Сочинский вариант - Михеев Михаил Петрович (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
Он шутил, хотя уже не улыбался. Мне тоже было не до улыбок.
— Не возражаю,— согласилась я.— Пусть думают.
Свернув с шоссе, мы пропылили метров двести по разбитой дороге и остановились за кустиками. Я выбралась из машины, Ковалев тоже. Солнце здесь грело совсем по-летнему, я уже соскучилась по теплу.
То, что рассказал мне лейтенант Ковалев, несколько улучшило мое настроение, тем более, что печальный конец истории, который так удручал моего рассказчика, меня не тревожил.
Георгия Ефимовича Башкова встречали в Адлере лейтенант Ковалев и сержант Кузовкин. Оба были, конечно, в штатской одежде и приехали не в такси, а на развалюхе — «газике», который специально выделялся для подобных целей, как совсем не привлекающий к себе внимания. Развалюхой, похожей на видавшую виды машину какого-нибудь нерадивого водителя, «газик» был только по внешнему виду; на самом деле на нем стоял новый мотор, вся ходовая часть была в отменном порядке,— объяснил мне лейтенант Ковалев.
Башков в толпе пассажиров спустился с самолета, сел в автобус — вместе с Кузовкиным, а Ковалев двинулся на «газике» следом за автобусом. В городе Георгий Ефимович сошел возле Главпочтамта, Кузовкин последовал за ним,— Ковалев ехал поодаль, стараясь не терять их из виду, на тот случай, если Башков решит взять такси. Но он завернул в комиссионный магазин, сдал там золотое кольцо, получил деньги, зашел в ЦУМ и купил себе новый пиджак, за который расплатился — как заметил Кузовкин — из тех денег, которые получил за кольцо. Пиджак надел в примерочной, а старый попросил завернуть и взял с собой. Из ЦУМа зашел в ресторан, сдал сверток со старым пиджаком в гардероб, а сам некоторое время разглядывал на себе свою обнову в зеркале вестибюля и, по заключению того же Кузовкина, остался весьма недоволен покупкой. После обеда он взял сверток, направился в туалет, туда Кузовкин уже не пошел, тем более, что Георгий Ефимович тут же вышел, уже переодетый в старый пиджак, а новый он нес завернутым в бумагу. Желая расстаться с неудачной покупкой, он посетил комиссионный магазин, сдал новый пиджак на комиссию.
— Понимаете, Евгения Сергеевна,— рассказывал лейтенант Ковалев,— вроде бы мой Кузовкин не попадался ему на глаза, но у нас обоих создалось такое впечатление, что ваш бухгалтер мог думать, что за ним следят. Что все его действия — это разыгранный по такому случаю спектакль… Он вышел из комиссионного магазина, и вот здесь мы его и потеряли. И даже не потому, что он собирался удрать, скрыться от возможного наблюдения. Нет, все получилось просто: возле магазина останавливается такси, выходит пассажир, он садится на его место. А Кузовкину уже места нет, и других машин поблизости нет, светофор движение перекрыл. Я в квартале от магазина стоял, вижу такое дело, иду на красный… и надо же — детский сад через улицу пошел, девушка впереди и малыш с красным флажком — минуту я потерял, и такси ушло. Нашли мы это такси. Через полчаса нашли. Водитель рассказал: пассажир, который сел возле комиссионного магазина, выбрался в районе автовокзала. Побегали мы там, побегали… Подполковник мне строгача пообещал, а фотографию Кузовкина самолично с доски Почета вытащил. Осрамили, говорит, меня перед новосибирскими товарищами, где хотите, там и ищите, а чтобы был потерянный. Так что виноваты мы перед вами, Евгения Сергеевна.
И лейтенант Ковалев сокрушенно вздохнул.
— Но вы не тревожьтесь, найдем! — успокаивал он.— Наши его в аэропорту сфотографировать успели.
— Интересно! Покажите, как получился.
Снимок был шесть на девять — поясной четкий портрет Георгия Ефимовича на фоне самолетного трапа. Снято было, конечно, телеобъективом.
— Удачный снимок! Подарите мне, у нас такого нет.
— Пожалуйста, Евгения Сергеевна. Могу даже на память подписать,— невесело пошутил Ковалев.
— А я вашему горю попробую помочь.
— Это как?
— По-моему, с автовокзала он уехал в Краснодар. У него там жена.
— Жена?!
