Бегство г-на Монда - Сименон Жорж (бесплатные полные книги TXT) 📗
— Долго сегодня.
В зале кроме девиц оставались едва ли с полдюжины посетителей, которые больше не танцевали; после каждой мелодии возникали длительные паузы, и г-н Рене чуть заметным движением руки, издали призывал музыкантов джаза к порядку.
Г-н Рене ел. Почти каждый раз, приходя в буфетную, он что-нибудь ел: трюфель, вытащенный пальцами из паштета, кусочек ветчины, ложечку икры, а если хотел подкрепиться основательно — наливал из бутылки остатки вина, делал большой бутерброд и, завернув манжеты, медленно ел, присев на краешек стола, который предварительно вытирал.
Выпадали минуты, когда Дезире оставался без дела. Его назначили экономом, передав под его надзор все, что имелось в буфетной: напитки, съестное, сигареты, конфетти, серпантин и прочую мишуру. Он должен был следить за тем, чтобы отсюда ничего не выносили без правильно заполненного счета, затем, через глазок, убедиться, что именно этот счет, а не другой подан клиенту — официанты ведь способны на все, однажды ночью ему пришлось раздеть одного из них, чтобы найти деньги, которые тот хотел прикарманить.
Жюли была в оранжевом зале. Ее клиенты ушли. Устроившись за столиком с Шарлоттой, крупной блондинкой, они лениво обменивались фразами, делая вид, что пьют, и всякий раз, когда проходивший мимо г-н Рене пощелкивал пальцами, вставали, чтобы потанцевать вдвоем.
В «Монико» Дезире попал благодаря Жюли. В тот вечер, обнаружив пропажу денег, он хотел уехать. Не важно куда. Куда глаза глядят. Увидев, как легко он смирился, Жюли возмутилась: она была не способна понять, что в подобном случае человек может испытывать чуть ли не облегчение.
А именно так оно и было. Это должно было случиться. По ошибке, по неопытности, из робости, если так можно сказать, он взял в Париже столь значительную сумму денег, не последовав, таким образом, неписаному, но тем не менее непреложному правилу. Решение уехать не удивило и не взволновало его: он знал — это неизбежно. И напротив, отправляясь в банк, чтобы взять триста тысяч франков, он чувствовал себя смущенным, виноватым.
В те два предыдущих раза, когда он думал о побеге, мысль о деньгах ему даже в голову не приходила. Ему следовало просто остаться на улице без денег.
И теперь это наконец случилось.
— Подожди, я зайду на минутку к хозяину.
Жюли спустилась вниз. Вернувшись через несколько минут, она объявила:
— Я не ошиблась. Ну куда ты пойдешь? Здесь наверху есть свободная комнатушка-комната прислуги Фред обычно сдает ее на месяц и недорого. А я поживу в этом номере денек — другой, и если ничего не найду, тоже переберусь на седьмой этаж. Но я уверена, что найду.
И она нашла. Сначала место танцовщицы в «Монико» дня себя, а через несколько дней и для него — должность, которую он занимал уже почти два месяца.
В принципе общего между ними больше ничего не было Изредка, когда Жюли оставалась одна, они вместе, на рассвете, уходили к себе в гостиницу.
Жюли рассказывала ему о Рене, о хозяине, г-не Додвене, о своих подружках или о клиентах; он терпеливо слушал, качал головой, бессмысленно улыбался. В конце концов она теряла терпение:
— Ну что ты за человек!
— А что?
— Не знаю. Ты всем доволен. Из тебя можно веревки вить. Ты не подаешь жалобу, однако полиции не боишься — я заметила. А с этой стервой, что тебя обокрала, здороваешься, встречаясь на лестнице.
Она, как, впрочем, и он, не сомневалась, что пакет с деньгами взяла со шкафа горничная с их этажа, некрасивая девица с жирными волосами и большой мягкой грудью. Она всегда подсматривала за клиентами в номерах, постоянно слонялась по коридорам, прихватив для виду тряпку или швабру.
Жюли узнала, что ее любовник, музыкант из казино, относился к ней жестоко и презрительно.
— Держу пари-деньги у него. Он слишком хитер, чтобы сразу воспользоваться ими. Ждет конца сезона.
Вполне возможно. Ну и что?
Это просто еще одна форма его грез. Не из-за этого ли он и ушел? Он часто задавал себе такой вопрос. Когда он, будучи молодым человеком, проходил в сумерках по подозрительным улицам мимо женщин определенного пошиба, его пробирала дрожь. Он словно нечаянно дотрагивался до них и тут же, не оглядываясь, уходил крупными шагами, лишь только они пытались заговорить с ним.
Иногда, особенно зимой, он покидал свой кабинет на улице Монторгейль и под мерзким мелким дождем с четверть часа бродил по улочкам возле Центрального рынка, там, где от некоторых фонарей как бы тянет запахом грязных тайн.
Каждый раз, когда он, один или с женой, садился в поезд, да, можно сказать, каждый раз он, в вагоне первого класса, завидовал людям с жалкой поклажей, которые ехали неизвестно куда, безразличные ко всему, что их ждет.
Ночным сторожем на улице Монторгейль служил бывший преподаватель лицея, который потерял место из-за историй с девочками-подростками. Плохо одетый, нестриженый, он приходил на службу вечером с литровой бутылкой вина в кармане и устраивался в маленькой комнатушке, где на спиртовке разогревал себе ужин.
Утром, если г-н Монд из-за срочной работы являлся пораньше, он видел, как сторож, тихий, равнодушный, собирает свои вещи, машинально, для очистки совести, делает последний обход и, наконец, выбирается на улицу, освещенную восходящим солнцем.
Куда он уходил? Никто не знал, где он живет, в каком закутке будет, как зверь, отлеживаться целый день Г-н Монд ему тоже завидовал. А теперь и г-н Дезире стал чем-то похож на него.
— Что тебе, малыш?
В чулан влетел рассыльный, разумеется к г-ну Рене, все еще занятому едой.
— Хозяин наверху?
— А что?
— Какой-то легавый — я его не знаю — идет сюда. Хочет поговорить с хозяином.
Г-н Рене тут же соскочил со стола, бутерброд исчез; он вытер пальцы, смахнул крошки с лацканов пиджака, притом так быстро, что, казалось, все это проделано одним жестом, и бросился через площадку для танцев, еле удерживаясь, чтобы не побежать, да еще стараясь улыбаться посетителям.
Не успел он добраться до главного входа, ведущего на мраморную лестницу, как дверь открылась и появился человек; вошедший, перед которым залебезил художественный руководитель, оставить пальто в гардеробе не пожелал.
Дезире не спускал с них глаз. Жюли с подружкой уже все поняли. Через глазок было видно, как г-н Рене приглашает инспектора к столу, подальше от танцплощадки, но полицейский качал головой, что-то говорил, продолжая стоять, и г-н Рене через другую дверь вышел в игровой зал. Кое-кто из полицейских, те, что были в хороших отношениях с заведением, имели туда свободный доступ, но поскольку там не все делалось по закону, новеньких приваживать не спешили.
Полицейский, высокий крупный мужчина лет тридцати пяти, ждал, рассеянно осматривая банальное убранство дансинга. Г-н Рене отсутствовал недолго; он появился вновь вместе с хозяином г-ном Додвеном, бывшим нотариусом, который и теперь еще сохранял от своей прежней профессии внешнее достоинство.
Полицейского пригласили пройти в клетушку Дезире, усадили, предложили ему шампанского.
— Пожалуйте сюда, — приговаривал г-н Додвен. Здесь нам будет удобнее беседовать… Рене!
— Да, мсье.
И Рене, который все понимал, достал бутылку хорошего шампанского, подошел к шкафу, протер два бокала.
— У нас здесь, как видите, тесновато.
А г-н Додвен, как всегда красивый, несмотря на мраморную бледность лица, принес из зала два стула с красной бархатной обивкой. — Садитесь.
Вы из ниццкой бригады? Нет? По-моему, я вас раньше не встречал.
Дезире не смотрел на них. По долгу службы он следил за залом, где все с нетерпением ждали ухода последних гостей, которые все еще оставались и не давали двум десяткам человек отправиться спать.
Жюли не видела лица Дезире, но знала, что он у себя, и издали делала ему знаки, словно спрашивая: «Ну как там? Что-нибудь серьезное? «
Ответить ей он не мог. Да и к чему? Просто Жюли время от времени нуждалась в контакте с ним, например, строя гримасу, когда была удручена плохо танцевавшим или смешным партнером.
