Мегрэ забавляется - Сименон Жорж (полная версия книги .TXT) 📗
Легче всего определить прессиль. Я только что отыскал у себя в аптечке ампулу дигиталина и сравнил ее с ампулой камфоры.
— Их можно перепутать?
— Человек, который торопится или сильно возбужден, вполне мог бы ошибиться.
— И каково же ваше собственное мнение обо всем этом?
— Определенного мнения у меня нет. Единственная деталь: я знаю, что вчера вечером доктор Жав обращался к кардиологу Меру. Не знаю, страдает ли Жав сердечным заболеванием или просто хотел проконсультироваться у Меру относительно случившегося с его женой.
— Вы хорошо знаете Меру?
— Он мой друг, но в данном случае ничего не скажет, храня врачебную тайну, и с моей стороны было бы неделикатно задавать ему какие-либо вопросы.
— А относительно доктора Жава вы больше ничего не узнали?
На другом конце провода наступила пауза. Врачи стоят один за другого, несмотря ни на что.
— Вы еще не вышли на работу?
— Слава Богу, нет.
— Да, ходят кое-какие слухи в медицинских кругах.
Нечего вам и говорить, что все мы тоже волнуемся и хотим разобраться в случившемся. Мне, например, вчера говорили, что, вопреки внешнему лоску и блестящей вывеске его врачебного кабинета, Жав имел крупные долги и в течение нескольких месяцев даже был в отчаянном положении.
— А как же с деньгами его жены?
— Больше я ничего не знаю. Только прошу не передавать эти сведения в полицию, которая без труда получит их сама. Не желаю, чтобы это исходило от меня.
— Последний вопрос относительно ампул. Допустим, у вас в руках ампулы двух видов и вы не новичок в своей профессии… Могли бы лично вы ошибиться?
Мегрэ почувствовал колебания невидимого собеседника. Наконец Пардон, тщательно взвешивая слова, проговорил:
— Мы легко теряем самообладание, когда дело касается наших близких или нас самих. Да, мог бы, если бы речь шла о моей жене.
— Или о любовнице.
Пардон коротко усмехнулся:
— У меня нет любовницы со времен интернатуры.
Мегрэ возвратился на террасу и стал задумчиво посасывать мундштук трубки. Наступал момент, когда он принимал свою первую кружечку, и он следил взглядом за медленным движением стрелок настенных электрических часов.
— Еще жетон, пожалуйста, — попросил он гарсона.
Зайдя в кабину, Мегрэ вызвал редакцию газеты, в которой работал Лассань. Был шанс, что рыжий репортер сейчас находится там и строчит очередную статью.
— Мадемуазель, позовите месье Лассаня, пожалуйста.
— Кто его спрашивает?
— Скажите, что ему хотят сообщить информацию по делу доктора Жава.
В редакцию обычно поступали десятки подобного рода звонков, в большинстве своем — от сумасшедших или маньяков, но, как и в уголовной полиции, звонивших терпеливо выслушивали, поскольку иногда от них исходили серьезные сведения.
— Алло… Кто говорит?
У Лассаня был какой-то кашляющий голос.
— Это не важно. Месье Лассань, если говорить откровенно, то я не располагаю никакой информацией, но хотел бы обратить внимание на один пробел в ваших статьях.
Мегрэ, насколько это было возможно, старался изменить голос.
— Говорите скорее. Я занят. Какой еще там пробел?
— Где находилась Жозефа в субботу во второй половине дня?
Репортер сухо обронил:
— В квартире.
Он уже хотел повесить трубку, но комиссар оказался проворнее.
— В которой из двух? Послушайте-ка меня еще минутку. Супруги Жав имели, помимо няни, только двух слуг.
Не так уж много для столь просторной квартиры, как у них, — имею в виду жилую часть апартаментов. При этом в рабочем помещении после уборки делать было нечего, разве что открывать дверь клиентам.
Лассань не вешал трубку — до Мегрэ доносилось его дыхание.
— Пожалуй, понимаю, о чем вы…
— Где могла находиться Жозефа во время консультаций?
В квартире врача? В прихожей? В спальне? В ванной комнате? Могла ли она бездельничать там часами, если имелась работа напротив? Я уверен, что кнопка звонка на дверях кабинета доктора связана и с жилым помещением.
