Тюрьма - Сименон Жорж (онлайн книга без txt) 📗
Ален опустил голову — возразить было нечего. Да, Рабю прав. И все же тут что-то не так. Рабю прав, но в его словах еще не вся правда.
Правды он не знал, как и все остальные, но, кажется, она начинала брезжить ему.
— Как давно вы вступили в связь со свояченицей?
— Последнее время мы уже не были близки.
— А сколько времени были?
— Около семи лет. Это не совсем то, что вы думаете. Между нами установилось что-то вроде дружбы, очень нежной, но не…
— Погодите. Интимные отношения между вами существовали? Да или нет?
— Да.
— Где же вы встречались?
— Я снял меблированную комнату на улице Лоншан.
— Дрянь дело.
— Почему?
— Ну, потому хотя бы, что респектабельные буржуа стараются держаться подальше от таких мест. Улицы вроде Лоншан кажутся им подозрительными и связываются в их сознании с представлением о пороке.
— Но это же было так невинно! — пытался настаивать Ален.
Нет, даже Рабю вряд ли поймет, что он хочет сказать. Во всяком случае, Ален уже не был уверен, что это так ясно и просто.
— Когда вы были там в последний раз?
— Двадцать третьего декабря. С тех пор прошел почти год.
— Ваша жена знала об этих отношениях?
— Нет.
— Она ревнива?
— Если мне случалось переспать с какой-нибудь бабенкой, Мур-мур никогда не упрекала меня.
— Вы рассказывали ей о ваших встречах с другими женщинами?
— Иногда. В минуту откровенности.
— Она не подозревала о вашей связи со свояченицей?
— Насколько мне известно — нет.
— Вы не думаете, что тут может быть замешан другой мужчина?
Разговор грозил принять тот же оборот, что прошлой ночью во время объяснения со свояком.
— Мне ничего не остается, как согласиться с вашим предположением.
— Я спрашиваю о другом: имеются ли у вас лично какие-либо подозрения на этот счет?
— Нет, никаких.
— Вы много времени проводили в обществе жены?
— Утром я уходил раньше нее. Когда ей, например, надо было написать статью. Обычно она это делала дома. Иной раз она задерживалась, чтобы поговорить по телефону с сыном, он у нас живет на нашей вилле «Монахиня».
— Сколько ему лет?
— Пять.
— Это хорошо. Хорошо, а может, и плохо. Смотря по обстоятельствам. Продолжайте.
— Около одиннадцати она — почти ежедневно — звонила мне в редакцию и спрашивала, где я обедаю. А затем мы, как правило, встречались в ресторане.
— Продолжайте.
Рабю отодвинул тарелку, раскурил трубку.
— Из ресторана она чаще всего отправлялась брать интервью. Ее специальностью были беседы с заезжими знаменитостями. Длинные, обстоятельные. Собственно, даже не интервью, а нередко настоящие очерки, печатавшиеся с продолжением. Затем она снова звонила или присоединялась ко мне в нашем любимом баре «Колокольчик» на улице Мариньяно. Мы там собирались в восьмом часу своей компанией — человек десять-двенадцать.
— И ужинали тоже в компании?
— По большей части, да.
— Домой возвращались поздно?
— По правде сказать, раньше часу ночи почти никогда. Часа в дватри.
— Картина ясная — жили на холостую ногу. А присяжные, как бы они ни беспутничали сами, ведут все-таки семейный образ жизни. Ужин в кругу семьи, да еще с непременной суповой миской на столе, — одно упоминание об этом, и они приходят в умиление, размякают.
— Мы супа не едим, — холодно отозвался Ален.
— Завтра вашу жену переведут в тюрьму Птит-Рокетт. Я ее там навещу. Вы тоже можете попросить разрешения на свидание, но я сомневаюсь, чтобы на данном этапе следствия вам его дали.
— А что газеты?
— Вы не читали? Пока что комментарии довольно сдержанные. Вы в Париже на виду, поэтому коллеги ваши слишком далеко заходить не решаются. Тем более что и жена у вас — журналистка.
Они посидели еще минут десять, потом пересекли внутренний двор и взошли на крыльцо. В коридоре следственного отдела у дверей с номерными табличками дожидались арестанты в наручниках. Каждого охраняло двое конвоиров. Перед дверью в глубине коридора толпились фоторепортеры и газетчики.
