Записки Мегрэ - Сименон Жорж (версия книг txt) 📗
— Сегодня утром.
— С ребенком?
По причинам, о которых я умолчу, ее особо интересуют те, у кого есть дети, а если вы полагаете, что у правонарушителей, злоумышленников и преступников не бывает детей, вы ошибаетесь.
Однажды мы приютили девочку — ее мать я отправил в тюрьму пожизненно, но мы знали, что отец возьмет ребенка, как только вернется к нормальной жизни.
Она и теперь у нас бывает. Это уже взрослая девушка, и моя жена с гордостью водит ее по магазинам.
Всем этим я хочу сказать, что мы относимся к тем, с кем по долгу службы имеем дело, без чувствительности, но и без жестокости, без ненависти, но и без жалости в обычном понимании этого слова. Люди — это материал, с которым мы работаем. Мы наблюдаем за их поведением. Отмечаем те или иные факты. Стараемся выяснить другие.
В какой-то степени мы можем сравнить нашу работу с точной наукой.
Еще в молодости, когда я обшаривал какую-нибудь подозрительную гостиницу от подвала до чердака, влезал в каждую ячейку этого улья, заставал людей спящими в самом неприглядном виде, рассматривал через лупу их бумаги, я мог предсказать почти наверняка, что станется с каждым из них.
Во-первых, иные лица мне были уже знакомы, ибо, как ни велик Париж, все же определенная среда весьма ограничена.
Во-вторых, дела повторяются едва ли не в точности, ибо одинаковые причины влекут за собой одинаковые следствия.
Злополучный уроженец Центральной Европы, который месяцами, а то и годами копил деньги, чтобы приобрести у себя на родине фальшивый паспорт, и наконец благополучно перешел границу, надеясь, что теперь-то все позади, обязательно попадет к нам в руки через полгода, в крайнем случае через год.
Более того, мы можем мысленно проследить его путь от границы и точно сказать, в какой квартал, в какой ресторан, в какую гостиницу он явится.
Мы знаем, через кого он будет пытаться раздобыть трудовую карточку, настоящую или фальшивую, а затем нам останется только забрать его из очереди, которая выстраивается по утрам перед заводами Жавеля.
Зачем же негодовать и злиться на него, если он окажется именно там, где должен был оказаться?
То же самое и с молоденькой служанкой, впервые пришедшей на известную нам танцульку. Разве посоветуешь ей вернуться к хозяевам и впредь избегать ухажера, одетого с крикливым шиком?
Это ни к чему не приведет, она все равно будет ходить сюда. Потом мы встретим ее на других танцульках, а в один прекрасный вечер увидим у входа в гостиницу неподалеку от Центрального рынка или площади Бастилии.
Приблизительно десять тысяч девушек проходят за год этот путь, десять тысяч девушек уезжают из родных деревень в Париж и нанимаются служанками, а через несколько месяцев или даже недель они уже на самом дне.
А разве не то же случается с парнем лет двадцати, который после недолгой работы на заводе усваивает вдруг особую манеру держаться, небрежно облокачиваясь по вечерам о стойку весьма сомнительного бара?
Пройдет совсем немного времени — и вот на нем уже новехонький костюм, галстук и носки искусственного шелка.
А в конце концов он будет сидеть у нас, поглядывая исподлобья, понурив голову, после неудачной кражи со взломом, или вооруженного налета, или угона машины.
Некоторые признаки не обманывают, и в конечном счете мы учимся распознавать именно эти признаки, когда нас переводят из бригады в бригаду и мы шагаем по улицам, карабкаемся по этажам, проникаем в притоны, смешиваемся с толпой.
Вот почему мы никогда не обижаемся на прозвище «подкованные башмаки» и, пожалуй, даже гордимся им.
Мало найдется работников на набережной Орфевр, которые к сорока годам не знали бы, к примеру, всех карманников. Мы даже знаем, что встретим их на такой-то официальной церемонии, на таком-то празднике.
