Мастера детектива. Выпуск 1 - Кристи Агата (книги хорошего качества txt) 📗

Остается только думать, что еще за сутки до того, как я неожиданно для себя решила воспользоваться «тендербердом», какая–то сверхъестественная сила остановила свой выбор на мне, подчинила меня своей воле – и вообще весь мир обезумел.

Кто–то остановил свой выбор на мне. Подчинил своей воле. Оказался за моей спиной. Моя искалеченная рука болит. Болит и под ложечкой, в том месте, куда ударил меня Филипп. Это возмездие. Возмездие за моего сына, убитого четыре года назад, в Цюрихе, прежде чем он появился на свет.

Кто–то за пределами нашего мира неотступно и неустанно преследует меня.

Мне снова стало казаться, будто я живу в чьем–то чужом сновидении. И мне хочется, больше всего на свете хочется тоже уснуть – или нет, лучше пусть проснется тот, кому все это снится, пусть вокруг станет тихо и мирно, пусть я умру и все забуду.

* * *

Понедельник, 13 июля. Утро.

Цветочки на обоях в моей комнате. Голубые с красными тычинками. Грязная повязка. Часы на правой руке тикают у самого уха. Из–под простыни торчат мои голые ноги. Я спускаю их на горячий коврик, как раз на то место, куда падают лучи солнца. Под моим окном, в бассейне, две светловолосые девушки плывут рядом, широко и бесшумно взмахивая руками. Сквозь неподвижные листья пальм виднеются раскаленное небо и море, то самое море, которое я мечтала увидеть. Все такое ясное, светлое.

Я нашла на умывальнике кусочек рекламного мыла и выстирала белье, которое сняла с себя накануне. Чем пахло мыло? Теперь уже не помню. Как не помню и того, что я в действительности пережила. Некоторые детали вдруг отчетливо всплывают в моей памяти, а другие улетучились. А может быть, и эти отчетливые воспоминания – плод моей фантазии? Теперь–то я знаю, что безумие именно в этом и состоит, в этих подробностях – голубые цветочки с красными тычинками, грязная повязка, солнце среди пальм, – во множестве точных деталей, которые не связаны между собой и ни к чему не приводят, кроме как к самой себе.

Я могла бы провести в этом номере весь день, а потом еще один день, и еще один день, не двигаясь, могла бы стирать и стирать все те же трусики, все тот же лифчик, до тех пор пока не осталось бы мыла, не истерлась бы вся ткань, пока не исчезло бы все – и ребенок, и кровь, – и не нужно было бы лгать даже себе.

Время от времени со мной разговаривала Матушка. Это она заставила меня заказать кофе в номер, она заботилась обо мне, она за меня моими устами говорила по телефону, она словно вселилась в меня. Это она сказала мне:

«Дани, Дани, очнись, посмотри, на кого ты похожа». Я взглянула на себя в зеркало над умывальником. Я старалась прочесть, что кроется за моим взглядом, понять, что за тайна скрыта в моей голове, в моей душе, тайна, которая бьется, как попавшая в сети птица.

Потом я выпила две чашки черного кофе, приняла холодный душ, и мне стало легче. Время – лучший лекарь. Надо только переждать, подводной лодкой залечь на дно. И тогда я снова услышу голос Матушки. Что–то во мне словно погружается в глубокий сон, и я на некоторое время успокаиваюсь, мне становится легче.

Я надела белый костюм, темные очки, перевязала руку мокрым бинтом.

Разыскивая в сумочке гребенку, я обнаружила, что Филипп, покидая меня во второй раз, забрал все мои деньги: и конверт, и кошелек были пусты.

Кажется, пропажа не огорчила меня. В конце концов, его поступок естествен, это я могу легко объяснить. Больше того, если бы Филипп остался со мной, я все равно отдала бы ему деньги. У него не было ни гроша, и я рада за него. А в остальном пусть убирается к черту.

К тому же, поскольку до этого ни одна мысль, кроме мысли о том, что мне делать–идти в полицию и во всем сознаться или же броситься в море, – не приходила мне в голову, то кража Филиппа даже помогла мне, действительно помогла. Я подумала, что прежде всего мне нужно найти отделение Национального банка и получить деньги по чеку. Матушка сказала: «Это разумнее, чем сидеть в номере и терзаться. Благословляю тебя».

