Крылья безумия - Пентикост Хью (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
— Вы составили свое мнение обо мне, — сказал Питер. — Я подозреваю, что это ваш талант. И меня заинтересовало, к какой категории меня отнесли.
— Вы пришли сюда как враг, — бесстрастно заговорил генерал. — Любая разновидность врага опасна, мистер Стайлс. Например, безмозглый парень, который застрелил вашего друга Минафи. Я подозреваю, что, если бы вы повстречали его до главных событий, вы бы отмахнулись от него, как от пустого места. А я нет. Как вы сказали, у меня талант оценивать людей. Я бы разглядел в нем потенциальную взрывную силу в ту самую минуту, когда обратил на него свой взор.
— А каков мой потенциал? — спросил Питер.
— Я вовсе не гений, мистер Стайлс. Солдат учится суммировать факты. Битвы редко выигрывают только лишь за счет материально-технического обеспечения. При всей невероятной мощи современной техники, автоматизации войны по-прежнему существует человеческий фактор. Кто-то должен нажать кнопку, с которой все это начнется. Узнайте того человека, который нажимает кнопку, — и вы получите преимущество, пусть даже вы и уступаете в огневой силе. — Уидмарк поднес золотую зажигалку к своей темной суматрийской сигаре. — Я не буду притворяться, что вынес законченное суждение о вас в течение последних десяти минут, мистер Стайлс. Вы небезызвестный человек. Я читаю ваши статьи в «Ньюс вью» на протяжении последних десяти лет. Мне известен образ ваших мыслей. Вы, в основе своей, сентименталист. Вы думаете о свободе как маленький мальчик на параде Четвертого июля. Вы, наверное, роняете слезу при виде статуи Свободы на обратном пути из Европы. Вы думаете о расовых проблемах в категориях доброго дяди, а не в категориях власти, к которой они и сводятся. Полагаю, вы поддерживаете идею пассивного сопротивления, в то время как конечно же не существует такого явления, как сопротивление, которое пассивно. Вы живете по кодексу, сочиненному романтиками. Неужели вы думаете, что реалист стал бы отстранять от себя Эйприл сегодня ночью? Она красивая девушка с красивым телом. Реалист взял бы ее тогда же, там же, на ближайшей клумбе.
— Похоже, у вас это навязчивая идея, — заметил Питер.
— Это основа, на которой строится оценка, — сказал генерал. — Если только вы не голубой, то у вас была возможность, которой вы пренебрегли. Вот и выходит, что вы — сентиментальный романтик. Это означает, что реалист всегда опережает вас на один шаг. Пока вы будете размышлять об этической стороне дела, он уничтожит вас. Вы, возможно, будете сражаться мужественно и умело, мистер Стайлс, но реалист обычно наносит первый удар — и это означает, что шансы всегда не в вашу пользу. Романтик — заведомый неудачник.
— Значит, я не опасен, — сказал Питер, сохраняя непринужденный тон.
— Напротив, смертельно раненный зверь может разорвать на куски, если вы представите ему такую возможность.
— А я — смертельно раненный зверь?
— Ваш романтический кодекс доживает последние дни, мистер Стайлс, — сказал Уидмарк. — Но в вашем жале все еще есть яд. У вас есть аудитория. Люди прислушиваются к вам. Вы хорошо действуете в маневренной обороне. Но не более того, Стайлс, в маневренной обороне. Реалисты просыпаются, и уже давным-давно поздно останавливать их словами, риторикой, маршами протеста.
— Итак, вы побеждаете, а мы проигрываем, — подытожил Питер.
— Вне всякого сомнения.
— Тогда что же сделало Сэма Минафи настолько опасным, что его пришлось убить? — Голос Питера посуровел.
— Смерть Минафи была неожиданным несчастным случаем, — объяснил Уидмарк. — Случаем индивидуального энтузиазма, слишком рано выплеснувшегося наружу. Вы думаете, что я желал смерти Минафи? Это сделало его героем в ваших глазах, Стайлс, и в глазах миллионов других романтиков. Он был глупцом, превращенным в героя. Герой встает на моем пути. Глупец же был только досадной неприятностью.
— Он был порядочным человеком, протестующим против ваших действий, — сказал Питер. — Он имел право на то, чтобы выражать свой протест, точно так же как у вас есть право не соглашаться с тем, что я думаю. Но не на то, чтобы убивать. Никто не имеет право на то, чтобы убивать.
Уидмарк улыбнулся слабой, безрадостной улыбкой:
— Вы считаете, что я представляю опасность для вашего образа жизни, Стайлс?
— Смертельную опасность, — сказал Питер.
Уидмарк опустил руку вниз и открыл ящик письменного стола. Он достал полицейский автоматический пистолет 32-го калибра и положил его на письменный стол. Питер почувствовал, как его мускулы напрягаются. Потом Уидмарк подвинул пистолет через стол, вне пределов собственной досягаемости и поближе к руке Питера.
— Этот пистолет заряжен, Стайлс. Если я настолько опасен для вас и для вашего мира, возьмите его и застрелите меня. Эта комната звуконепроницаемая. После вы сможете вытереть отпечатки своих пальцев с пистолета и нанести мои отпечатки. Это будет явное самоубийство. Вы сможете беспрепятственно выйти из дома и уехать, не подвергаясь никакой опасности.
Питер перевел взгляд с генерала на пистолет и обратно.
Уидмарк рассмеялся — это был резкий и безрадостный звук.
— Такой шанс выпадает раз в жизни, Стайлс. Такого отличного шанса вам больше никогда не представится. Поверьте мне, если бы я считал вас хотя бы вполовину настолько опасным, насколько вы считаете опасным меня, и будь у меня такой же шанс в отношении вас, я бы не колебался ни секунды. Ну, давайте же, приятель! Воспользуйтесь им! Решите проблему!
— Я не нахожу эту шутку очень смешной, — сказал Питер.
— Вы понимаете, что я имею в виду, Стайлс? — спросил Уидмарк. — Если вы знаете того, кто нажимает кнопку, у вас всегда есть преимущество.
Питер стоял не шелохнувшись, пристально глядя на крупного человека за письменным столом. Эта интерлюдия с пистолетом наверняка была не чем иным, как хорошо продуманным спектаклем. И все-таки Питер спрашивал себя, не заключено ли какой-то доли истины в том утверждении Уидмарка, что, поменяйся они местами, тот, ни секунды не колеблясь, пустил бы в ход свой пистолет. Чарли Биллоуз предупреждал его. Фанатизм ни перед чем не остановится. Вы можете высмеивать армию генерала и подобные экстремистские группы, расположившиеся по всей стране, но сам этот человек был вовсе не смешон.