Рабю передернул плечами.
— Этого следовало ожидать.
— Вчера они нагрянули ко мне домой.
— Знаю. Я видел фото в газетах.
Вспышки «блицев». Толкотня. Адвокат властно постучал и открыл дверь, пропуская Алена вперед.
— Прошу прощения, мой дорогой. Я не хотел, чтобы встреча господина Пуато с женой произошла перед дверьми вашего кабинета, на глазах у репортеров. Но, кажется, мы пришли слишком рано.
— На три минуты.
Следователь поднялся с места и предложил им сесть. Письмоводитель, расположившийся в конце стола, никак не реагировал на их появление.
Ален разглядывал следователя. Светловолосый, спортивного вида, спокойный, в отлично сшитом сером костюме. Длинные, узкие кисти рук, на одном из пальцев — перстень с печаткой.
— Вы ознакомили господина Пуато с ходом дела?
— Мы сейчас завтракали здесь в буфете.
— Прошу извинить, господин Пуато, что я вызвал вас на очную ставку, которая может быть вам неприятна, но я вынужден это сделать.
Ален с удивлением почувствовал, что горло его словно сжала чья-то рука.
— Я буду рад увидеть свою жену, — произнес он внезапно охрипшим голосом. Только теперь он вдруг осознал, какая непроходимая пропасть легла между ним и ею. Ему показалось, что с тех пор, как они расстались, прошла вечность. Он с трудом мог восстановить в памяти ее черты.
А между тем лишь немногим более суток отделяло его от вчерашнего утра. Мадам Мартен тронула его за плечо, и он проснулся. Потом в гостиной выпил кофе с двумя рогаликами и перелистал газеты. Шапки на первых страницах сообщали о буре над Ла-Маншем: затонуло рыболовное судно, в Бретани вода прорвала плотину, в нескольких городах на побережье затоплены подвалы.
Одевшись, как и в любое другое утро, он подошел к кровати и склонился над женой — она лежала такая теплая, разогретая сном. Ресницы ее дрогнули, она открыла глаза.
— Я пошел. Позвонишь?
— Сегодня не смогу, я же тебе еще вечером сказала. У меня встреча в отеле «Крийон», там и пообедаю.
— Тогда до вечера?
— До вечера.
Он с улыбкой потрепал ее по волосам. Улыбнулась ли она в ответ? Сколько он теперь ни старался, Ален не мог этого припомнить.
— Курите.
— Спасибо.
Он машинально взял сигарету. Совместное ожидание вызвало чувство неловкости, а завести какой-нибудь ничего не значащий разговор казалось немыслимым.
К счастью, раздался стук в дверь. Они встали-все трое. Только письмоводитель, как пришитый, сидел на своем стуле. Мур-мур вошла в сопровождении двух конвойных. Они захлопнули дверь под носом у фоторепортеров и сняли с нее наручники.
— Подождите арестованную в коридоре.
Ален и Мур-мур разделяло расстояние в каких-нибудь два метра.
Она была в своем блекло-зеленом костюме с блузкой ручной вышивки и в элегантной шапочке из того же материала, что и костюм, красиво оттенявшей темно-каштановые волосы.
— Садитесь, пожалуйста.
Она взглянула сначала на следователя, потом на адвоката. Наконец взгляд ее остановился на муже.
Алену показалось, что в глазах жены быстро-быстро, сменяя друг друга, промелькнули тени разноречивых чувств: сначала удивление возможно, потому, что лицо Алена поразило ее непривычной оцепенелостью, неподвижно застывшими зрачками глаз; потом чуть приметная искорка иронии — да, да, иронии, он не мог ошибиться, потом какой-то проблеск теплоты или дружеского сочувствия.
— Прости, что навлекла на тебя столько неприятностей, — тихо проговорила она, берясь за спинку стула.
Ален стоял точно окаменелый. Он не нашелся, что ей ответить, и молча сел. Их разделял лишь мэтр Рабю, слегка отодвинувшийся со своим стулом назад.
Следователь был явно сбит с толку словами Мур-мур и тянул время, пытаясь собраться с мыслями.
— Могу ли я истолковать ваши слова, сударыня, в том смысле, что все случившееся на Университетской улице не имеет никакого отношения к вашему мужу?