Точно так же мы можем довольно определенно предсказать, что в скором времени ожидается ограбление ювелирного магазина, поскольку специалист в этом деле, очень редко попадавшийся с поличным, уже спустил все, что у него было. Он переехал из отеля на бульваре Осман в гораздо более скромный, на площади Республики, и вот уже две недели не платит там по счету. Женщина, с которой он живет, устраивает ему сцены и давно не покупала новых шляпок.
Ходить за ним по пятам невозможно — не хватит полицейских, чтобы следить за всеми подозрительными лицами. Но ниточку мы держим в руках. Службе наружного наблюдения предписано внимательно наблюдать за ювелирными магазинами.
Мы знаем, как работает этот грабитель, знаем, что иным способом он работать не станет.
Нам не всегда сопутствует удача. Это было бы слишком хорошо. Иногда преступник бывает застигнут на месте преступления. Иногда предварительно говорят с его подругой, осторожно давая понять, что в будущем ее ждет гораздо меньше осложнений, если она даст нам нужные сведения.
Газеты хорошо пишут о том, что, например, на Монмартре или вблизи улицы Фонтэн преступники затеяли между собой перестрелку, потому что ночные выстрелы всегда волнуют обывателя.
А на набережной Орфевр такие дела считаются самыми простыми.
Мы знаем все соперничающие шайки, их интересы, причины их раздоров. Мы знаем также, кто с кем враждует, кто кого ненавидит.
Одно преступление влечет за собой другое. Пристрелили Лючиано в баре на улице Дуэ? Значит, корсиканцы непременно отомстят, рано или поздно. И почти всегда кто-нибудь из них нам стукнет.
— Дэдэ Плосконогого скоро пришьют. Он окопался, показывается только с двумя головорезами.
Ставлю десять против одного, в тот день, когда с Дэдэ покончат, некое более или менее таинственное лицо сообщит нам по телефону все подробности.
Виновных мы все-таки арестуем, хотя это, собственно, не так уж важно — ведь эти люди убивают только друг друга по причинам, известным только им, во имя каких-то своих, строго соблюдаемых законов.
Это и имел в виду Сименон, когда категорически заявил при нашей первой встрече: «Преступления профессионалов меня не интересуют!»
Но тогда он еще не знал и узнал гораздо позже, что другие преступления встречаются очень редко.
Об убийствах из ревности я не говорю — в них обычно не кроется никакой тайны, они представляют собой логическую развязку наболевших отношений между двумя или несколькими людьми. Не говорю я также и о поножовщине между пьяницами в субботние или воскресные вечера.
Кроме этих убийств, самые распространенные — убийство одинокой старушки одним или несколькими хулиганами и убийство проститутки где-нибудь на пустыре.
В первом случае преступнику чрезвычайно редко удается скрыться. Почти всегда это молодой парень, из тех, о ком я только что говорил, недавно бросивший завод и жаждущий прослыть среди своих отчаянным. Такой парень нацелится на любую табачную или галантерейную лавчонку, только бы она помещалась на глухой улице. Один приобретет револьвер. Другого вполне устроит молоток или гаечный ключ. Чаще всего убийца знаком с будущей жертвой и по крайней мере в одном случае из десяти был хорошо ею принят.
Он пришел и не думая убивать. Натянул на лицо платок, чтобы его не узнали. Но то ли платок соскользнул, то ли старуха подняла крик. Он стреляет. Или наносит удар. Если стреляет, то выпускает сразу всю обойму, не помня себя. Если ударил, бьет еще десять, двадцать раз, бьет, казалось бы, зверски, а на деле — обезумев от ужаса.
Вам покажется странным, но, когда он сидит перед нами, понурый и в то же время еще хорохорясь, мы попросту говорим ему: «Ну и болван!»
Редко бывает, чтобы парень не поплатился за свое преступление головой. В лучшем случае, если им заинтересуется видный адвокат, он получает двадцать лет каторги.
Совсем иначе обстоит дело с убийцами проституток — такие только чудом попадают к нам в руки. Здесь нас ждет самое долгое, самое безнадежное и к тому же самое омерзительное расследование из всех, какие я знаю.
Начинается все с мешка, который речник подцепил в Сене багром, а в мешке почти всегда спрятан изуродованный труп. Отрублена голова, или рука, или обе ноги.
