Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
— О, вы еще спрашиваете, сэр, что это значит! — ответил я. — Это значит, что чиновники совсем сдурели!
Но мистер Браун, судя по всему, уже забыл обо всем на свете, кроме своих обожаемых голубей.
Он вытащил здоровенные золотые часы и блокнот и начал размахивать ими, пытаясь бликами привлечь внимание голубей, — задрав до хруста голову, он все пытался рассмотреть, куда же они полетели.
Конечно, ему пришлось оставить свои попытки, потому что птицы, сделав напоследок парочку прощальных кругов над кораблем, направились в сторону побережья.
И тогда мистер Браун по-настоящему повел себя как мужчина — по крайней мере, для того, кто разводит голубей. Он выдал настолько красноречивую и обличительную тираду, что почти все пассажиры первого класса вышли посмотреть, что случилось, а некоторые замужние женщины очень поспешно покинули палубу.
Начальник сделал несколько безуспешных попыток утихомирить мистера Брауна, а потом подал знак мяснику — вскрыть все пять дюжин фазанов, что он и проделал с завидным мастерством, пока кокпит не стал похож на бойню. А мистер Браун все продолжал самовыражаться!
В конце концов начальник отправил посыльного, и (видимо, против своей воли) мистер Эгла спустился, чтобы дать объяснения.
Пока мистер Эгла рассказывал, мистер Браун на секунду прекратил расточать угрозы, а пассажиры сгрудились вокруг, и начальник в конце концов попросил меня объявить об отставке. Но я только плечами пожал. Пока что все происходящее шло по намеченному мной плану: чтобы выдать охотника — нужно было как можно больше свидетелей.
— Я никогда не помечал вашу клетку, сэр, — мягко возразил тот. — Я поставил метку на клетке капитана, которая с фазанами…
— Чушь! — рявкнул начальник. — Метки стоят на обеих клетках!
И в этот момент до меня дошло, что начальник ни разу не собирается щадить чувства Семнадцатого — потому что тот слишком уж быстро вскарабкался, по мнению начальника, по карьерной лестнице, — хотя я знал: если контрабанда действительно окажется такой серьезной, как говорил Семнадцатый, то начальник моментально закроет рот. Я никогда еще не встречал настолько сбитого с толку человека, каким был сейчас этот охотник, когда он увидел отметки на обеих клетках. Семнадцатый обернулся и посмотрел на меня, но я ответил ему спокойным, уверенным в себе взглядом.
— Так это вы, — сказал я громко, так, чтобы меня услышал каждый, — тот самый чертов охотник за бриллиантами? Не удивлюсь! У меня озноб шел по спине каждый раз, когда вы проходили мимо.
Коротышка бросил на меня тяжелый взгляд, и я думал, что он сейчас сорвется и бросится на меня, но в этот момент мистер Браун после короткой передышки снова завел волынку.
Вскоре мясник, который работал быстро и без напряжения, выудил из птичьих желудков несколько моих стеклянных «бриллиантов».
Они привезли с собой государственного оценщика — вот как высоко они оценили информацию, которую дал им Семнадцатый! — и этот человек вырвался из молчаливого круга фанатов мистера Брауна и подошел к мяснику, чтобы посмотреть «алмазы».
Я следил за ним, не говоря ни слова, пока оценщик тщательно проверял самый первый из них. Потом он нахмурился и взял следующий. Через пять минут он и мясник закончили работу; оценщик при этом презрительно отшвырнул в сторону последний из «бриллиантов».
— Мистер Фрэнкс! — громко обратился он к начальнику. — В этой груде… м-м-м… дичи нет ни одного алмаза! Здесь всего лишь кучка ограненных стекляшек, которые продаются по десять центов за дюжину, но алмазов нет. Кажется, на этот раз наш дорогой мистер Эгла попал впросак.
Я усмехнулся: кажется, никто здесь не любил Семнадцатого, даже оценщик. Но когда я сначала посмотрел на начальника, а потом на охотника и обратно, то не выдержал и рассмеялся.
