Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна - Леблан Морис (версия книг TXT) 📗
— Ах! Это…
— Примите сей урок как вам будет угодно, мсье, — сказал Люпэн.
Незнакомец приблизился и пытался заговорить.
— Вначале — кепку, — повторил Люпэн. — Кепку!
— Вы выслушаете меня!
— Нет.
— Да.
— Нет.
Дело обострялось самым нелепым образом. Второй из двух незнакомцев, до сих пор безмолвствовавший, положил руку на плечо своего спутника и сказал ему по-немецки:
— Оставь, я сам.
— Как так! Ведь условлено…
— Молчи и выйди.
— Оставить вас одного!
— Да.
— А дверь?
— Закроешь и отойдешь подальше.
— Но этот человек… Вы же знаете… Арсен Люпэн…
— Уходи.
Высокий вышел, ворча.
— Прикрой как следует дверь! — крикнул ему второй из посетителей. — Еще плотнее… Совсем… Хорошо…
Он повернулся, взял фонарь и начал медленно его поднимать.
— Надо ли говорить вам, кто я такой? — спросил он.
— Нет, — отозвался Люпэн.
— Почему же?
— Потому, что я это знаю.
— Ах!
— Вы — то лицо, которое я ждал.
— Я?!
— Да, ваше величество.
Глава 4
Кесарь
I
— Молчите, — живо сказал незнакомец. — Не произносите этого слова.
— Как же мне называть ваше…
— Никакого имени не надо.
Оба умолкли, и последовавшие за этим мгновения передышки не были уже похожи на те, которые предшествуют схватке двух противников, готовых вступить в бой. Незнакомец расхаживал по камере как властитель, привыкший повелевать и встречать повиновение. Люпэн, застыв в неподвижности, отбросил обычную для него позу вызова, привычную ироническую усмешку. С серьезным видом он ждал. Но при том, в глубине сознания, с горячим, безумным торжеством переживал невероятное положение, в котором оказался. В тюремной камере он, арестант, мошенник, он, взломщик, он, Арсен Люпэн, — и перед ним, лицом к лицу, истинный полубог современного мира, воплощение величайшего могущества, наследник Цезаря и Карла Великого.
Собственное могущество на мгновение опьянило его. На глаза, при мысли о таком торжестве, навернулись слезы.
Незнакомец наконец остановился.
И с первых слов, с первой же фразы оба пришли к самой сути дела.
— Завтра — 22 августа. Письма должны быть опубликованы завтра, не так ли?
— Нынешней же ночью. Два часа спустя мои друзья должны доставить в «Большую газету» не самые письма, а точный список этих писем, согласно примечаниям великого Германна.
— Этот список не будет представлен.
— Не будет.
— Вы вручите его мне.
— Он будет вручен ваше… в ваши руки.
— А также все письма.
— А также все письма.
— Ни одно не будет при этом сфотографировано.
— Ни одно не будет сфотографировано.
Голос незнакомца был спокоен; в нем не было ни малейшей просительной нотки, но также ни легчайшего повелительного акцента. Он не спрашивал, не приказывал: он просто перечислял будущие поступки Арсена Люпэна. Так оно должно быть. И так оно будет, какими бы ни были требования Арсена Люпэна, какую цену он ни назначит за эти действия. Любые условия считались заранее принятыми.
«Черт возьми, — подумал Люпэн. — Это сильный игрок. Если он обратится к моему великодушию, я пропал».
Тональность, в которой был начат разговор, ясность речей, обаяние, исходившее от голоса и манер посетителя — все это очаровывало его. И он напряг всю волю, чтобы не лишиться преимуществ, которые дались ему с таким трудом.
Незнакомец тем временем продолжал:
— Вы прочли эти письма?
— Нет.
— Но кто-нибудь из ваших людей их прочитал?
— Нет.
— Так что же?
— Так вот, у меня есть список примечаний великого герцога. Кроме того, мне известен тайник, в который он положил все бумаги.
— Почему же вы их еще не забрали?
— Тайна этого места мне стала известна лишь недавно, в тюрьме. Мои друзья теперь в пути.
— Замок охраняется: две сотни самых надежных из моих людей занимают его в эти дни.