— Разошелся с ней шесть лет тому назад. Я ее знаю. Живет одна, и он вполне мог приехать к ней, так как она еще ничего не знает о нем. И то, что его милиция разыскивает, не знает тоже. А кроме нее ему здесь приютиться, по-моему, не у кого.
— Евгения Сергеевна! Да вы нас просто спасаете.
— Запросите Краснодарское отделение.
— А вы ее имя-фамилию знаете?
— Конечно. Даже адрес.
— Так я и запрашивать не буду, сам поеду — надежнее. Нет, сам не могу… Я Кузовкина пошлю.
— Не спугните Башкова.
— Что вы, да Кузовкин там на цыпочках ходить будет. Как призрак. Только бы на месте оказался.
Думаю, оперативники подполковника Григорьева действовали вполне профессионально и все шло как должно, пока в их действия и планы не вмешался всемогущий Случай…
— А вот что за спектакль он здесь устроил,— сказала я Ковалеву,— это нужно проверить. Пройдусь я завтра по его следам. Проиграю его программу.
— Вам чем-либо помочь?
— Нет, лучше, если я одна прогуляюсь. Вы дайте мне что-нибудь для комиссионного магазина, понимаете?
— Понимаю,— Ковалев задумался на секунду и вытащил из кармана авторучку.— Вот, «Паркер», с золотым пером.
— Даже с золотым?
— Юбилейный подарок. Такие ручки наш «Интурист» продает. Запросите за нее рублей восемьдесят. Не дадут, конечно, но повод для захода в комиссионку будет.
Ковалеву не терпелось проверить мою версию. Мы забрались в машину и до места моего будущего жилья доехали уже без остановок.
Маленький домик за каменной оградой выглядел вполне мило и невинно, ничто не напоминало, что здесь когда-то разыгралась драма, которая чуть не стоила жизни его хозяйке. Чистенькая старушка встретила нас во дворе. Вполне симпатичная, как и ее домик, и нельзя было подумать, что она была замешана в весьма неблаговидных делах. Лицо — зеркало души, все это, конечно, так, но я как-то присутствовала на закрытом процессе, где судили зверского растлителя с лицом симпатичным до чрезвычайности…
— Она самая, Ирина Васильевна,— сказал Ковалев.
Он прокричал ей на ухо, кто я и зачем.
— Пожалуйста, пожалуйста! — пригласила нас Ирина Васильевна.
При этом она улыбнулась так задушевно и так ласково, что я подосадовала на природу, которая отпустила Ирине Васильевне столь много привлекательности, наверное, в ущерб тем, кто этого вполне заслуживал.
Она пропустила меня вперед, а сама вытащила из кармана пестренького халатика свернутую зеленую бумажку и ловко сунула ее Ковалеву. Тот не менее ловко ее принял. А когда Ирина Васильевна отвернулась, подмигнул мне весело и удалился.
Внутри домик был такой же светленький и чистенький, как и его хозяйка. Перегородка делила его на две половины. В проходной комнате стояла кровать хозяйки, никелированная и даже с шишечками, а также круглый обеденный стол с самоваром. Комната за перегородкой была обставлена более современно: поролоновая тахта, покрытая пледом,— одеяло и постельное бельё убирались в тумбочку у изголовья, два мягких стула, полированный журнальный столик с телефоном, полочка с книгами. На стене, оклеенной обоями цвета морской волны, над тахтой висела фотография с роденовской скульптуры «Амур и Психея», которая, видимо, должна была настраивать обитателя или обитательницу комнаты на соответствующий лад.
Я потыкала пальцем в тахту, поглядела на Родена… беззаботно пожить здесь с недельку было бы неплохо.
Ирина Васильевна пригласила меня к чаю. Самовар, правда, был электрический, зато варенье вполне натуральное, кисленькое, как раз в моем вкусе, только я так и не поняла, из чего оно. Разговаривать с хозяйкой было трудновато, она еще не научилась угадывать слова по движению губ собеседника, зато сама поговорить любила, как все старухи. Я ограничивалась пока тем, что покачивала головой в нужных местах.
После чая я познакомилась с наличием духовной пищи на книжной полке — несколько разрозненных журналов и выпусков «Роман-газеты», очевидно, оставленных моими предшественниками по тахте. На обложке журнала столбики цифр, то ли подсчитывали командировочные, то ли подводили итог расходам…