Петерс Латыш - Сименон Жорж (лучшие книги без регистрации txt) 📗
Потом снова о ногах матери. Потом пересказ того, что говорил какой-то еврейский студент, вернувшийся в Вильно, о том образе жизни, который Анна ведет в Париже.
«Если ты не вернешься немедленно, между нами все кончено…»
Наконец, последнее письмо.
«Как тебе удается существовать, если уже годя не посылаю тебе денег? Твоя мать очень несчастна. Во всем, что произошло, она обвиняет меня…»
Комиссар ни разу не улыбнулся. Он положил документы в ящик стола, закрыл его на ключ, перечитал некоторые телеграммы и отправился в дом предварительного заключения.
Анна Горскина провела ночь в общей камере.
Однако комиссар все-таки распорядился перевести ее в отдельное помещение и, прежде чем войти в камеру, заглянул в глазок. Анна Горскина, сидевшая на табурете, даже не шелохнулась: она медленно повернула голову к двери, увидела комиссара, и лицо ее выразило презрение.
Мегрэ вошел и с минуту молча разглядывал ее. Он знал, что с ней не стоит хитрить, обиняком ставить вопросы, которые вырывают иногда невольное признание.
Она была слишком хладнокровна, чтобы попасться на подобные уловки, и допрашивающий, ничего не добившись, только потеряет свой престиж. Поэтому он ограничился ворчливым:
– Признаешься?
– Нет!
– Продолжаешь отрицать, что убила Мортимера?
– Отрицаю!
– Отрицаешь, что купила серый костюм для своего сообщника?
– Отрицаю!
– Отрицаешь, что послала костюм к нему в номер отеля «Мажестик» вместе с письмом, где сообщала, что намерена убить Мортимера, которому назначила свидание на улице?
– Отрицаю!
– Что ты делала в отеле «Мажестик»?
– Искала номер мадам Гольдштейн.
– Женщина с такой фамилией в отеле не проживает.
– Я этого не знала.
– А почему ты убегала с револьвером в руке, когда я тебя встретил?
– На втором этаже в коридоре я увидела какого-то мужчину, который стрелял в другого, потом бросил оружие на пол. Я подобрала его, боясь, что он выстрелит в меня, и побежала предупредить персонал.
– Ты никогда не видела Мортимера?
– Нет.
– А ведь он приходил в гостиницу «У Сицилийского короля».
– Там живет человек шестьдесят.
– Ты не знаешь ни Петерса Латыша, ни Оппенхайма?
– Нет.
– Но это не лезет ни в какие ворота!
– А мне-то что?
– Продавца, у которого ты купила серый костюм, найдут.
– Пусть!
– Я сообщил твоему отцу в Вильно…
При этих словах она впервые вздрогнула. Но тут же усмехнулась.
– Если вы хотите, чтобы он двинулся с места, не забудьте выслать ему стоимость билета, иначе…
Мегрэ сохранял спокойствие, в его взгляде сквозило любопытство, даже некоторая симпатия. В характере ей не откажешь!
На первый взгляд ее поведение не выдерживало критики. Факты явно говорили сами за себя.
Но именно в таких случаях полиция чаще всего оказывается не в состоянии противопоставить запирательству задержанного вещественные доказательства его вины.
В данном случае их просто не существовало. Револьвер был неизвестен парижским оружейникам. Значит, доказательств, что он принадлежит Анне Горскиной, нет.
В момент убийства она находилась в отеле «Мажестик», и что из того? В большие отели заходит множество народу и расхаживает по ним, как по улице. Она утверждает, что кого-то искала. A priori [12] этого не исключить.
Никто не видел, как она стреляла. От письма, сожженного Петерсом Латышом, ничего не осталось.
Предположения? Их можно делать сколько угодно. Но присяжные, которые с недоверием относятся к самым бесспорным доказательствам из боязни судебной ошибки – а об этом не устает напоминать защита, – не выносят вердикт на основании предположений.
Мегрэ выложил свой последний козырь.