— Десяти тысяч — и того было бы мало.
Подумав еще, посетитель спросил:
— Как же вы узнали секрет?
— Я его разгадал.
— Но у вас были другие сведения, какие-нибудь подробности, не обнародованные газетами?
— Никаких.
— Однако, по моему приказу, замок обыскивали четыре дня…
— Шерлок Холмс плохо искал.
— Ах! — сказал незнакомец, словно про себя. — Все это странно… Очень странно… И вы уверены, что ваше предположение не ошибочно?
— Это не предположение. Это — точное знание.
— Тем лучше, тем лучше, — прошептал посетитель. — Спокойствие наступит лишь тогда, когда эти бумаги перестанут существовать.
И, резко остановившись перед Люпэном, спросил:
— Сколько?
— Чего? — отозвался Люпэн, несколько сбитый с толку.
— Сколько — за эти бумаги? Сколько — за секрет?
Он ждал, что будет названа сумма. Наконец, предложил сам:
— Пятьдесят тысяч? Сто тысяч?..
И, поскольку Люпэн молчал, добавил с некоторым колебанием:
— Еще больше? Двести тысяч? Пусть так. Я согласен.
Люпэн улыбнулся и тихо произнес:
— Весьма достойная сумма. Не следует ли, однако, предположить, что некий государь… Скажем — король Англии, дошел бы и до миллиона? Будем говорить откровенно.
— Думаю, что да.
— И что эти письма, в глазах государя — не имеющие цены, что они стоят и двух миллионов, точно так же, как и двухсот тысяч франков?.. И трех миллионов — так же, как двух?
— Думаю, что да.
— И, если бы потребовалось, этот государь охотно отдал бы их, эти три миллиона франков?
— Да.
— Тогда нам будет легко прийти к согласию.
— На такой основе? — не без тревоги воскликнул посетитель.
— На такой основе? Нет… Я не требую денег. Мне нужно другое, имеющее для меня большую цену, чем миллионы.
— Что же это?
— Свобода.
Незнакомец вздрогнул.
— О! Ваша свобода… Но я тут бессилен… Это касается вашей страны… Ее правосудия… У меня здесь нет никакой власти.
Люпэн приблизился и, говоря еще тише, уточнил:
— Это как раз во власти вашего величества… Мое освобождение — не такое уж важное событие, чтобы последовал отказ.
— Я должен о нем попросить?
— Да.
— Кого же?
— Господина Валенглея, председателя Совета Министров.
— Но господин Валенглей не более властен в этом деле, чем я.
— Он мог бы открыть передо мною двери тюрьмы.
— Это вызовет скандал.
— Можно и не открывать… Можно только приоткрыть, для меня этого будет достаточно… Можно и симулировать побег… Публика так его, кстати, ждет, что никому не предъявит за это счет…
— Допустим… Допустим… Но господин Валенглей никогда на это не согласится.
— Напротив.
— Почему?
— Потому что такое пожелание будет исходить от вас.
— Мои желания ему не указ.
— Нет, конечно. Но между правительствами такие соглашения состоятся. И Валенглей — истинный политик…
— Ну вот еще! По-вашему, французское правительство пойдет на такой незаконный акт только чтобы быть мне приятным?
— Эта честь не будет для него единственной.
— Какая же ему выпадет еще?
— Великая честь оказать Франции услугу, приняв предложение, которое будет сделано одновременно с просьбой о моем освобождении.
— Я должен, значит, сделать какое-то предложение?
— Да, сир.
— Какое же?
— Не знаю. Но, как мне кажется, всегда существует почва для согласия… И возможности для того, чтобы к нему прийти…
Незнакомец смотрел на него, не понимая. Люпэн наклонился и проговорил, словно с трудом подыскивая слова, словно пытался представить нечто предположительное:
— Бывает, что две страны разделены не столь уж значительным спором… Что у них разные точки зрения на дело второстепенной важности… Дело о колонии, к примеру, в котором затронуто более самолюбие, чем подлинные интересы… Может ли при таких обстоятельствах случиться, что глава одного из этих государств посмотрит на затянувшийся спор под совсем новым углом, ведущим к примирению?.. И отдать требуемые распоряжения для того, чтобы…