— Вы так и не хотите представиться.
— Мое имя не имеет никакого значения.
— Ну, что ж, спасибо. Я проверю.
Мегрэ почувствовал себя в несколько смешном положении, играя роль маньяка из числа тех, которые атакуют редакции газет, но для него это был единственный способ получить интересующие сведения.
Жанвье, вероятно, уже имел ответ на этот вопрос, вот только не мог он, Мегрэ, обратиться к Жанвье. В какой-то момент он даже хотел позвонить Лапуэнту, попросив того сохранить в секрете факт своего пребывания в Париже. Не потому ли он и не стал этого делать, что тогда все было бы слишком просто?
Вопрос тем не менее являлся важным. Конечно, вполне возможно, что Жозефа солгала, будто не видела ни мадам Жав, ни ее мужа входящими или выходящими. Однако не исключено, что женщина находилась в квартире напротив и ничего не знала о происходившем по другую сторону лестничной площадки.
Эвелин Жав не имела ключа от апартаментов. Но не ждал ли ее Негрель? Разве не могла она позвонить ему из Орли или даже перед отлетом из Ниццы?
Оставалась еще консьержка. Лгала ли она? Отделяет ли ее дворницкую от кухни и спальни плотная занавеска, как это делается во многих домах. Может быть, она чем-то занималась на кухне, когда проходила Эвелин Жав?
Мегрэ заказал свою порцию пива, не спеша выпил ее и как бы несколько отстраненно принялся размышлять о деле. Он представлял суету, царившую на набережной Орфевр, нетерпеливые телефонные звонки, Комельо, который всегда считал, что полиция работает не так быстро, как нужно.
От постового инспектора с бульвара Османн Жанвье знал о том, что Жав обращался к доктору Меру. Сотрудники мобильной бригады, которые допрашивали няню в Каннах, доложили ему, при каких обстоятельствах Эвелин Жав, а потом и ее муж покинули виллу «Мария-Тереза».
О возвращении няни с ребенком в Париж не объявлялось — впрочем, было понятно, по какой причине их держат на расстоянии.
Комиссар решил прогуляться и направился по набережным, как можно дальше обходя префектуру. В Сен-Жермен-де-Пре он передвигался с еще большей осторожностью, а на углу улицы Сен-Пер и вовсе остановился, ибо молодой Лапуэнт покуривал сигарету, стоя на краю тротуара в сотне метров от него.
Это заставило Мегрэ усмехнуться, хотя он и почувствовал легкий укол в сердце. Потом комиссар бросил взгляд на дом, где проживал Негрель, — здание отвечало описаниям в газете.
— Такси!
Мегрэ вернулся домой, ведь все это его не касалось.
Он находился в отпуске, и Пардон настоятельно требовал, чтобы это был настоящий отдых.
— Так ты решил, чем мы сегодня займемся? — спросила мадам Мегрэ.
— Нет еще.
— Но хотя бы какие-нибудь мысли на этот счет у тебя есть?
У него их не было, и они переглядывались сначала просто так, потом улыбаясь и наконец дружно расхохотались.
После пяти дней отпуска, обещавшего неизведанные радости, они теперь уже не знали, чем занять день.
— Куда бы отправиться пообедать? Ты не пожелал, чтобы я сходила на рынок, а мне все еще хочется купить охлажденного мяса.
Мегрэ немного поколебался, потом пожал плечами.
Квартира еще никогда не казалась ему такой спокойной и мирной. Глядя на простую мебель, можно было представить, что находишься в доме какого-нибудь провинциального городка, за полуприкрытыми из-за солнца ставнями которого царит мягкий полумрак.
— А впрочем, сходи!
Он окликнул жену, когда она уже вышла на лестничную площадку.
— Послушай! Возьми-ка мне неочищенного лангуста.
Это было их излюбленное блюдо в ту пору, когда они еще были бедны и с вожделением останавливались у витрин колбасных магазинов.
Он налил себе рюмочку аперитива, поудобнее устроился в кресле, развязал галстук и, задумавшись, задымил трубкой. Жара усиливалась, веки тяжелели. Ему казалось, что он слышит голос девушки с площади Тертр, которая всей душой хотела видеть в трагедии на бульваре Османн любовную историю.
