Тайна бильярдного шара. До и после Шерлока Холмса [сборник] - Дойл Артур Игнатиус Конан

— Ну да, ну да, неплохо он там справляется, — небрежно протянул Георг, когда речь зашла о недавних победах Веллингтона в Испании. — Совсем неплохо, однако ему везет с теми, кто у него под началом. Вот, помню, при Саламанке…

Все тайком переглянулись, поскольку знали, что принц любит приврать.

— Так вот, при Саламанке, — самодовольно продолжил он, — что бы с ним сталось, если бы кирасиры не атаковали вовремя? А почему они атаковали?

— Потому что Ваше Высочество изволили отдать приказ, — подобострастно ответил кто-то из льстецов.

— Ага, все-таки узнали, а?! — ликующе воскликнул принц. — Иорк старался замолчать это дело, да и Веллингтон тоже — они ведь оба чертовски мне завидуют. Но правды не спрячешь!

— Ле Маршан, — сказал я их командиру, — если кирасиры сейчас же не атакуют, наше дело плохо!

Но мы не можем атаковать пехотный строй, — спасовал он.

— Тогда, сударь мой, ее атакую я и сам поведу кирасир, — ответил я ему. Я пришпорил своего жеребца, огромного такого вороного с белыми чулками, и повел кирасир прямо на французские каре. Вы ведь можете подтвердить эту историю, Трегеллис.

— Да, я могу подтвердить эту историю, — согласился сэр Чарльз, сделав ударение на последнем слове, что вызвало хихиканье.

— Как осторожно изъясняется наш сэр Чарльз, — ехидно заметил Монфор, изо всех сил строя из себя любимчика принца. — Он, несомненно, подтвердит, что так все было на самом деле.

— Я не имел чести присутствовать там, — ответил сэр Чарльз. — Однако странно, лорд Монфор, что вы спрашиваете подтверждения того, о чем Его Высочество говорит как о свершившемся факте. Слова Монфора содержали столь тонкий намек на самого принца, что подвыпивший регент просто не понял его. Он хмуро уставился на своего новоявленного фаворита и покачал головой.

— Вы что же, сомневаетесь в правдивости моих слов, лорд Монфор? А? Не слышу?

— Никоим образом, Ваше Высочество.

— Тогда я попросил бы вас, сударь мой, тщательней выбирать выражения.

Он надулся, словно обиженное дитя, а Монфор густо покраснел от локонов парика до белоснежного пышного жабо.

Когда над столом вновь повис гул малозначительных разговоров, он повернулся к Трегеллису.

— Вы завтра рано собираетесь в Лондон, сэр Чарльз? — спросил он быстрым полушепотом.

— В семь утра я еще буду здесь, — ответил Трегеллис, мило улыбаясь.

— А я, пожалуй, прогуляюсь у Итонских лугов, — с поклоном сказал Монфор.

Это станет его последней прогулкой без трости. Однако шумная компания не заметила осторожного вызова на дуэль. Принц тем временем рассказывал очередную историю. Он, как всегда, потерял нить, но вся компания разразилась гомерическим хохотом. Хук рассказал анекдот, на сей раз связно, но его встретили лишь слабым одобрительным бормотанием. Заговорили о скачках: почему Сэма Чифни сняли с забега, и отчего Его Высочество перестал показываться в Ньюмаркете. С пьяными слезами на мутных глазах принц поведал о том, как гадко там с ним обошлись. Затем перешли к боксу. Ярмут, слывший покровителем ринга, рассказал о неком Грегсоне, силаче-северянине, которого он видел в заведении Уорда на Сент-Мартин-лейн. В предстоящем поединке его отец поставил против Грегсона сто гиней, и эту «семейную ставку» приняли под крики, свист и улюлюканье. После этого беседа плавно перешла _ на неисчерпаемую дамскую тему, и сразу стало ясно, сколь сильно деградировали некогда благороднейшие умы в век грубого господства чистогана, запятнав сей самый возвышенный из всех предметов. Бледное лицо Трегеллиса исказилось гримасой отвращения, когда он слушал то и дело прерываемые приступами икоты рассказы принца о его нескончаемых победах на любовном фронте.

— Между прочим, — небрежно произнес он, осторожно меняя тему, — известно ли Вашему Высочеству о новой моде, что ввел в свет наш бравый капитан Маккиннон? Без его милых и смелых эскапад не обходится ни один бал или званый вечер. Даже леди Ливен клянется, что ее следующий бал не удастся, если он не обойдет зал по стульям, табуретам и инструментам музыкантов.

Пресыщенный аппетит регента постоянно требовал чего-то новенького, дабы принц не потерял вкус к жизни. Хук взлетел на самый верх благодаря своей оригинальности, которая, признаться, уже начала терять былую свежесть. Любой обладавший каким-то даром или талантом, сколь бы странным или гротескным тот ни был, тотчас оказывался в Брайтоне. Маккиннон был впервые «допущен в присутствие», и при словах сэра Чарльза его чистое, молодое лицо солдата пошло от смущения красными пятнами. Регент посмотрел на него остекленевшими глазами.

