А Фелиси-то здесь! - Сименон Жорж (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
— Вы сюда заходили?
— Да… Но я ни к чему не прикасалась…
— Этот стул?.. Вчера вечером он стоял на том же месте?
— Нет… Он стоял возле окна…
А сейчас он стоит возле большого платяного шкафа из орехового дерева, и на плетеном соломенном сиденье отчетливо видны следы и грязь.
Выходит, Фелиси не лгала. Ночью какой-то человек простонапросто пробрался в «Мыс Горн», и это не мог быть Жак Петийон, который в этот час лежал на операционном столе больницы Божон.
Если Мегрэ требовалось еще одно доказательство, то он его тут же находит, в свою очередь, взобравшись на стул и взглянув на шкаф сверху: на толстом слое пыли видны следы пальцев, с помощью какого-то инструмента приподнята одна из досок.
Нужно будет вызвать экспертов из Отдела установления личности, чтобы сфотографировать все это и поискать отпечатки пальцев, если они сохранились.
Теперь Мегрэ принял серьезный вид; он озабоченно шепчет себе под нос:
— И вы не позвали на помощь!.. Ведь вы знали, что под вашими окнами дежурит инспектор, и вы ему ничего не сказали… Вы даже постаралисьс не зажигать свет…
— Я зажгла в кухне. Приложила к лицу холодный компресс…
— Еще бы, с улицы не виден свет в кухне!.. Разве не так? Иначе говоря, вы не хотели поднимать тревоги… хотя вам дали кулаком по физиономии, вы нарочно позволили вашему обидчику скрыться… А сегодня утром вы встали как ни в чем не бывало, и опять не позвали инспектора…
— Ведь я прекрасно знала — приедете вы…
Странная вещь — здесь есть что-то детское, и он на себя за это досадует — ему словно льстит, что она ждала его приезда и не обратилась к Люка. Он даже втайне благодарен ей за эту фразу:
«Ведь я прекрасно знала — приедете вы…»
Он выходит из комнаты и запирает дверь на ключ. Во всяком случае, странный грабитель искал что-то на шкафу. Он не открыл ни одного ящика, не шарил ни в одном углу. Следовательно, он знал…
В кухне Фелиси украдкой смотрит на себя в зеркало.
— Вы мне сейчас оказали, что этой ночью вы были вместе с Жаком.
Он бросает долгий взгляд на нее. Она взволнована, нет никакого сомнения. Она ждет, охваченная тревогой. А он говорит беспечным тоном:
— Ведь вчера вы меня уверяли, что он не был вашим любовником, что это мальчишка…
Она не отвечает.
— Этой ночью с ним случилось несчастье. Какой-то незнакомец стрелял в него прямо на улице.
Она вскрикнула:
— Он умер?.. Говорите же!.. Жак умер?
Соблазн велик. Разве она стеснялась ему лгать? Разве полиция не имеет права воспользоваться любым средством, чтобы найти виновного? Мегрэ очень хочется ответить ей утвердительно. Кто знает, какова будет ее реакция? Кто знает, может быть…
Но у него не хватает мужества. Уж слишком она взволнована. Он ворчит, отвернувшись:
— Нет, успокойтесь!.. Он не умер… Только ранен…
Она рыдает. Обхватив голову руками, с блуждающим взглядом, она в отчаянии восклицает:
— Жак!.. Жак!.. Мой Жак!..
И вдруг, разъяренная, повернувшись к этому невозмутимому человеку, который избегает встретиться с ней взглядом, кричит:
— И вы были вместе с ним, правда?.. И вы допустили до этого… Я ненавижу вас. Слышите… Я вас ненавижу! Это из-за вас… Да, из-за вас…
И она, рыдая, падает на стул, согнув спину, опустив голову на кухонный стол рядом с кофейной мельницей.
Время от времени слышны одни и те же слова:
— Жак… Мой Жак…
Быть может, у него черствое сердце. Но Мегрэ не знает, как держать себя; сначала он стоит в проеме двери, потом выходит в пустынный сад, шагает по дорожке, смотрит на свою тень на земле и в конце концов толкает дверь погреба, чтобы нацедить там себе стакан вина.
Ведь Фелиси плакала и накануне. Но то были другие слезы.