Я спустилась в холл, спросила у администратора, как проехать в отделение банка, и предупредила, что оставляю номер за собой. «Тендерберд» был на том же месте в саду, где я его поставила, раскаленный от солнца. Я обругала себя за то, что не отвела его в тень, но, сев за руль, не почувствовала запаха, которого так боялась. Я изо всех сил старалась не думать о том, во что должен превратиться в такую жару труп человека, убитого чуть ли не трое суток назад. Я привыкла подавлять свои мысли.

Сколько я себя помню, мне всегда приходилось бороться против какой–нибудь ужасной картины, которую рисовало мое воображение. Моя рыдающая мать, которой обривают голову за несколько минут до того, как она выбросилась на улицу с третьего этажа; ее распростертое на тротуаре тело. Или отец, кричащий под вагоном внезапно тронувшегося товарного состава. И я твержу себе: хватит, остановись, дуреха, но, в общем–то, разве можно что–нибудь забыть?

Всюду солнце. Я поставила машину на теневой стороне главной улицы Кассиса, которая вела на пристань. Опустила верх машины, чтобы ветер развеял дурной запах и мои страшные сновидения. В банке, куда я вошла, было чисто и покойно. Мне сказали, что я могу получить со своего парижского счета семьсот пятьдесят франков, но так как я уже потратилась в Фонтенбло, то взяла всего пятьсот. Матушка сказала мне: «Возьми все, что можно, эти деньги пропадут, беги за границу, исчезни». Но я ее не послушалась.

Ожидая, когда мне выдадут деньги, я увидела большую дорожную карту на стене и вспомнила одну фразу в телефонограмме: «Я поеду за тобой в Вильнев». Я посмотрела, нет ли Вильнева в районе автострад № 6 и № 7, между Парижем и Марселем. Их оказалось столько, что поначалу у меня опустились руки: Вильнев–Сен–Жорж, Вильнев–ла–Гийар, Вильнев–сюр–Ионн, Вильнев–л'Аршевек, Вильнев–лез–Авиньон и много еще других городков с этим названием, не считая, конечно, деревушек, которые не помечены на карте.

Я взяла на заметку Вильнев–ла–Гийар, который неподалеку от Фонтенбло, где я в последний раз открывала багажник и видела, что он пуст, а также Вильнев–сюр–Ионн, около Жуаньи, где я встретилась с похитителем фиалок. Но скорее всего, оба эти городка не имеют никакого отношения к моей истории.

Матушка сказала: «Совершенно никакого, если вспомнить телефонограмму. Она была адресована пассажиру самолета. Кто же полетит в Вильнев–ла–Гийар, который в пяти сантиметрах от Парижа, можешь сама измерить».

Я получила деньги, спрятала их в сумочку и спросила, есть ли в Кассисе агентство путешествий. Оказалось, есть: в соседнем доме, всего лишь выйти из одной двери и войти в следующую. Это я приняла за хорошее предзнаменование, тем более что на объявлениях, почти одинаковых, вывешенных на двери банка и агентства, я прочла, что сегодня, в понедельник 13 июля, они работают до двенадцати часов. Бог дал мне возможность получить деньги, и у меня оставался еще целый час. Матушка спросила: «Для чего?» Я и сама хорошенько не знала. Может, просто чтобы двигаться, чтобы сделать еще что–то, свойственное живому существу, чтобы побыть на свободе до того, как в моей машине обнаружат труп и меня схватят, бросят в темную камеру, где я буду сидеть скрючившись, обхватив голову руками, как младенец во чреве матери, как в те времена, когда меня носила в своем теле Рената Кастеллани, по мужу Лонго, родом из Сан–Аполлинаре, провинция Фрозиноне.

Я попросила дать мне расписание рейсов «Эр–Франс» и, выйдя из агентства, принялась изучать его, стоя на залитом солнце тротуаре, по которому толпой шли на пляж курортники. Указанный в телеграмме рейс 405, обслуживаемый «каравеллами», был прямой рейс Париж – Марсель, вылет из Орли по пятницам (кроме праздников) в 19:45, прибытие в Марсель (аэропорт Мариньян) в 20:55. Я сразу же подумала: «Вильнев, который я ищу, должен быть Вильнев–лез–Авиньон, так как другого, южнее, на карте нет». В то же время в моей памяти зашевелилось что–то неприятное, я никак не могла определить что именно, вытащить это на поверхность, но оно тревожило меня.