Мастера детектива. Выпуск 5 - Кристи Агата (книги хорошего качества txt) 📗
Разве он недостаточно трогательно описал свои страдания и страдания всей семьи? Вначале, до исповеди, он считал, что Мегрэ относится к нему с сочувствием, и думал, что это сочувствие не угаснет. Собственно, на него–то и рассчитывал. Но сейчас он не видел в комиссаре и следа участия. Спектакль окончился. Мегрэ спокойно покуривал свою трубку и, судя по его взгляду, о чем–то серьезно размышлял. Лицо его не выдавало никакого волнения. – А что бы вы сделали на моем месте? – спросил все–таки Этьен Но. Мегрэ так взглянул на него, что бедняга подумал, уж не перегнул ли он палку, как ребенок, который, едва его простили за злую шалость, уже спешит воспользоваться снисходительностью взрослых и становится еще более требовательным и нетерпимым, чем раньше. О чем же думает Мегрэ? У Этьена Но мелькнула мысль, что благожелательное отношение комиссара к нему было не чем иным, как западней. А вот теперь комиссар встанет, вынет из кармана наручники и произнесет обычные в таких случаях слова: «Именем закона…»
– Я вот думаю… – неуверенно начал Мегрэ. Он снова сделал несколько затяжек, закинул ногу за ногу, потом опять принял прежнюю позу.
– Я вот думаю… да… что мы могли бы позвонить вашему другу месье Альбану… Который час?.. Десять минут первого. Должно быть, телефонистка еще не легла и соединит нас… Да, пожалуй, правильно… Если вы, месье Но, не очень устали, мне кажется, лучше со всем покончить сегодня же. Тогда завтра я смогу уехать…
– А разве…
Этьен Но не знал, как закончить свой вопрос, вернее, он не осмеливался произнести слова, которые чуть не сорвались у него с языка: «А… разве мы еще не покончил и?»
– Разрешите? – Мегрэ встал, прошел в переднюю и принялся крутить ручку телефона.
– Алло… Простите, дорогая мадемуазель, что я так поздно беспокою вас… Да, да, это я… Вы узнали мой голос?.. Нет… Никаких неприятностей… Будьте так любезны, соедините меня с месье Гру–Котелем… Пожалуйста… Позвоните погромче и подольше, а то вдруг он крепко спит…
Через приоткрытую дверь Мегрэ видел, как Этьен Но в полном недоумении, весь какой–то обмякший, обессиленный, безвольный, залпом выпил рюмку арманьяка.
– Месье Гру–Котель?.. Как вы поживаете?.. Вы уже легли? Что вы говорите?.. Читали, лежа в постели?.. Да, это комиссар Мегрэ… Я у вашего друга… Мы с ним болтали… Что?.. Вы простудились?.. Как это некстати!.. Можно подумать, вы предвидели, что я собирался вам предложить… Нам бы хотелось, чтобы вы заглянули сюда… Да, да… Знаю, что туман… Вы уже разделись? В таком случае мы к вам приедем. На машине нам недолго… Что?.. Вы предпочитаете сами?.. Нет… Ничего особенного. Я завтра уезжаю. Представьте себе, важные дела призывают меня в Париж…
Несчастный Этьен Но, окончательно сбитый с толку, поглядывал на потолок, думая, наверно, о том, что его жена все слышит и очень волнуется. Может, пойти успокоить ее? А как он мог успокоить? Поведение Мегрэ сейчас вселяло в него тревогу, и он уже сожалел о своей откровенности.
– Что вы говорите?.. – все еще доносился из прихожей голос Мегрэ. – Через четверть часа? Долговато… Поторопитесь… До встречи… Спасибо, мадемуазель…
Мегрэ повесил трубку.
– Он сейчас придет, – сказал он. – Очень обеспокоен. Вы не представляете, в какое состояние привел его мой звонок…
– Но ведь у него нет никаких оснований для…
– Вы так полагаете? – спросил Мегрэ.
Этьен уже окончательно перестал понимать комиссара.
– Вы не будете возражать, если я поищу на кухне что–нибудь перекусить?.. Не беспокойтесь, я найду выключатель… А где холодильник, я уже приметил…
А не прикинулся ли Мегрэ голодным, не разыграл ли он комедию оттого, что ему просто не улыбалась перспектива провести еще десять минут в гостиной наедине с Этьеном Но? Возможно! В кухне Мегрэ зажег свет. Плита уже остыла. Он разыскал куриную ножку, покрытую застывшим желе, отрезал себе толстый ломоть хлеба, густо намазал его маслом…
– Простите…
Мегрэ, жуя, вернулся в гостиную.
– …у вас не найдется пивка?
– Может быть, рюмку бургундского?
