Дом судьи - Сименон Жорж (книга регистрации txt) 📗
«Господин комиссар!
Прошу простить, что пишу эту записку вместо того, чтобы прийти к Вам в мэрию или в гостиницу. Вам известно, насколько мне трудно оставить дочь без присмотра.
После нашей последней встречи я много думал и пришел к выводу, что обязан сделать Вам одно заявление.
Готов явиться по Вашему вызову, куда и когда Вам будет угодно. Но признаюсь, предпочту, хотя моя просьба может выглядеть не совсем корректной, чтобы Вы оказали мне честь и еще раз посетили меня.
Думаю, нет смысла добавлять, что я все время дома и что меня устроит любое время.
Заранее благодарю за все, что Вы сочтете необходимым сделать, и прошу принять, господин комиссар, уверения в высочайшем к Вам уважении».
Мегрэ сунул письмо в карман, не показав его ни лейтенанту, ни Межа, хотя они с трудом скрывали любопытство.
— Когда сюда приходят газеты? — поинтересовался он.
— Вот-вот должны разносить. Их привозят вместе с почтой на автобусе, а он пришел, как раз когда вы звонили.
— Межа, не добудешь мне какую-нибудь газетку? Да заодно удостоверься, не заходил ли утром к судье кто-нибудь, кроме служанок.
Недавнее оживление покидало Мегрэ. Взгляд его становился все более хмурым. Он расхаживал по комнате, без всякой нужды переставлял на столе предметы, потом долго смотрел на телефон и наконец крутанул его ручку.
— Это снова я, мадемуазель. Чувствую, мне придется удвоить количество каштанов. Вы уже разобрали почту?.. Ах, еще не разносили… Скажите, судье Форлакруа нет писем?.. А сегодня утром он никому не звонил? Может быть, ему звонили?.. Значит, нет? А телеграмм тоже не было?.. Благодарю… Да, я все еще жду срочного разговора с Ниццей.
Межа возвратился в сопровождении трех человек. Он их оставил во дворе и, войдя в комнату, сообщил:
— Журналисты.
— Вижу.
— Один из Люсона, двое из Нанта. А вот газеты.
Все газеты опубликовали фотографию убитого, но сообщения, что он уже опознан, ни в одной из них, разумеется, не было.
— А что мне сказать? — поинтересовался Межа.
— Ничего.
— Они взбесятся. Кстати, остановились они в гостинице, так что за обедом вы с ними встретитесь.
Помешивая уголь в печке, Мегрэ пожал плечами и тут же посмотрел, который час, так как увидел в окошко, что в школе кончились уроки. Что там в этой Ницце копаются? Привыкли не торопиться под своим словно вырезанным из цинка солнцем…
Мегрэ беспокоил один вопрос, и он никак не мог найти на него ответ. Почему судья написал ему письмо как раз тогда, когда установили личность убитого? Выходит, это ему известно? Но каким же образом он узнал?
Телефон… Нет, опять не Ницца… Из Марана сообщают, что никаких следов Марселя Эро не обнаружено, но искать его продолжают по всему болоту. Прекрасно! Ага, вот и Ницца… На линии три голоса…
— Маран, положите трубку!.. Положите, черт вас возьми, трубку!.. Алло! Ницца?.. Да, Мегрэ… Значит, эта особа последние три недели не покидала Ниццу? Хорошо проверили?.. И никаких телеграмм ни вчера, ни сегодня утром не получала?.. Как?.. Не понимаю, как его фамилия?.. Луше… Ван Уше?.. Давайте по буквам!.. Значит, Виктор — В… Ага, Ван Ушен?.. Да, слушаю… Голландец… Какао… Да! Сообщите все что можете. Если меня не будет, продиктуйте моему инспектору.
И Мегрэ негромко, скорей для себя, чем для других, повторил:
— Жена судьи уже много лет живет в Ницце с неким Хорасом Ван Ушеном, богатым голландцем, сделавшим состояние на какао.
Затем Мегрэ раскупорил бутылку, выпил один-второй стакан вина, посмотрел на Межа невидящим взглядом и приказал:
— Сиди здесь, пока я не вернусь.
Трое журналистов двинулись вслед за Мегрэ, но он не обращал на них внимания. Был час аперитива, и из гостиничного кафе высыпали посетители, чтобы посмотреть, куда направляется комиссар. А он, приветственно махнув рукой жандарму, дежурившему возле дома судьи, дернул за звонок.
— Пожалуйте сюда, — пригласила Элиза. — Господин судья ждет вас.
Все та же просторная комната, такая безмятежная, такая удобная! Мегрэ заметил, что судья беспрестанно стискивает побелевшие от напряжения пальцы.
— Присаживайтесь, господин комиссар. Но сначала снимите пальто: я вас на какое-то время задержу, а в комнате сильно натоплено… Портвейна не предлагаю: вы наверняка откажетесь.
В голосе сквозила горечь.
— Отнюдь нет!
— А не пожалеете, что пили со мной, когда я все расскажу?
Мегрэ уселся в то же кресло, где сидел в прошлый раз, вытянул ноги, набил трубку.
— Вам знаком некий доктор Жанен? Судья порылся в памяти. Судя по всему, это не было уловкой.
— Жанен? Погодите… Нет, понятия не имею.
— Это человек, которого вы хотели бросить в море.
Судья сделал такое движение, словно хотел сказать: «Да разве об этом речь! Причем тут это?» Потом налил портвейну.
— Итак, ваше здоровье! — приподнял он рюмку. — Я ведь вас на слове не ловил… Прежде всего, мне хочется задать вам один вопрос.
Он посерьезнел. Лицо его, обрамленное светло-седыми, растрепанными, как у женщины, волосами, оживилось.
— Если случится так, что на какое-то время я лишусь возможности заботиться о дочери, можете ли вы обещать мне, как мужчина мужчине, что с ней не случится ничего дурного?
— Полагаю, что в случае… в случае, если произойдет то, чего вы опасаетесь, забота о вашей дочери будет возложена на вашу жену?
— О том, чтобы доверить девочку матери, и речи быть не может. Итак…
— Я прослежу за тем, чтобы она жила в наиболее благоприятных условиях — разумеется, в рамках закона.
— Благодарю вас.
Судья медленно допил портвейн, поднялся и достал из ящика папиросы.
— Вы курите только трубку, не правда ли? Прошу вас…
Наконец, выдохнув первое облачко дыма, он пробормотал:
— По зрелом размышлении я решил, что при сложившихся обстоятельствах мне лучше всего провести какое-то время в тюрьме.
Это было неожиданно. В ту же секунду над головами у них взлетели звуки рояля. Судья перевел взгляд на потолок. Когда он снова заговорил, голос у него от волнения стал хриплым; казалось, он еле сдерживает слезы.
— Я убил человека, комиссар. С тротуара доносился стук подбитых гвоздями башмаков жандарма.
