Дело о тонущем утенке - Гарднер Эрл Стенли (читаем книги txt) 📗

– Утенок? – с иронией спросил Мейсон.

– Эйдамс! – закричал Визерспун. – Я говорю сейчас о Марвине, а не об утенке. Лоис собирается выходить замуж не за утенка.

– Вы сделали в полиции какие-то заявления относительно утенка?

– Да.

– Что вы сказали?

– Я сказал, что это мой утенок.

– Объяснили, каким образом он туда попал?

– Сказал, что молодой Эйдамс увез его с собой сегодня вечером. – Визерспун все это сказал с каким-то даже вызовом. – Черт возьми, Мейсон, я с самого начала предупредил вас, что намерен любой ценой защитить счастье дочери, и мне думается, пора вам перестать заниматься самообманом. Ведь пока еще даже не было объявления об их помолвке, так что…

– Вы считаете, что этого детектива убил Марвин Эйдамс?

– Разумеется!

– Откуда у вас такая уверенность?

– А вы знаете, что его убили? – Голос Визерспуна перешел на фальцет от возбуждения. – Небольшой химический эксперимент… – Он зачастил, очевидно отвечая на собственные, тревожащие его вопросы: – Милтер находился на кухне, он, по всей вероятности, решил приготовить напиток из горячего рома с добавлением масла для себя и своего гостя. Убийца взял из буфета маленький кувшинчик для воды, налил в него немного гидрохлористой кислоты… и… сказал: «Ну, прощай, Лесли, мне пора идти!» – бросил в кислоту несколько кристалликов цианида и вышел. Выделение газа происходило на плите. Там же подогревалась вода с сахаром. На буфете были приготовлены две чашки с ромом и кусочком масла в каждой. Шипение горелки мешало Милтеру услышать свистящий звук, с которым цианид растворяется в кислоте. Ядовитый газ заполнил кухню. Газовая горелка, на которой по-прежнему стояла алюминиевая кастрюлька со сладкой водой, продолжала гореть. Когда вода выкипела, сахар сгорел, наполнив квартиру специфическим запахом и густым дымом. Именно это и спасло жизнь полицейскому офицеру. Когда он заглянул на кухню, он сначала почувствовал запах жженого сахара и увидел обгоревшую на огне кастрюлю, а уж потом…

– Весьма интересно! – заметил Мейсон.

– Что же тут интересного?

Мейсон откинулся на спинку кресла, обитого сыромятной кожей, положил ноги на стоящий рядом стул и улыбнулся.

– Две чашки с ромом и маслом в каждой, – сказал он.

– Ну да, точно.

– И в тот момент, когда Милтер кипятил воду с сахаром для этой смеси, он вдруг замертво упал.

– Правильно.

– Неужели до вас не доходит, что коль скоро Милтер готовил выпивку на двоих, то человек, бросивший цианид в гидрохлористую кислоту, и был тем лицом, для которого предназначалась вторая чашка? Поэтому едва ли он мог сказать: «Пока, Лесли, мне пора идти» – и поскорее удрать из кухни. Нет, нет, он не мог этого сделать, пока его напиток готовился на плите. Ему надо было иметь какой-то серьезный предлог, чтобы уйти из квартиры Лесли.

Визерспун нахмурился, пустил струйку дыма в потолок и негромко пробормотал:

– Да, вы правы.

– А это нас снова возвращает к утенку. Почему вы пришли к заключению, что этот утенок был ваш?

– Потому что это так! Он должен быть моим! Вы припоминаете, как я вам говорил, что Эйдамс перед отъездом взял утенка в моем птичьем дворе? Такое нахальство, я считаю… Я собираюсь расспросить Лоис об этом. Все равно, раньше или позже, ей придется выслушать всю историю, так что пусть узнает все уже сейчас.

Он потянулся к телефонной трубке.

Мейсон опередил его:

– Одну минуточку… Прежде чем вы вызовете сюда Лоис, давайте поговорим об утенке. Как я понял, вы заявили полиции, что утенок взят с вашего птичьего двора?

– Да.

– Как вы его опознали, хотел бы я знать? У него есть ваше клеймо?

– К черту, Мейсон, сколько можно говорить о каком-то утенке? Каждый раз, когда разговор заходит о нем, вы задаете мне совершенно идиотские вопросы. Уток никто не клеймит!