— Ну-ка, ну-ка, слышать-то я о вас слышал, но, черт побери, не припомню, чем это вы отличились. Это вы загрызли кошку? Нет, то был Инглстон. Или вы изображаете рожок дилижанса? Нет, черт возьми! Вот, вспомнил! Вы у нас по мебели ходите!

— Так точно, Ваше Высочество.

— В любой комнате пройдет по мебели, не касаясь пола! Непревзойденно, ха-ха! Ну, здесь места немного, так что тут и ребенок бы справился.

— Так точно, — ответил Маккиннон. — Здесь это нетрудно.

— Его хотели обхитрить у леди Каннингем! — вскричал Бенбери. — Оставили всего четыре стула и маленькую кушетку, но он вскарабкался по оконному карнизу, а спустился по прикрепленной к стене картинной раме. Он постоянно тренируется, доложу я вам.

Регент оглядел стоявшую в комнате мебель, с трудом поднялся на ноги и стянул с себя шелковый темно-фиолетовый камзол.

— Камзолы долой, господа! — приказал он, и через мгновение все, стар и млад, оказались в белых батистовых рубахах.

— Мы все проделаем это! — объявил он. — Все до единого! И черт подери, капитан Маккиннон, мы вас обставим! Клянусь честью, маленькая зарядка никому не повредит. Итак, сударь мой, вы нас ведете! Следом вы, Бенбери! Потом вы, Ярмут! Вы, Хертворд! Потом я! Все, как сидим! Коснувшийся пола штрафуется — выпивает большой бокал мараскина.

Это был поистине идиотский спектакль, как нельзя нагляднее характеризующий эпоху, когда в высшем свете самое нелепое чудачество или смехотворная экстравагантность обеспечивали куда более прямой и надежный путь к успеху и известности, нежели ум, талант и дарование. Если же действительно наделенные умом и талантом люди — Фокс или Шеридан — и преуспели в тогдашнем обществе, то скорее благодаря своим порокам, нежели добродетелям. Вордсворт или Кольридж были бы бессильны перед соперником, умевшим кукарекать или обладавшим неиссякаемым запасом задумок для розыгрышей. Поэтому Маккиннон благодаря своему абсурдному достижению буквально штурмом взял лондонские великосветские салоны и через головы своих командиров в одночасье взлетел вверх, оказавшись в кругу избранных, участвовавших в развлечениях и порочных увеселениях августейшего ничтожества — принца Георга.

Маккиннон поднялся со стула, немного взволнованный тем, что ему придется возглавить это шутовское шествие гуськом. Это был высокий, подтянутый молодой человек со спортивной фигурой, явственно указывавшей на его ежедневные гимнастические упражнения. Но здесь он не мог проявить себя в полную силу. Как правильно заметил принц, любой, обладавший хоть какой-то ловкостью, мог без труда обойти комнату по кругу, не касаясь при этом пола, поскольку массивная мебель присутствовала в изобилии. Со стула он перешел на длинный темный дубовый буфет, заставленный блюдами с фруктами. Пройдя по нему, он оказался в нескольких футах от кресла, в которое спрыгнул. За ним с хохотом и криками последовали остальные — одни такие же молодые и подтянутые, как он, другие — растолстевшие от чревоугодия и шатавшиеся от выпитого. Однако все они усердно ринулись участвовать в августейшей забаве. Изысканный щеголь Бенбери с лениво показным изяществом прыгнул с буфета на кресло, но приземлился на подлокотник и свалился на пол. Принц, балансируя между блюдами и ледниками с вином, хохотал так, что ему пришлось ухватиться за висевшую на стене картину, чтобы не упасть. Когда он, в свою очередь, прыгнул на кресло, то пробил ногами сиденье до самого пола, чем вызвал бурный восторг своих собутыльников. «Вот это да! Вот это да!» — кричал Хук, а Монфор принялся изображать тирольский йодль. Они все по очереди падали в сломанное кресло, пока оно не превратилось в груду деревяшек и изорванной в клочья обивки. Оттуда, разгоряченные охотничьим азартом, они взобрались на комод, откуда цепочка стульев привела их к камину с тяжелой мраморной облицовкой. Здесь их поджидал самый опасный участок: с одной стороны огромное зеркало, с другой — узорная каминная решетка высотой в полтора метра. Маккиннон без труда прошел по узкому «карнизу», за ним последовали Бенбери, Ярмут, Хертфорд и сам принц, цеплявшийся за зеркало жирными пальцами, оставлявшими на нем мутные разводы. Он почти что дотянул свое грузное, неповоротливое тело до безопасного спуска, как вдруг смолкли восторженные возгласы и воцарилась странная, пугающая тишина. Совсем другой звук, становившийся все громче, словно оборвал пьяные выкрики веселящейся компании.