Глава пятая
Клиент № 13
В то утро Мегрэ постарался как следует запастись терпением. Но и это не помогло!.. Ему не удалось отговорить Фелиси: она все-таки оделась в траур, прицепила к своей смешной плоской шляпке вуаль из черного крепа, в которую драпировалась, как античная статуя. Чем она намазала лицо? Наверное, хотелось скрыть синяки? Трудно сказать, ведь у нее свое особое понятие о театральном зрелище. Во всяком случае, она казалась мертвенно-бледной. Лицо ее, словно у клоуна, было намазано кремом и пудрой. В вагоне поезда, увозившего их в Париж, она сидела неподвижно, торжествевнно, страдальчески устремив взгляд вдаль. Чувствовалось, что она хотела бы, чтобы все вокруг нее думали: «Боже мой! Как она страдает… И как владеет собой!.. Это просто воплощенная скорбь».
Впрочем, Мегрэ ни разу не улыбнулся. Когда на улице Фебур Сент-Оноре она захотела зайти в магазин, где продаются первые в сезоне овощи и фрукты, он тихонько сказал:
— Я думаю, ему еще ничего нельзя есть, детка.
Но она заупрямилась, купила лучший испанский виноград, апельсины, бутылку шампанского. Она обязательно хотела захватить цветов, приобрела огромный букет белой сирени и несла все это сама, не меняя выражения лица, трагического и словно отсутствующего.
Мегрэ покорно следовал за ней, как снисходительный и добрый папаша. Он с облегчением узнал, что в Божоне как раз неприемный час: Фелиси выглядела так, что, конечно, вызвала бы сенсацию среди посетителей. Однако же он попросил дежурного врача разрешить ей заглянуть в палату, куда положили Жака Петийона. Палата находилась в конце длинного коридора: воздух в нем был спертый, через открытые двери виднелись кровати, унылые лица, все белое, слишком много белого, — этот цвет превратился здесь в цвет болезни.
Их довольно долго заставили ждать. Фелиси стояла, нагруженная своими пакетами. Наконец к ним подошла санитарка; при виде Фелиси она широко раскрыла глаза.
— Давайте все это сюда… Пригодится какому-нибудь ребенку… Тише… Главное, не разговаривайте… Не шумите…
Она чуть приоткрыла одну из дверей, позволила Фелиси только бросить взгляд в палату, утонувшую в полумраке, где Петийон лежал неподвижно, как мертвый.
Когда дверь затворилась, Фелиси сочла своим долгом сказать:
— Ведь вы его спасете, правда?.. Умоляю вас, сделайте все возможное, чтобы спасти его…
— Но, мадемуазель…
— Не жалейте ничего… Вот возьмите…
Мегрэ не засмеялся, даже не улыбнулся, видя, как она вытащила из сумки сложенный во много раз тысячефранковый билет и протянула его своей собеседнице.
— Если нужны деньги, любую сумму…
Тут уж Мегрэ перестал над ней подтрунивать, хотя она никогда еще не выглядела такой смешной. На обратном пути Фелиси шествовала по коридору в роскошно развевающейся черной вуали; навстречу ей попался какой-то больной мальчуган. Она наклонилась и со вздохом поцеловала его:
— Бедный крошка!..
Когда сам страдаешь, еще больше сочувствуешь страданиям других, не так ли? В нескольких шагах от них стояла молоденькая санитарка с крашенными в платиновый цвет волосами, вызывающе затянутая в халат, подчеркивающий ее формы. Санитарка посмотрела на Фелиси, чуть не фыркнула, позвала из палаты подружку, чтобы и та тоже полюбовалась.
— Вы просто индюшка, мадемуазель, — сказал он санитарке.
Мегрэ продолжал сопровождать Фелиси так серьезно, как будто являлся ее родственником. Она слышала его отповедь санитарке и осталась ему благодарна. На тротуаре, на залитой солнцем улице, он понял, что Фелиси уже не так напряжена и свободно чувствует себя рядом с ним Воспользовавшись этим, Мегрэ шепнул:
— Вы знаете всю правду, не так ли?
Фелиси не отрицала.
— Пойдемте…
До полудня оставалось немного. Мегрэ решил повернуть направо, туда, где на светлой и шумной площади Терн кишела толпа, и Фелиси последовала за ним, ковыляя на своих слишком высоких каблуках.
— А все-таки я вам ничего не скажу, — вздохнула она через несколько шагов.
— Знаю…
Теперь он угадывал многое. Не знал еще, кто был убийцей старика Лапи, не знал имени того, кто прошлой ночью стрелял в саксофониста, однако он уже понимал, что Фелиси… Как это выразить? Например, в поезде тем нескольким пассажирам, которые видели ее, застывшую в театральной скорби, она показалась смешной; в больнице слишком кокетливая санитарка не удержалась и прыснула со смеха; хозяин танцевального зала в Пуасси прозвал Фелиси попугаем; Лапи наградил ее прозвищем Какаду, да и самого Мегрэ долго коробили ее ребяческие фокусы.
