Черный шар - Сименон Жорж (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗

Назавтра все пошло совсем не так, как он думал.

Ночью Хиггинс раза два просыпался, весь в испарине, чувствуя себя таким разбитым, словно заболевал. Болезнь сейчас была бы как нельзя более кстати. Проснись он наутро с воспалением легких или какой-нибудь другой серьезной болезнью, можно было бы на время избежать всякого общения с людьми. Лежал бы он тогда в постели, а жена ухаживала бы за ним, оберегала бы его покой, не пускаясь больше ни в какие объяснения. И никто, кроме доктора Роджерса, чье присутствие само по себе действует успокоительно, не имел бы к нему доступа.

Доктор не словоохотлив, но то немногое, что от него слышишь, произносится веско и убежденно, оказывая чуть ли не гипнотический эффект. Интересно, мучают ли его какие-нибудь заботы? Случается ли ему усомниться в себе, в других? Встают ли перед ним вопросы наподобие тех, что осаждают Хиггинса последние три дня? Нет, это немыслимо: надо только посмотреть на это безмятежное лицо, на загадочную улыбку человека, знающего ответы на все вопросы.

Карни его недолюбливает, лечится у доктора Кана, а про доктора Роджерса как-то сказал:

— Самодовольный осел.

С тех пор, стоит Хиггинсу увидеть доктора, ему всегда чудится сходство между его длинным бледным лицом и ослиной мордой.

Наутро Хиггинс все-таки проснулся здоровым, и причин оставаться в постели у него не было. Он опять поднялся первым в доме, но на этот раз не для того, чтобы избежать встречи с домашними, — просто по субботам в магазин приходится являться пораньше. Дети в этот день встают поздно, особенно Флоренс, которой не надо в банк, — он закрыт, и в кухне до самого полудня царит беспорядок: все по очереди приходят туда завтракать.

Хиггинс не мог бы с точностью сказать, чего ждет, но, во всяком случае, был готов к тому, что после вчерашнего отношение к нему резко изменится. Ему даже пришло на ум словцо «зачумленный». Встречаться с зачумленными ему не приходилось, и он вряд ли как следует понимал значение этого слова, но оно звучало эффектно, и ему представлялось, как все шарахаются от него, ставшего отныне позором города.

Не на это ли он набивался, осмелясь упомянуть «Загородный клуб?» Всем известно, как он дважды выставлял свою кандидатуру и ее дважды отвергали. Итак, он напал на тех, перед кем пресмыкался накануне. Его либо обдадут презрением, либо подвергнут осмеянию. Хиггинса устраивают оба варианта: в его положении наступит ясность, и он будет даже рад, что внушил к себе отвращение, подобно тем больным, которые испытывают патологическое удовольствие от своей болезни.

Итак, решительно ничего не заметно — впору подумать, что вчера вообще ничего не случилось. По-прежнему льет дождь, серенький, утомительный, как ноющая боль в зубе, и похоже, не перестанет до вечера. Струйки воды текут по машинам; женщины, входя в магазин, отряхивают зонты и плащи. По субботам школы закрыты, большинство покупательниц приходят с детьми, и в магазине стоит шум и гам.

Хиггинс нарочно не остался у себя в конторке. Он расхаживал по залу, как метрдотель хорошего ресторана, задерживался то в одном отделе, то в другом, а к себе заглядывал только по делу.

Мисс Кэролл ничего не сказала по поводу вчерашнего и смотрела на Хиггинса вроде бы так же, как всегда. Она только бросила самым что ни на есть естественным тоном:

— Добрый день, мистер Хиггинс.

Другие служащие тоже вели себя как всегда. Что до покупателей, они замечали его только затем, чтобы спросить о чем-либо или посетовать насчет подорожавшего товара.

Хиггинсу пришло в голову, что все это не случайно, что это — заговор, призванный подчеркнуть его отчужденность.

Например, стоя у входа в магазин, он увидел Билла Карни, — тот без шляпы и пальто, согнувшись под дождем в три погибели, выходил от парикмахера. Карни не остановился, не заговорил с ним — только помахал рукой и обронил:

— Привет, Уолтер!

Хиггинс не прочь был его окликнуть, потолковать о вчерашнем, вытянуть из приятеля, что тот о нем думает, но Билл, даже не оглянувшись, скрылся уже в дверях аптеки.

Впечатление такое, что все нарочно ведут себя как всегда, чтобы не дать ему никакой зацепки. В девять, облокотясь о загородку главной кассы, он осведомился у мисс Кэролл:

— Кухарка Блейров уже заказала продукты?

— Нет еще, мистер Хиггинс.

Это существенно. Обычно кухарка уже в девятом часу утра диктует по телефону длинный список заказов. Если она не позвонит — значит, Блейр решил его покарать.

Между тем появилась жена доктора Роджерса и, кивнув Хиггинсу, прошла в мясной отдел, с которого всегда начинала покупки. Тут же зазвонил телефон, мисс Кэролл придвинула к себе блокнот и шепнула Хиггинсу, прикрыв трубку ладонью:

— От Блейров.

Потом, подписывая бумаги в конторке, он увидел через стекло м-с Кробьюзек: она в сопровождении прислуги пришла закупить продукты на неделю.

Он не мог отогнать мысли, что общее безразличие к нему, равнодушное, непробиваемое молчание — все это подстроено нарочно. Они решили отомстить ему именно так — показав, что его нападки их не задевают.

Хиггинсу вспомнилось одно детское впечатление.

Как-то раз их компания во что-то играла. Вдруг в нее затесался мальчишка помладше или послабей, и тогда остальные зашептались:

— Этот не в счет.

Это означало, что посторонний мальчик может бегать с ними, воображая, будто тоже играет, но как бы он себя ни вел — ничто ему не поможет: он не в счет, на него не обращают внимания. Не понимая этого, новенький старался изо всех сил, но его участие в игре заранее объявили равным нулю.

Разве не то же самое произошло с Хиггинсом? Похоже, он тоже не идет в счет.

Входя в магазин, люди здороваются с ним как нельзя более сердечно:

— Привет, Уолтер!

Или:

— Добрый день, мистер Хиггинс!

Как будто не было никакого школьного комитета, никакого выступления на собрании…

Может быть, ему в деликатной форме дают понять, что он допустил бестактность? Или это безразличие означает, что его никто не воспринимает всерьез?

Во всяком случае, в этом есть что-то не столько загадочное, сколько унизительное: приготовиться к героической борьбе и вдруг натолкнуться на пустоту!