– Лучше бы пива, но если нет…
– В погребе, кажется, есть… Я всегда заказываю сразу несколько ящиков, но не знаю, осталось ли…
И вот, как бывает иногда, когда близкие, оплакивая дорогого покойника, вдруг среди ночи прерывают слезы и стенания, чтобы утолить голод, Мегрэ и Этьен Но после всех потрясений деловито расхаживали по погребу.
– Нет… Это лимонад… Подождите… Пиво должно стоять под лестницей…
Так оно и оказалось. Они вылезли из погреба с бутылками. Еще надо было отыскать кружки. Мегрэ, зажав в руке куриную ножку, продолжал жевать, и подбородок у него лоснился от жира.
– Интересно, ваш друг месье Альбан придет один или нет? – как бы невзначай проговорил он.
– Что вы хотите сказать?
– Ничего. Предлагаю пари…
Но заключить пари они не успели. Во входную дверь тихонько постучали. Этьен Но бросился открывать, а Мегрэ, держа в одной руке кружку пива, а в другой–куриную ножку на ломте хлеба, спокойно прошел на середину гостиной. Он услышал шепот Гру–Котеля:
– Я встретил месье и позволил себе привести его сюда, он… Взгляд Мегрэ на мгновение стал жестким, но тут же, без всякого перехода, в глазах его вспыхнули веселые огоньки. Он крикнул:
– Входите, Кавр… Я вас ждал…
9. Шорох за дверью
Бывает, что какой–нибудь сон, который длился, как нас заверяют, всего несколько секунд, мы помним очень долго, иногда всю жизнь. Вот и сейчас эти трое мужчин, что вошли в гостиную, на какое–то мгновение показались Мегрэ совсем не теми, что были в действительности, или, уж во всяком случае, не такими, какими они представлялись себе сами. Но именно такими они навсегда запечатлелись в памяти Мегрэ. Все они, в том числе и сам Мегрэ, были уже немолоды, но, как это ни странно, при взгляде на них у Мегрэ создалось впечатление, что здесь собрались великовозрастные школьники. У Этьена Но в юности, наверно, намечалось брюшко и была склонность к полноте – добродушный здоровяк, хорошо воспитанный и немного застенчивый. С Кавром Мегрэ познакомился давно, в дни ею молодости, и уже тогда он был таким же желчным и необщительным, как и сейчас. И как он ни старался – а в те времена он следил за собой,платье никогда не выглядело на нем элегантно, как на других. Всегда он казался каким–то невзрачным, дурно одетым. От него веяло тоской. Когда он был ребенком, его мать, должно быть, постоянно твердила: «Жюстен, пойди поиграй с детьми…» И делилась с соседями своими опасениями:
«Знаете, мой сын никогда не шалит, не играет. Боюсь, как бы это не отразилось на его здоровье. Слишком уж он серьезен. Все время о чем–то думает…» Ну, и Альбан, по–видимому, не очень изменился. Наверно, он всегда такой и был: длинные, худые ноги, холеное, продолговатое лицо, узкие белые кисти рук, покрытые рыжеватыми волосами, аристократизм во всем облике… Он, наверно, списывал уроки у товарищей, курил их сигареты и где–нибудь в уголке рассказывал им непристойности… И вот теперь эти трое мужчин оказались втянутыми в историю, которая для одного из них может кончиться пожизненной тюрьмой. А ведь они люди семейные.
Двое детей, живущих где–то на юге, носят имя Гру–Котеля и, возможно, унаследовали и кое–какие его пороки. Жена и дочь Этьена Но находятся сейчас здесь, в этом доме, и они едва ли смогли в эту ночь забыться во сне. Что касается Кавра, то его супруга, должно быть, по обыкновению воспользовалась отсутствием мужа – предвидя это, он был еще мрачнее обычного. Мегрэ сразу заметил, что с Этьеном Но за несколько минут, что он отсутствовал, произошла довольно резкая перемена. Только сейчас он рассказывал Мегрэ о своем преступлении, откровенно, как мужчина мужчине, поверял ему свои душевные муки, и вот, войдя в гостиную вместе с Кавром и Гру–Котелем, еще весь пунцовый от волнения, он, тщетно, правда, пытался принять независимый вид. «А ведь в нем есть что–то детское,подумал Мегрэ, – бедняга краснеет, как мальчишка». И он вдруг почувствовал себя школьным учителем, который только что отчитал ученика Этьена Но за неблаговидный поступок, а теперь пришли его однокашники и выжидающе смотрят на своего товарища, словно спрашивая: «Ну, как ты держался?» А держался он плохо. Не защищался. Плакал. И теперь думал, не остались ли у него на лице следы слез. Но Этьен не сдавался: пусть они считают, будто все прошло великолепно. Он засуетился, достал из буфета рюмки, налил всем арманьяка. В Мегрэ вдруг вселилось какое–то мальчишество: бывают моменты, когда человек не задумывается над своими поступками. Он подождал, пока все рассядутся, а затем вышел на середину гостиной, посмотрел на Ка–вра, на Гру–Котеля и сказал:
