Человек из Лондона - Сименон Жорж (лучшие книги .txt) 📗
Малуэн указал на три дома, высящиеся на откосе, и его собеседник сочувственно вздохнул:
— Не очень-то здесь весело!
— Скажите, а вдруг этот ваш англичанин вооружен?
— Вроде бы нет.
Уходить Малуэну не хотелось, но как-то уж очень странно торчать тут под дождем, пялясь на море. Однако именно дождь, присутствие жандарма, тоскливое зрелище мокрых крыш, белые барашки на зеленом море успокаивали его. Ему нужно было, чтобы вселенная казалась угрюмой. Он слушал стук дождевых капель по рифленому железу крыши и знал, что струи воды просачиваются внутрь.
— А точно известно, что он не покинул город? — спросил Малуэн так же равнодушно, как если бы попросил прикурить.
— Да я же знаю только то, что мне сказали. Инспектор Скотленд-Ярда утверждает, что у этого типа в кармане ни гроша, ни ножа, ни револьвера.
Это навело Малуэна на мысль, что его клоун сидит без еды. Ну, прямо с ума сойти: стой здесь и думай об одном и том же.
Не решил ли беглец, услышав голоса, что он окружен? Не дрожит ли от страха и холода? А что он испытал, когда вошла Анриетта?
Малуэн столкнул ногой с обрыва ком земли, и тот упал на рифленное железо крыши.
— Сарай ваш? — спросил жандарм. — У вас есть лодка?
— Плоскодонка. Но в ближайшие дни куплю моторку.
— С каких лет у вас на железной дороге выходят на пенсию?
— С пятидесяти пяти.
Они вели неторопливую беседу, а внизу по-прежнему сидел голодный человек! Малуэн пнул ногой еще один ком земли, как мальчишка, который гоняет камень, возвращаясь домой из школы. Но глаза у него забегали — в тот момент, когда жандарм поинтересовался насчет пенсии, стрелочник подумал: «Если я не отопру дверь, клоун через несколько дней умрет».
Воображение тут же стало рисовать ему страшные картины: например, ночью, в самый разгар прилива, он тащит к морю худое одеревеневшее тело.
— Пойду перекушу, — пробормотал он.
И, засунув руки поглубже в карманы, направился к дому.
Хуже нет, чем давать волю мыслям. Ночью жандармы, несомненно, будут делать обход с карманными фонариками, и стоит человеку, на свою беду, пошевелиться…
Все, даже Эрнест, вернувшийся из школы, уже сидели за столом. Малуэн молча принялся за еду, поочередно поглядывая на домашних.
— Пойдешь со мной в город? — спросил он вдруг Анриетту.
Девушка посмотрела на мать, та кивнула:
— Вот и хорошо. Ступайте, прогуляйтесь вдвоем.
— А я? — заныл Эрнест.
— А ты останешься дома.
Малуэн поднялся в спальню причесаться и почистить костюм. Потом достал старую коробку, которая хранилась в зеркальном шкафу: надо взять немного денег. В коробке лежали тысячефранковый и пятисотфранковый билеты, и он украдкой сунул их в карман.
— Готова, Анриетта?
— Еще пять минут.
Когда он проходил мимо комнаты дочери, ему захотелось распахнуть дверь. В тазу плескалась вода. Малуэн на секунду приостановился и насмешливо бросил:
— Прихорашивайся, прихорашивайся!
Да, тот человек голоден. Дождь не прекращается, а в сарае, конечно, образовалось с десяток щелей, через которые каплет ледяная вода.
— Эрнест, выйди-ка на минуту.
— Зачем?
Малуэн выставил мальчика в коридор и протянул руки к огню, как делал обычно после мытья.
— Я обдумал то, о чем рассказала Анриетта утром, — сказал он жене, — Об этом никому ни слова, понятно?
— А если он сбежит на твоей лодке?
Об этом Малуэн не подумал. Он с огорчением вздохнул:
— Что поделаешь!
Анриетта напудрилась и подкрасилась, несколько переборщив с помадой, что было особенно заметно на фоне зеленого шелкового платья. Когда она надевала его, все сразу замечали, что она полнее, чем кажется.
— Куда пойдем?
— Посмотрим.
До тропинки вниз они шли молча, и Малуэну было беспричинно радостно, словно он отправился на праздник или на свадьбу и повседневная жизнь куда-то отступила.
— Хозяин за тобой не приударял?
— Еще чего!
Он изучал дочь своими маленькими глазками с удовольствием и в то же время с беспокойством.
— Я посоветовал матери никому не рассказывать о сарае. Разумеется, и ты никому не говори.
В порту отчаливал траулер, и весь экипаж, собравшийся на палубе, с улыбкой поглядывал на Анриетту. Она тоже шла не обычной своей походкой, а выступала как-то мягко, торжественно, и на лице ее светилась радость.
— Мы идем в кафе «Швейцария»?
Малуэн ответил не сразу, он посмотрел на свою стеклянную будку на конце порта и вздрогнул при мысли, что теперь богат. Это было неслыханно, не правдоподобно! В одиночестве он даже не отдавал себе отчета в том, что собой представляют такие деньги, но сейчас, прогуливаясь с дочерью, открывал для себя все новые и новые перспективы.
— Тебе не хочется снова идти на работу?
— Нет. Но это невозможно, — ответила она, не подозревая, какой смысл вложил в эти слова отец.
— А если бы стало возможно? И я одел бы тебя лучше, чем дочь Лене?
— Ну, эта сколько на себя ни истратит, так и останется пугалом огородным.
В стеклянной будке Малуэн различил фигуру сменщика. День был серый. Огней еще не зажигали, и все вокруг казалось мрачным и убогим. Дневной стрелочник тоже, наверно, видел его и завидовал, что он гуляет со своей прифрантившейся дочерью.
На углу набережной дежурили два жандарма, еще один — у входа в морской вокзал. Прохожие спешили.
День угасал. Пешеходы жались к домам, чтобы их не забрызгали автомашины.
Кафе «Швейцария» зажгло огни. Зазвучал граммофон. Камелия уже сидела в своем углу и, поскольку Малуэн пришел с дочерью, делала вид, будто они незнакомы, что, однако ж, не помешало ей оглядеть Анриетту с головы до ног.
— Выпей-ка чего-нибудь сладкого, скажем ликеру.
Официант! Один ликер и один кальвадос!
— Бенедиктин? — осведомился официант.
Анриетта поморщилась и покачала головой.
— Мне тоже кальвадос, только с сахаром.
Она первой заговорила о том, что их волновало.
— Я все думаю, есть ли у него еда. И потом, молодой он или старый?
Ни молодой, ни старый! Он человек без возраста.
Печальный неприкаянный бедняга.
«Невезучий», — подумал Малуэн, припоминая медленно плывущую шлюпку и человека в ней, погружающего багор в воду в поисках чемодана.
— Трубка была дорогая, отец?
— А что?
— Если не очень, то я куплю тебе другую.
Ему стало страшно — а вдруг она узнает, что трубка стоила двести пятьдесят франков?! Он перевел разговор на другую тему.
— Кажется, мать просила тебя купить голубую шерсть?
— Да. Она хочет, чтобы я связала Эрнесту свитер.
Интересно, сколько стоит мех, который носит Камелия? Малуэн вспомнил, как однажды, целуя девицу, он прикоснулся к теплому надушенному меху. В мехах он не разбирался и спросил об этом у дочери. Анриетта высокомерно ответила:
— Держу пари, что он искусственный! А женщина эта — шлюха. Я ее знаю. По утрам она приходила в мясную лавку в грязном халате и стоптанных туфлях.
— А искусственный мех сколько может стоить?
— Пожалуй, три сотни франков.
Он выпил вторую рюмку кальвадоса и вынул для расплаты с официантом пятисотфранковый билет.
— Пошли!
— Куда?
— Увидишь!
Бывают дни, когда алкоголь не действует или просто вызывает головную боль, иной же раз он вселяет в душу надежду и оптимизм. Так было сейчас с Малуэном.
Глаза его блестели и, выходя, он тайком дружески помахал Камелии.
Стемнело. Витрины светились огнями. Зонты прохожих сталкивались. Малуэн заметил на одной молодой женщине элегантный голубой плащ и тут же решил купить дочери такой же. С безразличным видом и легкой улыбкой он завел Анриетту в магазин «Новые галереи», прошел от секции к той, где торговали непромокаемой одеждой, и сразу же подозвал продавщицу:
— Покажите-ка нам голубые плащи.
— Простые или шелковые?
Пока дочь примеряла, Малуэн думал об инспекторе Скотленд-Ярда, именно ему адресуя вызывающую улыбку. Он бросал вызов не только инспектору, но и простофиле-жандарму, своему утреннему собеседнику, и маленькому комиссару, который все еще, вероятно, бегал под дождем как одержимый.
