревает тебя в зависти к Джексону.
— Это письмо было ужасным, Билл, — сказал он, — и с этим не поспоришь. Господи, какая это глупость! Но ты прав, все было слишком запутано. Я так и сказал вчера вечером.
За этим ничего не последовало. Некоторое время тебе казалось, что Дик отошел от тебя, но держался с тобой он вполне по-дружески, как и со всеми остальными. В результате этой истории ты стал приглядываться к Джексону, что было несложно, поскольку ты имел свободный доступ ко всем отделам. Единственным человеком, с которым ты разговаривал на эту тему, был Шварц, который согласился, что за всем этим что-то кроется; Джексон не стал бы намеренно устраивать такую игру только для того, чтобы досадить тебе.
Как-то к вечеру, спустя неделю после возвращения Эрмы, тебя пригласили к телефону, и ты услышал в трубке ее голос. Шел дождь, ей стало тоскливо и одиноко, и она пригласила тебя приехать к ней пообедать тет-а-тет.
Ты поехал.
Трудно восстановить то впечатление, которое произвела на тебя тогда Эрма. Безусловно, ты был польщен оказанным тебе вниманием; это так же точно, как то, что ты не был в нее влюблен. Ты всегда говорил это себе — с миссис Дэвис, с Миллисент и с Люси, — значит, ты никогда никого не любил? Ну а остальные, они любили? Некоторые люди, кажется, ощущают это иначе… Да черт с этим! Ты с готовностью принял радушный жест Эрмы отчасти потому, что знал: любой из самоуверенных молодых хлыщей много дал бы, чтобы она пригласила его пообедать с ней наедине.
В тот вечер она была с тобой очень приветлива и мила; она умела быть такой, когда хотела. Обед был превосходным; и вы с ней выпили достаточно много вина.
После обеда сидели вдвоем в маленькой комнате за библиотекой. Окна были открыты в сад, она играла на фортепьяно и пела модные «шансон», которые ты никогда не слышал, а потом подошла, уселась рядом с тобой на диване и стала рассказывать о Европе — о ее людях, городах, реках, о побережье Средиземного моря. Ты чувствовал, что тебе нечего рассказать ей, но, будь справедлив к себе, ты же всегда умел великолепно поддерживать разговор, когда на карте ничего не стояло. Она всегда с удовольствием слушала твои приправленные язвительностью рассказы о капитанах индустрии, которые выводили стройные ряды бледных бухгалтеров и хорошеньких стенографисток на борьбу с глупым и диким миром. В конце концов, ты прекрасно понимал, что с тобой происходило, и, только когда ты осмеливался принять участие в этой борьбе, становился бессловесным идиотом.
Ты сидел в тот вечер на диване, разговаривал, слушал и восхищался белоснежными уверенными руками Эрмы, их прелестными, нервными, какими-то вспархивающими жестами, ее точеной шеей. Она еще не остригла свои волосы. Из блестящей золотистой массы то здесь, то там выбивался непослушный локон.