Мистер Браун судорожно прервал свою пятидесятую попытку пересказать удивительно экспрессивное, возмущенное и совершенно непечатное письмо, которое он обязательно отправит в «Таймс». Потом он снова начал голосить, но все предусмотрительно отошли от него подальше — так, чтобы хотя бы слышать свой голос, — и тогда начальник выдал несколько коротких и емких слов по поводу замечательного «захвата», которое произвел Семнадцатый.
Тот не говорил ни слова, только растерянно смотрел перед собой. Вдруг глаза его блеснули, и он поднял руку, перебивая начальника.
— О боже, сэр! — выкрикнул он высоким, срывающимся голосом, будто бы до него наконец что-то дошло. — Голуби! Голуби! Нас совершенно одурачили! Фазаны — это только для отвода глаз, и из-за них я не учуял голубиного пирога! Почтовые голуби, сэр! Ах, какой же я идиот!
Я тут же заявил, что он не имеет никакого права делать подобные огульные и лживые заявления, а письмо мистера Брауна тут же стало еще длиннее и неистовее. В итоге мистеру Эгле пришлось публично извиниться за то, что он оклеветал и меня, и мистера Брауна, но это не помешало нам выставить таможне счет за нанесенный ущерб. Мало того, нам обоим выплатили компенсацию, потому что ни казначейство, ни таможенные чиновники не хотели, чтобы вся эта история всплыла — как это случилось бы, например, в суде.
Неделю спустя мы с мистером Брауном ужинали в одном довольно известном ресторане.
— Голуби, — задумчиво произнес мистер Браун. — Больше всего они мне нравятся, когда под их перышками спрятаны маленькие пакетики с алмазами.
— И мне, — подхватил я, улыбаясь своим воспоминаниям.
Я наполнил бокал.
— За голубей! — сказал я.
— За голубей! — сказал мистер Браун, поднимая бокал.
И мы выпили.
БРИЛЛИАНТЫ ЛЕДИ
Пароход «Лондон Сити»
4 марта
У женщин есть отличный способ уговорить меня помочь им провезти украшения через таможню.
Пару раз я соглашался и даже не всегда имел возможность об этом пожалеть. Видите ли, есть гораздо более честные женщины, чем можно подумать, зная, что они из себя представляют.
Мое основное правило — говорить «нет» на подобные просьбы; смешивать дела с удовольствием — плохая стратегия. И я становлюсь бесполезен для женщины, когда дело доходит до обмена секретами. Женщина — такое противоречивое существо, когда речь идет о принципе честной игры.
То, что она не способна хранить тайну, — сущий вздор! Еще как может! Она будет хранить тайну, пока дьявол не поседеет, умоляя ее поделиться с ним, — но только если это ее устраивает. В этом и вся проблема! Никогда не знаешь, когда ей взбредет в голову, что молчать уже невыгодно. Если женщина вообразит, что болтовня принесет ей больше бонусов, чем молчание, она тут же положит ему конец и тайна выплывет наружу — без разницы, в какие неприятности ты можешь попасть в итоге.
Во всяком случае, я не могу не заводить друзей во время плавания. Так появилась миссис Эрнли, молодая вдова, американка с кучей долларов, которая была дружелюбна со мной с самого отплытия.
Я положил на нее глаз, едва она поднялась на борт, и дал слово старшему стюарду, что эта женщина будет обедать за моим столом. Небольшое вознаграждение, которое возместит мне и длинные часы плавания, и низкую зарплату, и большую ответственность капитанской службы!
Мы прекрасно поладили, и я заботился о ней, как только мог — ведь сделать это было больше некому.
Сегодня миссис Эрнли была рядом со мной на нижнем мостике — помогала «стоять на часах», как она это называла (хотя какие уж тут часы, когда на меня так смотрят!), и болтала о всякой ерунде — с неимоверной американскостью и с таким простодушием, которое должно казаться неприличным, но не казалось.
— Я накупила уйму вещей в Лондоне и Париже, — пожаловалась она, — и боюсь теперь, капитан Го, что нью-йоркская таможня спустит на меня всех собак.
— Боюсь, да, — ответил я.
Я и правда боялся: именно так обычно и начинались разговоры с просьбами помочь спрятать вещи где-нибудь на корабле, чтобы провести их мимо таможни.
