На каждом шагу констебли - Марш Найо (читаем книги txt) 📗
— На эти дела у меня нюх как у ищейки, — гордо сказала мисс Хьюсон. — Я открываю все, у чего есть дверцы или крышки. И представляете? Этот тип, владелец свалки, говорит, что и не знал про рулон. Он говорит, его, наверное, оставили прежние хозяева. Он даже и смотреть не стал и отдал нам его за десять шиллингов. Послушайте, миссис Аллейн, — возбуждённо продолжала она, повернувшись к Трои. — Вы же художница. Вы… словом… Я брату сказала сразу: жду не дождусь, пока не покажу все это вам и не узнаю ваше мнение.
Выпаливая эту тираду, мисс Хьюсон нагнулась над рулоном и пыталась разорвать бечёвку. На пол падали комочки засохшей грязи, летела пыль. Когда бечёвку наконец разрезали и рулон стремительно развернулся, подняв облако пыли, на пол вывалились олеографии, цветные приложения к журналу «Пэрлз Эннюал», с полдюжины старинных фотографий, подборка вырезок из журналов мод эпохи короля Эдуарда, детский альбом с рисунками и три прескверные акварели. Восторженно ахая, мисс Хьюсон разложила все это на палубе, но её восторг почти не встретил отклика. Мистер Хьюсон в изнеможении опустился в кресло и закрыл глаза.
— А это что, картина? — спросила Трои, указывая на холст, в который все это было завёрнуто. Он был невероятно грязен. Судя по всему, лежал он лицом вниз. Трои нагнулась и перевернула его. Это была картина, написанная маслом, примерно 18 на 12 дюймов. Трои опустилась на корточки и постучала по полу краешком холста, чтобы стряхнуть пыль, затем расправила его.
— Что-нибудь интересное? — спросил, наклоняясь, Бард.
— Не знаю.
— Принести мокрую тряпку?
— Да, пожалуйста, если Хьюсоны не возражают.
Мисс Хьюсон, восторгавшаяся иллюстрацией, на которой было изображено невинное дитя в гирлянде роз, рассеянно произнесла: «Да, да, пожалуйста». Мистер Хьюсон спал.
Трои потёрла картину тряпкой: появились деревья, мост, клочок золотистого неба.
Постепенно начал появляться весь ландшафт, кое-где испорченный царапинами и грязью, но в приличном состоянии.
На переднем плане — вода и дорожка, исчезающая где-то на среднем плане. Пруд. Девочка с граблями в ярко-красном платье. Дальше — деревья, в листве которых, как в зеркале, отражался свет закатного солнца. На заднем плане — поле на холме, церковный шпиль и сверкающее золотое небо.
— Краски поблекли, — пробормотала Трои. — Надо бы обработать её маслом.
— Как это?
— Постойте. Вытрите насухо.
Она ушла к себе в каюту и вернулась с тряпочкой, пропитанной льняным маслом.
— Это не повредит. Вытерли? Ну что ж, попробуем, — сказала Трои. Через минуту картина была очищена и заиграла всеми красками.
— "Констебли", — сострил Кэли Бард. — Как вы тогда сказали: «Полно Констеблей?», «Кишмя кишат?»
Трои взглянула на него в упор и снова занялась картиной. Вдруг она вскрикнула, и тут же прогремел могучий голос доктора Натуша:
— Да ведь это Рэмсдайк. Вон плотина, дорожка и над холмом церковный шпиль.
Все столпившиеся возле добычи мисс Хьюсон перешли к картине.
— Давайте посмотрим её на свету, — сказала Трои и поднесла картину к лампе. Она осмотрела холст сзади, потом снова перевернула.
— Неплохая вещь, — провозгласил мистер Лазенби. — Несколько старомодная, конечно. Ранняя викторианская эпоха. А написана недурно, правда, миссис Аллейн?
— Да, — сказала Трои. — Весьма недурно. Мисс Хьюсон, я сегодня была в местной галерее: у них там есть одна из. знаменитых работ Констебля. Мне кажется, эту вещицу стоит показать эксперту, во-первых, потому, что, как подметил мистер Лазенби, она и вправду хорошо написана и, может быть, принадлежит кисти того же художника, то есть Констебля, к тому же если вы присмотритесь, то заметите, что и подпись похожа на его.