– Латыша видели в Фекане.
На этот раз он попал в цель. Анна Горскина вздрогнула.
Но она, видимо, решила, что комиссар лжет, и, успокоившись, отпарировала:
– Ну и что?
– Сейчас проверяется анонимное сообщение, что он скрывается на вилле у некоего Сванна.
Она подняла на комиссара темные глаза – выражение их было сурово, почти трагично.
Ненароком бросив взгляд на лодыжки Анны Горскиной, комиссар заметил, что опасения ее матери подтвердились – она страдала отеками.
Волосы Анны растрепались. Черное платье было грязным.
Над верхней губой проступал весьма заметный пушок.
Тем не менее она была красива какой-то вульгарной, животной красотой. Слегка съежившись, вернее, инстинктивно собравшись, как перед опасностью, презрительно скривив рот и не отрывая от комиссара внимательного взгляда, она прорычала:
– Зачем меня допрашивать, если вы все знаете?
Глаза ее вспыхнули, и она с оскорбительным смехом добавила:
– Или вы боитесь ее скомпрометировать, а? Ведь так, правда? Ха-ха… Я – другое дело: иностранка, девица из «гетто», живущая невесть на что. Зато она! Ну да ладно.
Чувства захлестывали ее, она не могла остановиться.
Поняв, что, начни внимательно слушать, он вспугнет ее, комиссар с равнодушным видом уставился в сторону.
– Ну, ладно, ничего». Проваливайте! Слышите? – сорвалась она на крик. – Оставьте меня в покое. Ничего вам не скажу. Ни-че-го!
Она бросилась на пол столь стремительно, что, даже зная по опыту, как ведет себя такая категория женщин, комиссар не сумел это предвидеть. Истерический припадок! Анну Горскину было просто не узнать. Она стучала ногами, заламывала руки, тело ее сотрясала крупная дрожь.
Еще минуту назад это была красивая женщина, теперь на нее было страшно смотреть: она клочьями рвала на себе волосы, не обращая внимания на боль.
Мегрэ не удивился. Комиссар уже в пятый раз наблюдал припадки такого рода. Он нагнулся за стоявшим на полу кувшином. Кувшин был пуст.
Мегрэ позвал надзирателя.
– Воды, живо…
Минуту спустя он уже лил холодную воду прямо на лицо Анны Горскиной: она тяжело дышала, жадно ловила воздух ртом; взгляд ее остановился на комиссаре, но она не узнала его и впала в тяжелое забытье.
Время от времени по телу еще пробегала легкая дрожь.
Мегрэ опустил койку, поднятую, согласно уставу, к стене, расправил тонкий, как галета, матрас и с трудом перенес на него Анну Горскину.
Проделал он все это без малейшего раздражения, с мягкостью, на которую его считали неспособным; поправив платье на коленях несчастной, Мегрэ пощупал пульс и, встав у изголовья, долго не отрывал от Анны Горскиной взгляда.
Теперь перед ним было лицо уставшей тридцатипятилетней женщины. Это ощущение возникло из-за мелких неглубоких морщин, обычно незаметных.
Полные руки с ногтями, покрытыми дешевым лаком, были неожиданно изящной формы.
Мегрэ набил трубку неспешными мелкими ударами указательного пальца, как человек, который не слишком хорошо знает, что будет делать в следующую минуту. Какое-то время он вышагивал по камере, дверь в которую так и оставалась полуоткрытой.
Вдруг он удивленно обернулся, не веря себе.
Анна Горскина натянула на лицо простыню. Теперь эта отвратительная серая ткань скрывала уже не бесчувственное тело. Оно судорожно вздрагивало. Прислушавшись, Мегрэ разобрал звук приглушенных рыданий.
Прикрыв дверь, комиссар бесшумно вышел из камеры, прошел мимо надзирателя, но, отойдя на несколько шагов, вернулся.
– Скажите, чтобы ей принесли еду из пивной «У дофины», – ворчливо бросил он.
12
заранее, в принципе (лат.)
