Зубы тигра - Леблан Морис (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Содержание письма, которое газеты опубликовали одновременно с заключением экспертизы, что почерк — почерк Ипполита Фовиля, было следующее:
«Я видел его! Понимаешь, друг мой, я его видел! Он прогуливается, подняв воротник и надвинув шляпу на глаза. Видел ли он меня? Не думаю. Было почти совсем темно. Но, я-то узнал его совершенно прекрасно. Узнал серебряный набалдашник на палке черного дерева. Это был он, негодяй!
Итак, он в Париже, вопреки своему обещанию. Гастон Саверан в Париже! Понимаешь ли ты весь ужас этого факта? Раз он в Париже, значит он хочет действовать. Раз в Париже — значит смерть моя — дело решенное. Ах, сколько зла причинил мне этот человек! Он украл у меня мое счастье, а теперь хочет украсть у меня жизнь. Мне страшно!»
Итак, инженер Фовиль знал, что человек с палкой черного дерева это Гастон Саверан, который собирается убить его! Это проливало некоторый свет на туманное дело Морнингтона. Но как объяснить таинственное появление письма на столе в кабинете?
Пятеро бодрствовали, пятеро испытанных людей и все же этой ночью, как и в ночь на шестнадцатое апреля, чья-то неизвестная рука подложила это письмо в комнату, все окна и двери которой были закрыты, и никто не слыхал ни малейшего шума и никаких следов взлома нигде не оказалось. Возникло предположение, что существует потайной ход, но тщательный осмотр стен и допрос подрядчика, строившего дом несколько лет тому назад, по планам инженера Фовиля, заставили отказаться от этой гипотезы. Во всяком случае, предсказания дона Луиса сбывались. Что даст ночь с 4 на 5 мая? Всю ночь сновал народ по бульвару Сюше. Префект полиции решил самолично присутствовать. Расставив полицейских в саду, в коридоре и маленькой мансарде, он вместе с Вебером, Мазеру и доном Луисом расположился в кабинете.
Ожидания не оправдались по вине господина Демальона. Вопреки заявлению дона Луиса, считавшего такой способ проверки излишним, префект решил не тушить электричество. При таких условиях, разумеется, письмо не могло появиться и не появилось.
Получалась отсрочка на десять дней, если считать, что зловещий корреспондент вообще возобновит попытку и доставит третье письмо. 14 мая взволнованная, пугливо прислушивающаяся ко всякому шуму, собралась толпа на бульваре, и в жутком молчании не спускала глаз с отеля Фовиль. На этот раз свет потушили. Но префект сидел, положив руки на выключатель. Раз десять-двенадцать он включал свет, встревоженный каким-нибудь звуком — треском ли мебели, движением кого-нибудь из присутствующих.
Вдруг он невольно вскрикнул. Легкий шелест бумаги нарушил тишину. Господин Демальон тотчас включил свет. На этот раз письмо лежало на ковре. Полицейские изменились в лице. Господин Демальон взглянул на дона Луиса, который покачал головой. Проверили замки, задвижки — все было нетронуто.
Содержание письма и на этот раз оправдало его таинственное появление из мрака, письмо рассеивало последнее сомнение относительно двойного убийства на бульваре Сюше. За этой же подписью и помеченное 8 февраля, по-прежнему без всякого указания адресата, оно гласило:
«Дорогой друг! Так нет же! Не дамся я! Не позволю, чтобы меня, как барана, тащили на бойню! Я буду защищаться. Буду бороться до последней минуты. Сейчас все изменилось. У меня есть доказательства, доказательства неоспоримые. У меня есть письма, которыми они оба обменялись. И я знаю, что они по-прежнему любят друг друга и хотят соединиться, что их ничто не остановит. Это написано, ты слышишь! Написано собственной рукой Мари-Анны: „Потерпи, любимый мой Гастон, мужество мое растет. Тем хуже для того, кто разлучает нас — он исчезнет“. Милый мой друг! Если я погибну в борьбе, ты найдешь их письма и весь материал, который я собрал, материал, уличающий презренную женщину, в сейфе, за стеклянным шкафчиком. Отомсти за меня тогда! До свидания. Прощай, может быть!»