4
— Только, ради бога, — сказала Трои, — не вздумайте всецело полагаться на моё слово — я же не эксперт. Я не могу, например, определить, к какому периоду относится холст. Знаю лишь, что он не современный. Что до подписи, то именно так Констебль подписывал свои известные картины: Джон Констебль, чл. КАИИ ‹Член Королевской академии изобразительных искусств.›, и дата — 1830 год. Впрочем, возможно, это копия. Я не слыхала, чтобы у него была картина, на которой изображён Рэмсдайкский шлюз, но это вовсе не означает, что, находясь в этих краях, он не писал такой картины.
Мисс Хьюсон, которая, казалось, впервые услыхала фамилию Констебль в Толларке от Трои, пришла в неописуемый восторг. Она восхищалась достоинствами картины, говорила, что прямо-таки чувствует, как она сама идёт по этой дорожке к заходящему солнцу.
Проснувшийся мистер Хьюсон бесстрастно выслушал взволнованные излияния сестры, а затем спросил у Трои, сколько может стоить эта штука, если её и в самом деле написал тот тип.
Трои сказала, что точно не знает, но много — несколько тысяч фунтов: все зависит от спроса на произведения Констебля в настоящее время.
— Только обязательно проверьте все, я вспомнила одну историю насчёт подделки… Хотя нет, — тут же добавила она:
— К нашему случаю это не относится. Кто станет прятать искусно выполненную подделку в старом, никому не нужном буфете?
— А что это за история, о которой вы упомянули? Может, расскажете? — попросил Бард.
— Да ничего особенного, просто муж недавно расследовал дело о молодом человеке, который из озорства подделал перчатку елизаветинской эпохи и сделал это так хорошо, что надул лучших экспертов.
— Как вы сами заметили, миссис Аллейн, — сказал мистер Лазенби, — к данному случаю это не относится. Что касается подделок, я всегда задаюсь вопросом…
И начался спор на тему, из-за которой всегда разгораются страсти. Если подделка так хороша, что её не смогли распознать лучшие эксперты, то чем же она хуже подлинных работ художника, которому её приписывают. Спорщики не скупились на доводы.
Доктор Натуш извинился и ушёл в свою каюту.
А Трои смотрела на картину, и ей снова чудилось, что она участвует в каком-то спектакле, и пьеса — если это пьеса — приближается к кульминации — если в ней есть кульминация, — и напряжение растёт, растёт.
Она взглянула на своих попутчиков и увидела, что тёмные очки мистера Лазенби повёрнуты в её сторону, мистер Поллок, встретившись с ней глазами, сейчас же отвёл взгляд, мисс Хьюсон широко ей улыбается, а рот мистера Хьюсона растянут в ухмылке, будто туда вставили кляп. Трои пожелала всем спокойной ночи и ушла спать.
«Зодиак» пустился в обратный путь прежде, чем встали его пассажиры.
Они плыли все утро, прошли мимо Кроссдайка и в полдень причалили в Толларке.
Вечером Хьюсоны, мистер Поллок и мистер Лазенби играли в карты, доктор Натуш писал письма, а Кэли Бард предложил Трои прогуляться. Она отказалась, сославшись на то, что ей тоже надо писать письма. Он скорчил недовольную гримасу и сел читать.
Трои решила, что ей не стоит заходить к Тиллотсону. Находка Хьюсонов его вряд ли заинтересует. И совсем уж незачем рассказывать ему о своём смутном ощущении, будто она участвует в спектакле.
Чтобы не выглядеть обманщицей в глазах Барда, она написала два небольших письмеца и, примерно в полдесятого сойдя на берег, бросила их в ящик у шлюза.
В это время из домика смотрителя вышел шкипер с женой и сыном. Простившись с хозяевами, они направились к Трои.
— Миссис Аллейн, тут пришла телеграмма от мисс Рикерби-Каррик из 'Карлайля, — сообщил шкипер.
— Ох, да что вы! — воскликнула Трои. — Я так рада. У неё все в порядке?
— Да вроде. Одну минутку.
Зашуршала бумага, и луч фонаря осветил жёлтый телеграфный бланк: «Извините неожиданный отъезд срочнох выехала машиной друзьями тяжело заболевшей подруге Инвернесс очень сожалею прерванной поездке привет всем Хей Рикерби-Каррик».
— Видите, у неё все в порядке, — сказала миссис Тритуэй — Это её подруга заболела. Тот, кто звонил тогда в Кроссдайк, так и сказал.
— А звонили, значит, не из таксомоторного парка, — заметила Трои. — Вероятно, те знакомые, которые её забрали на своей машине.
