Судьба семьи Малу - Сименон Жорж (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗

Глава 5

В начале третьего Ален сел в трамвай, почти напротив «Кафе де Пари». Было воскресенье. Хотя поблескивало солнце, на некоторых перекрестках северный ветер щипал нос и уши. Утром, из окна своей комнаты, он впервые этой зимой увидел, как легкий пар шел изо рта людей, торопившихся к мессе, слышно было, как каблуки постукивают по булыжнику.

Он не подумал, что этот номер трамвая шел в сторону кладбища, и нахмурился, заметив ехавшие вместе с ним три-четыре семьи. В руках у людей были хризантемы.

Он направлялся не на кладбище. Он ехал дальше. Здесь улица расширялась,» превращалась в дорогу, большую, но все так же немощеную. С двух сторон ее обрамляли двухэтажные дома, большей частью серые, некоторые облицованные красным кирпичом. Направо, под крышами, виднелся холм, к которому прислонились дома, и из всех труб шел дым, рисуя извилистые линии или образуя клубящиеся облака на темном фоне холма, где уже не было травы, — началась зима.

Направо ряд домов словно висел в воздухе на краю долины, и небо казалось здесь более далеким.

Проехали на кладбище, где большинство пассажиров вышло. Те, что остались, держали в руках пакеты, и, когда они стали выходить у больницы, Ален вспомнил, что сегодня воскресенье — день посещения больных. Напротив была гостиница, на террасе стояли столы и скамейки, выкрашенные в зеленый цвет, а на окнах — прозрачная реклама.

Трамвай прошел еще метров сто и повернул обратно — здесь была конечная остановка, рельсы кончались. Дома стояли все дальше друг от друга. Между ними были пустыри, низкие стенки, проемы дверей, ведущих в садики. Виднелись сбитые из старых досок клетки для кроликов, куры, бродившие в тесноте за решетками, и на черной земле темно-зеленые кочаны капусты, салат с пожелтевшими листьями.

Ален шагал, сунув руки в карманы. Дома теперь попадались все реже. Его обгоняли машины. Впервые он шел этой дорогой пешком — улица и в самом деле оказалась длинной, и городу не видно было конца: окраина уходила далеко в поле.

За бензоколонкой, там, где шоссе круто поворачивало, возвышался гигантский щит, в пять-шесть раз больше тех, что рекламируют на дорогах Франции аперитивы или марки автомобильных покрышек.

Он повернул в том направлении, куда указывала стрелка длиной в несколько метров. Направо холм был покрыт лесом. Он миновал каменоломню, потом ферму и очутился на перекрестке: дорога на Париж вела налево, мягко спускаясь в долину, где протекала речка, а он пошел направо, по берегу.

Понемногу пейзаж стал преображаться. Большие леса чередовались с лугами, где паслись белые коровы. Очень далеко, среди деревьев, на фоне бледно-голубого неба, виднелись две башни — башни замка д'Эстье, которому прежде принадлежала вся эта земля.

Сердце его забилось. Он не был здесь уже давно, несколько месяцев. За поворотом дороги вдруг открылся Малувиль — на воскресном солнце это было ослепительное зрелище.

Справа от дороги холм становился пониже, образуя закругленную линию, и спускался пологими склонами; издали из-за зелени выглядывала купа домов — белых, розовых, красных.

Место это не было обычной деревней. Но я не было и городом. Широкие аллеи, окаймленные деревьями, которые посадили лишь несколько лет назад в потому они еще казались хрупкими, носили названия этих деревьев: аллея Акаций, аллея Лип, аллея Сосен, аллея Дубов.

Налево, не доходя до поселка, стояли обширные здания, над которыми огромными буквами было написано:

«Эжен Малу и Компания». Тут находились конторы, строительные площадки. Несколько лег здесь царила кипучая жизнь, но теперь на всех дверях виднелись печати, а на одном из окон было наклеено решение суда о конфискации.

Он все еще шел большими шагами, достиг первых домов, которые нисколько не походили на те, какие он видел на большой улице. Это скорее были виллы, до такой степени похожие на игрушечные, что возникало сомнение, можно в них жить или они построены только для того, чтобы радовать глаз.