Таково было послание. Из глубины своей могилы Ипполит Фовиль давал ключ к разгадке, объясняя мотив преступления. Мадам Фовиль и Гастон Саверан любили друг друга. Это чувство было основным импульсом к преступлению, хотя, несомненно, и о существовании завещания Космо Морнингтона они были осведомлены, ибо начинали с того, что устранили его. Вероятно, и развязку ускорило их желание поскорее овладеть огромным состоянием. Оставалось разрешить еще одну задачу: кто тот неизвестный корреспондент, которому Ипполит Фовиль поручал отомстить за себя и который вместо того, чтобы прямо представить письма властям, выбирает такой таинственный способ?
На заданные ей вопросы Мари-Анна ответила неожиданным способом: после длительного допроса, на котором ее засыпали вопросами о друге ее мужа, а она хранила упорное молчание, вечером в своей камере куском стекла она вскрыла вены на руках.
Дон Луис узнал об этом от Мазеру, который пришел к нему на другой день в восемь часов утра. В руках Мазеру был дорожный чемодан.
Сообщенное им известие сильно взволновало дона Луиса.
— Она умерла? — воскликнул он.
— Нет! Надо думать, выкарабкается и на этот раз. Да к чему? Раз она уже забрала это себе в голову… рано или поздно…
— Она никаких признаний не делала перед покушением?
— Нет, только написала, что по поводу писем следовало бы справиться у некоего Ланджерио, который, по ее словам, мог бы ее обелить и разъяснить недоразумение.
— Так, если есть человек, который может обелить ее, то зачем же вскрывать себе вены? Быть может, правду не так уж трудно открыть?..
— Что вы говорите, патрон? Вы что-нибудь угадали? Начинаете понимать?
— О, пока смутно… Нормальная регулярность появления писем как будто дает указания…
Он подумал некоторое время.
— А где же, по словам мадам Фовиль, живет этот Ланджерио?
— В деревне Форминьи, вблизи города Алансона, департамента Орм. Префект спешно посылает меня туда.
— Мы поедем вдвоем, брат, в моем автомобиле. Мне надо действовать. Воздух этого дома убивает меня.
— Убивает? Что это значит, патрон?
— Да, я уж знаю, что это значит…
Полчаса спустя они летели полным ходом по Версальскому шоссе. Перенна правил сам, Мазеру только кряхтел и боязливо ежился. К двенадцати часам они были в Алонсоне и, позавтракав, отправились, на главный почтамт. Там ничего не слышали ни о каком Ланджерио и объяснили, что в Форминьи есть свое почтовое отделение. Но и в Форминьи, куда направились дон Луис и Мазеру, имя Ланджерио было незнакомо почтовому чиновнику, хотя жителей всего было в деревне около тысячи.
Тогда они решили обратиться к мэру.
Он покачал головой.
— Ланджерио… как же… славный малый. Когда-то был столичным коммерсантом.
— А письма получал на Алансонском почтамте?
— Да, ради моциона.
— А дом его где?
— В конце деревни. Вы проезжали мимо.
— Но, может быть, его нет дома?
— Да, уже, наверное, нет. Как четыре года тому назад вышел, так больше и не возвращался.
— То есть?
— Да ведь он умер четыре года назад.
Дон Луис и Мазеру переглянулись изумленные.
— Ружейный выстрел… — говорил мэр.
— Как! — воскликнул дон Луис. — Он был убит?
— Нет, нет. Сначала, правда, заподозрили, но дознание установило — несчастный случай. Ружье чистил и всадил себе заряд в живот. Положим, нам, здешним, что-то плохо верилось, чтобы Ланджерио, заправский охотник, сделал такой промах.
— У него были деньги?
— Да, а после смерти денег не оказалось. Вот это и возбудило недоверие. Ни денег, ни родных, он после себя не оставил. Земля и дом отошли к казне. Дом опечатан, ворота парка забиты.
— А любопытные, небось, перелезают через стены и разгуливают по парку?
— Не скажу, не скажу, да и стены высокие, и дом недавно плохой славой в округе пользовался, привидения там, говорят, бродят… всякое болтают…
— Вот так штука! — воскликнул дон Луис, когда они вышли из мэрии. — Инженер Фовиль письма покойнику писал, покойнику, который, на мой взгляд, убит, и поверял ему преступные замыслы жены.
Мазеру был смущен.