– Почему?

– Потому что это никому не нужно.

– Ну а рогатый скот вы клеймите, верно?

– Да, разумеется.

– Для чего?

– Мы это делаем, чтобы иметь возможность отличить свой скот от соседского.

– Очень интересно. В Китае, где некоторые семьи живут на воде в лодках и, как правило, держат уток, принято окрашивать птиц в разные цвета, чтобы не возникало путаницы.

– Ну а какое это имеет отношение к данному утенку?

– А вот какое. Вы только что сами сказали, что вам приходится клеймить свой скот, чтобы в случае надобности иметь возможность отличить его от соседского. Каким же образом вы собираетесь доказать, что это ваш утенок, а, скажем, не соседский?

– Вы прекрасно знаете, что это мой утенок!

Мейсон как ни в чем не бывало продолжал рассуждать:

– Я думаю о том, как вы станете давать показания перед Большим жюри. Лично вам придется туго. Вы сами подставляете свою голову под удар. Вы заявите: «Да, да, это моя утка!» Обвинитель предложит защитнику приступить к перекрестному допросу, и защитник в первую очередь поинтересуется, на каком основании вы это утверждаете.

– Ну, прежде всего исходя из специфического цвета и размера.

– Прекрасно. Тогда защитник спросит, в чем состоит их специфика.

– Ну, утенок желтоватенький, как все маленькие утки. И потом, он точно такого же роста, как остальные утята этого выводка.

– Сколько их всего?

– Около десятка, не то девять, не то восемь, точно не скажу.

– Который из них, вот этот?

– Не глупите. Этого нельзя сказать… Они все одинаковые.

– Вот-вот, наконец-то вы и сами признали, что этот утенок выглядит совершенно так же, как восемь или девять других утят на вашем птичьем дворе.

– Ну и что из этого?

– И вы не можете сказать, который из восьми или девяти именно этот утенок.

– Конечно, не могу. Мы не красим и не крестим утят и не даем им собственных имен.

– И несомненно, – продолжал ровным голосом Мейсон, – на других ранчо в долине тоже имеются утки, так что вполне естественно предположить, что там тоже могут оказаться точь-в-точь такие же утята и по виду, и по цвету, и по величине.

– Очень может быть!

– И если бы всех этих утят согнать на ваш птичий двор и смешать с вашими собственными, то при отсутствии специального клейма или какой-то метки вы не могли бы в общей массе отличить своих от чужих.

Визерспун выпустил несколько колец дыма, и то, как он это проделал, свидетельствовало о его крайнем нервном напряжении.

– Так что, – продолжал Мейсон, – вы будете являть собой весьма жалкое зрелище, когда защитник Эйдамса потребует опознать утенка.

– Офицер сказал, что, когда вошел в помещение, с утенком не все было ладно. Вы должны знать об этом.

– Да, – согласился Мейсон, – утенок казался погрузившимся в воду больше, чем полагалось бы. Но в этом нет ничего подозрительного. Как вам, должно быть, известно, утки умеют нырять.

– Офицер сказал, что утенок выглядел так, будто тонет…

Мейсон удивленно приподнял брови:

– Тонет?

– Так сказал офицер.

– Прекрасно! – воскликнул Мейсон, изображая на лице преувеличенное облегчение. – В таком случае все это действительно не имеет значения.

– Куда вы клоните?

– Вы без труда сможете идентифицировать своего утенка. К вам никто не сможет придраться!

– Что вы имеете в виду?

– Ну как же! – снисходительно улыбнулся Мейсон. – Ваш утенок особенный… Если это действительно ваша птица, то вы являетесь владельцем единственной утки по всей Ред-Ривер-Вэлли, а может, и во всем мире, которая не умеет плавать.

Визерспун вытаращил глаза.

– Черт возьми, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Марвин химик. Он подбросил что-то в воду.

И снова брови Мейсона взлетели вверх.

– Значит, в воде что-то было?

– Да, конечно. Утенок тонул.

– И утонул?

– Нет, он очухался и начал плавать.

– В таком случае утенка заставило тонуть что-то другое, а не примесь в воде.

– Очень может быть, что на него тоже подействовал газ. Когда помещение проветрили, он пришел в себя и начал плавать.