Исповедальня - Сименон Жорж (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
— Ты полагаешь, что…
Она уже сожалела о своей необдуманной поспешности.
— Что он может быть моим отцом? — закончил он фразу. — Ты это хотела сказать, верно?
— А что ты думаешь?
— Ничего. Мне все равно.
Расставаясь, она наклонилась, чтобы поцеловать его в мокрые щеки — их лица блестели от дождя.
— До четверга? Если, конечно, у тебя не будет слишком мною работы.
— Я найду выход.
— Не забудь позвонить.
— Заметано.
Стоя под воротами, она смотрела, как он уходит, и в черном непромокаемом плаще, который бил его по икрам, он казался выше, чем обычно.
Ей захотелось окликнуть его. Может, он еще не все сказал, а она со своей стороны не нашла нужных слов?
Он взял из гаража мопед, с трудом завел. А потом почти час медленно ехал в потоке машин.
Он досадовал на себя. Злился за свою откровенность с Франсиной: и теперь она все передаст родителям.
Странно! Он впервые почувствовал себя Баром. Уже вчера он рассердился на Ноэми, которая назвала их семью сумасшедшим домом, и, не сдержавшись, ответил ей довольно резко.
Их было трое, замкнутых в себе людей, со своими проблемами, со своими вопросами, которые каждый задавал себе сам.
От Парижа в памяти у него сохранился только парк с блестевшими в солнечных пятнах деревьями, двор дома на набережной Турнель. Узнал бы он сегодня привратницу, которая присматривала за ним из открытого окна? Она была очень худа, и платье висело на ней как на вешалке. Кажется, во рту у нее не хватало зубов.
Много позже ему рассказывали, что отец первой привел ее в диспансер и вставил зубы. Зато о канарейке Андре помнил наверняка.
В Канн они ехали на поезде; об этом переезде он не сохранил никаких воспоминаний. В мрачной квартире на Эльзасском бульваре ему, ребенку, казалось, что в воздухе постоянно висит тонкая серая пыль. Иногда он даже пытался ее поймать.
Его не удивляло хождение людей по коридору, а, напротив, приводило в восторг, возможно, потому, что ему запретили открывать дверь в зале ожидания и смотреть на сидящих возле стен мужчин и женщин.
Они, преимущественно суровые местные крестьяне, часами сидели, пристально глядя в пространство.
Его родители тоже хранили воспоминания, которых он не знал, но которые занимали важное место в их жизни.
Однажды вечером они впервые поцеловались. Они шли рука об руку и, улыбаясь, строили планы на будущее.
И сейчас они жили в этом будущем, разумеется не узнавая его.
Они, должно быть, думали, что Андре холодно наблюдает за ними и судит их без снисхождения, в то время как он никогда еще так остро не чувствовал свою близость к ним.
Он злился на себя за то, что взбунтовался и, может быть, взбунтуется снова, если возникнет необходимость защищать свое собственное «я».
Он въехал в ворота. На аллее стояли лужи. Под дождем розовый цвет виллы казался намного темнее.
Поставив мопед возле гаража, Андре вошел в дом. Его удивила тишина, неподвижность воздуха и предметов.
— Есть кто-нибудь?
— Я! — ответил из кухни голос Ноэми.
— Мама ушла?
А ведь он только что видел красную машину в гараже.
— Не знаю. Может, ушла, а может, спит.
— Папа вернулся? Был уже девятый час.
— Сейчас должен прийти, и наверняка промок, если не взял такси, так что будет переодеваться, прежде чем сесть за стол.
Андре поднялся наверх. Двери в спальню родителей и в будуар были закрыты. Тишина, спокойствие начинали давить на него, и он хмуро смотрел, как дождь барабанит в стекла. Зажег свет, снял мокрые брюки, прилипшую к телу рубашку.
— Андре, ты у себя?
Отец внизу у лестницы.
— Да, папа.
— Спускаешься?
— Сейчас, только переоденусь.
Ему казалось, что вместе с сумерками в дом проникла какая-то тайна.
Поскорей бы закрыли ставни, поскорей бы оказаться, словно в убежище, в привычной обстановке среди зажженных ламп.
Глава 3
— Мамы нет?
На столе стояло всего два прибора.
— Она уехала?
— Нет. Она поужинает в городе.
— С Наташей?
Андре вскинул голову, в нем нарастал гнев.
— Это я посоветовал ей.
— Ты?
Он был разочарован, словно отец только что предал его.
— Не беспокойся. Сегодня она вернется рано, и все будет хорошо.