Их отделяли друг от друга широкие лужайки, сады, и здесь пестрели все яркие цвета радуги, и можно было видеть всевозможные формы, какие только способен придумать ребенок, играя в кубики.

Из некоторых труб шел дым. Когда Ален проходил мимо, раздвигались занавески. По меньшей мере сорок домов были заселены, почти столько же оставались пустыми, некоторые, недостроенные, — без дверей и окон, и повсюду между ними огороженные участки ждали своих покупателей.

Были уже намечены и заасфальтированы проспекты, улицы, сделаны тротуары, стояли столбы с электрическими и телефонными проводами. На некоторых домах, где еще никто не жил, были прибиты дощечки с названиями.

Ален сделал крюк, чтобы пройти через центральную площадь, напоминавшую всемирную выставку, — там был большой мозаичный бассейн, лужайки, группы деревьев и фонтан, который не действовал, слишком новые скамейки и музыкальная эстрада.

Однажды Ален приходил сюда с отцом. Эжен Малу, гуляя с ним по этим аллеям, остановился у бассейна, где тогда плавали золотые рыбки.

Ален показал на мраморный цоколь, возвышавшийся посреди бассейна.

— А что поставят сюда? — спросил он.

Тогда отец положил ему руку на плечо — жест, который был знаком Алену, — сказал полусерьезно-полуиронически, — этого никогда нельзя было понять, когда он говорил таким тоном:

— Когда-нибудь здесь поставят, конечно, мой бюст. Ален пошел дальше, достиг южной части Малувиля и постучал в дверь единственного обитаемого в этом квартале дома.

Ему открыла дверь г-жа Фукре, в фартуке, с суповой миской в руках, которую как раз вытирала.

— Мсье Ален! — воскликнула она. — Вот уж обрадуется мой муж! Представьте, за завтраком он мне сказал, что не удивится, если вы придете к нему сегодня.

— Его нет дома?

— Дома. Ведь он ждал вас и потому не потел на рыбалку. Он здесь.

Она показала на соседнюю комнату, невольно понизив голос.

— Он спит?

— Это не важно. Он спит днем каждое воскресенье. Я всегда его из-за этого дразню. Ведь теперь, не правда ли, он мог бы поступать так ежедневно. Но в будни он не спит, хотя и полностью располагает своим временем — это ничего не меняет. В будний день он не заснет и за все золото мира. Но зато в воскресенье…

И, открыв дверь, она позвала:

— Фукре! Фукре! Пришел мсье Ален. Снимите пальто, мсье Ален, иначе простудитесь, когда выйдете на улицу… Я немножко запоздала с мытьем посуды. У нас все утро были гости, и мы завтракали поздно.

Из репродуктора, висевшего в углу, слышалась музыка. Внутри дом был так же похож на игрушку, как и снаружи, с его комбинированными комнатами, задуманными так, чтобы создать максимум комфорта и уюта. Окна были большие, кухня вся белая, посуда эмалированная.

В проеме двери появился Франсуа Фукре. Его седые волосы были немного всклокочены, усы спустились на губу. Здороваясь с Аденом, он поймал на спине подтяжки и натянул их на свою белую рубашку.

— А я как раз говорил жене…

— Ален знает, что ты спал. Мы тут немножко поболтали.

— Выпьете рюмочку, чтобы согреться, господин Ален?

— Спасибо. Я никогда не пью спиртного.

— Садитесь. Располагайтесь поудобнее. Вот кресло. Дорога не показалась вам слишком длинной?

Он раскурил пенковую трубку с вишневым мундштуком.

— Подумать только, что его доконали именно из-за этого! Эти проклятые четыре километра дороги. Вначале, когда все еще были с ним заодно, этот вопрос не считали важным, его рассматривали как деталь. Что может быть, проще, чем продлить трамвайную линию? Вместо конечной остановки у Жанетт трамвай пойдет до Малувиля. Ему обещали автобус, все, что он захочет. Десять, двадцать раз это обсуждалось на муниципальном совете. И после этого ваш отец устраивал им банкеты. Уверяю вас, среди этих господ есть такие, которые здорово на этом нагрели руки. В один прекрасный день они вдруг обнаружили, что Малувиль расположен не в их округе и обращаться следовало в совет департамента.