Лицо у него оставалось вытянутое, и отец, чтобы рассеять его недовольство, тихо сказал:
— Мне надо поговорить с тобой, Андре. Поднимемся к тебе в комнату?
— Почему ко мне?
— К тебе в комнату или в мансарду-все равно, ведь ты не хочешь оставаться в гостиной.
— Нет.
Сегодня он предпочитал свою комнату: мансарда слишком о многом напоминала.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты спешишь?
Торжественность отца внушала беспокойство, и у Андре задрожали пальцы. Скорей бы отец начал говорить, а еще лучше скорей бы все закончилось.
Вокруг них были книги, пластинки, разобранная постель, мокрые брюки и на полу, в углу комнаты, рубашка.
— Можешь лечь на пол.
— Не сегодня.
Ему хотелось остаться с отцом лицом к лицу.
— Мой милый Андре, мы все трое только что пережили кризис и, видимо, не последний. Садись поудобней и выслушай меня спокойно.
— Я спокоен.
— Ты ездил к Франсине?
— Мы встретились в Ницце.
— И ты ей все рассказал?
— Я поступил неправильно?
— Как раз напротив: это пошло тебе на пользу. Я знаю, что мама говорила с тобой, и догадываюсь о чем.
Он с раздражением ждал слов, которые называл про себя «главными».
Отец же не спешил, заговорил вновь не сразу, и Андре, не удержавшись, спросил:
— Это неправда, да?
— Правда, что я ошибался, но не настолько, как она мне приписывает. Я пришел к тебе не оправдываться. И если я должен кого-то защищать, так это ее.
Я полюбил ее с первого взгляда и люблю до сих пор, даже больше, чем раньше. Только я, видимо, плохо любил, потому что не сумел сделать ее счастливой.
Андре ждал не этих слов, и ему захотелось ощетиниться, как случалось порой, когда приходили к нему на чердак.
— Тебе шестнадцать с половиной, а мы, забывая об этом, впутываем тебя в проблемы сорокалетних людей.
Когда я встретил твою мать, я был робким, замкнутым юношей, плохо знавшим жизнь, а женщин и подавно.
Я мечтал окончить медицинский факультет и стать одним из скромных исследователей в Институте Пастера. Кто знает, может быть, благодаря упорству и я сделал бы какое-нибудь маленькое открытие. Ты, как, впрочем, и многие, даже не подозреваешь, что в зубопротезном деле существует метод, носящий мое имя.
Отец покраснел, словно стыдясь такого приступа гордости.
— В твоей матери бурлила жизнь, это-то и соблазнило меня. Здесь можно бы и поставить точку. Все остальное — моя вина, и я хочу, чтобы сегодня ты это понял. Из нас двоих платит она одна; она несчастна, потому что не может, как я, ни проводить по десять часов в день в рабочем кабинете, ни уединяться по вечерам в мастерской.
Она была любовницей Каниваля и не скрывала этого от меня, как и того, что до него у нее были и другие. Почему же теперь мы должны осуждать ее?
Разве она не вправе сама строить свою жизнь, не думая о предрассудках?
Моя мать, официантка из кафе, тоже не была девственницей, когда отец полюбил ее.
Я знал все, все принял и тем не менее с первых же дней взбунтовался.
Твоя мать не передавала мне, что говорила тебе в последнее время не было необходимости. Периодически, когда у нее начинается срыв, она испытывает желание бросить мне в лицо эти слова. Понимаешь, сын?
Андре кивнул, прислушиваясь к дроби дождя по ставням.
— Я ревновал, хотя не имел на это права. Я знал, что она продолжает встречаться с Канивалем, и попросил ее порвать с ним все отношения.
— Мама все рассказывала.
— Только, видишь ли, правда твоей матери меняется с годами. Возможно, из-за меня она не может больше принимать себя такой, какая есть, и пытается создать прошлое, которое возвращало бы ей уверенность в себе. Я самый обычный человек, Андре, но вовсе не чудовище, как ты мог бы подумать. Тебе нужна мать, я в этом нисколько не сомневаюсь, но полагаю, ты должен сохранить и некоторую привязанность к отцу. Мать солгала тебе, не солгав, но исказив правду; посмотри она правде в лицо, ей самой этого не вынести бы. Всю жизнь она пыталась чувствовать свою значимость, играть роль, хотела, чтобы ее слушали, восхищались ею. Я ошибся и на ее, и на свой счет. Мне показалось, что я смогу переделать ее, дать ей радость жизни. Поверь, ради нее, ради ее скорейшего благополучия я поступил в стоматологическое училище. Ради нее я переехал в Канн — она так мечтала о солнце и, вопреки придуманной ею легенде, сразу же получила горничную.
