Колокола Бесетра - Сименон Жорж (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗
— Не бойтесь, я обещаю, что ничего плохого с вами не случится.
Она садится на край кровати и начинает заниматься его правой ногой. При этом она откидывает одеяло, и его член оказывается на виду. Его смущение усугубляется тем, что, несмотря на полное отсутствие каких-либо эротических мыслей, начинается эрекция — вероятно, по чисто механическим причинам.
Сестра делает вид, что ничего не замечает. Словно преподаватель гимнастики, она считает движения:
— Пять… шесть… семь… восемь…
После двенадцатого раза она снова укрывает его одеялом.
— На сегодня достаточно. Вы не устали?
Могра отрицательно качает головой.
— Хотите, я дам вам бумагу и карандаш?
Он покорно соглашается, не испытывая при этом ни малейшего подъема.
Придется делать все, что от него требуется, но он в это не верит. Когда же они перестанут обращаться с ним как с ребенком? Но сиделка продолжает радостно щебетать, а Рене с любопытством на нее смотрит.
— Сейчас мы с вами немного побеседуем. Я буду задавать вопросы, а вы пишите ответы на бумаге. Вот увидите, как быстро вы научитесь писать левой рукой.
Она кладет на постель блокнот и дает карандаш.
— Со вчерашнего дня вам непрерывно несут сюда цветы. Но я велела держать их внизу, пока не посоветуюсь с вами. Некоторые пациенты любят, когда у них в палате цветы, некоторые нет. Но я предупреждаю: цветов очень много, хоть торгуй. Так как вы решите?
Первую линию он выводит неловко, криво, вторая получается уже лучше, и в конце концов ему удается написать печатными буквами: «НЕТ».
— А хотите, я принесу вам визитные карточки, оставленные с цветами?
Ему неинтересно, кто прислал цветы. Со вчерашнего дня Могра ни разу не взглянул на шесть желтых гвоздик, оставленных женой. Он отрицательно качает головой, но м-ль Бланш этого мало, и он выводит на бумаге то же слово.
— Что же мне делать с карточками? Сохранить и отдать вам позже?
Он колеблется, начинает писать букву «М», но выводить целую фразу ему лень, и, зачеркнув «М», выражает свою мысль одним словом: «ПЛЕВАТЬ».
Это означает, что на карточки ему наплевать.
Сестра начинает хмурить брови, потом разражается смехом.
— Занятный вы человек. Не знаешь, с какой стороны к вам подступиться. Вы всегда такой?
Внезапно он настораживается, встревоженный таким же топотом на лестнице, который уже слышал утром, когда проснулся. Но на сей раз кроме шагов слышен еще и громкий разговор, и в своем неосознанном страхе Могра вдруг становится понятно, какая паника может охватить сидящую на цепи собаку. Он было решил, что уже знает распорядок жизни в больнице, и этот шум сбивает его с толку.
— Это пришли навестить больных, — успокаивает сестра. — Родственники и друзья могут приходить сюда каждый день после двух.
Мужчины, женщины и дети, пришедшие сюда из той жизни с жестами и голосами людей той жизни, проходят мимо его двери и растекаются по залу. Часа два ему придется их слышать и наблюдать, как они будут прогуливаться со своими больными.
— Продолжим нашу маленькую игру. Так, какой же вопрос мне вам задать? А может, вы хотите спросить меня о чем-нибудь?
Нет! На этот раз Могра ничего не пишет, а просто отрицательно качает головой. В любом случае вопросы, которые он мог бы ей задать, оказались бы слишком сложными. Сестра еще вообразит, что его интересует лично она, а это не совсем точно.
Она интересует его лишь в той мере, в какой ее ответы совпадали бы с ответами на вопросы, которые он задает самому себе.
Пока она сидела на краю постели и делала с ним гимнастику, он, к примеру, задумался, почему она решила провести жизнь среди больных.
Рене редко доводилось встречать женщин таких свежих, уравновешенных и жизнерадостных, как м-ль Бланш. От нее исходило ощущение чистоты — как нравственной, так и физической. Она буквально дышала здоровьем и опрятностью.
Ей было лет двадцать пять — средний возраст молодых женщин, работающих у него в газете, и он невольно стал сравнивать своих сотрудниц с м-ль Бланш.
Даже самые привлекательные из них лишены непосредственности, словно живут в каком-то навязанном извне ритме. Они никогда не бывают в ладу с собой.
Лихорадочные и перевозбужденные, они живут в каком-то искусственном мире.
Почему же м-ль Бланш выбрала такую профессию? Ему понятно, почему это сделала его дочь Колет. А с этой медсестрой он теряется в догадках.
Интересно, что же она представляет собой на самом деле, куда отправляется в половине седьмого вечера, когда покидает Бисетр на маленькой машине, которой он снабдил ее в своем воображении.
Обручального кольца у нее нет. А есть ли у нее жених или любовник? Живет она с родителями или одна, в квартирке, которую убирает, приходя с работы?
Ходит ли в кино, на танцы? Встречается ли с друзьями и подругами?
Пока м-ль Бланш убирает блокнот и карандаш, в голову Могра приходит странное воспоминание. Года два назад в редакции работала молоденькая машинистка — узколицая, таинственная и вместе с тем заурядная, немного напоминавшая гипсовую статую Пресвятой Девы в церкви Сен-Сюльпис.
У нее было забавное имя Зюльма, она сторонилась других девушек, работавших в редакции, которые прозвали ее Мадонной и не скупились на колкости в ее адрес.
Могра знал девушку мало, лишь несколько раз диктовал ей письма в отсутствие своей секретарши. Сперва он поглядывал на нее с любопытством, как сегодня на м-ль Бланш, но потом и думать о ней забыл.
В те времена в некоторых кабачках Монмартра было модно два-три раза в неделю предоставлять сцену для стриптиза любительницам. И однажды после какой-то премьеры друзья затащили его в один из этих кабачков, и вдруг третьим номером на сцене появилась Зюльма, редакционная Мадонна, — в строгом костюме, бледная, она начала раздеваться, с отсутствующим видом глядя в пространство.
Могра спрятался в тень, чтобы ее не смущать. Но эта предосторожность оказалась излишней: девушка ничего не замечала и, уйдя в себя, постепенно выставляла напоказ свое бледное тело.
Предыдущие номера были встречены смехом. Но Зюльма раздевалась среди всеобщего молчания, весь зал охватила какая-то нервозность, даже тревога, словно каждый предчувствовал что-то недоброе.
Ее движения были резкими и неуклюжими. По ее отсутствующему взгляду и бесстрастному лицу можно было подумать, что она совершает какой-то ритуал, чуть ли не магический обряд для себя самой.
Могра не знал, снабжают ли девушек, перед тем как выпустить их на сцену, какими-нибудь аксессуарами. Но когда Зюльма избавилась от остатков одежды, он увидел у нее внизу живота треугольник из серебристых пластинок, напоминавших рыбью чешую. На кончиках грудей тоже сверкали серебряные звезды.
Она проработала в газете еще с месяц, а потом взяла расчет. Никто не знал, что с ней стало потом.
Почему он вспомнил о Зюльме, ведь у нее нет ничего общего с м-ль Бланш?
Ему нравится рот медсестры, ее пухлая нижняя губка, нежные очертания щек и затылка.
Он не хочет ее. Будь он способен в его состоянии желать женщину, то предпочел бы заняться любовью с Жозефой, которая поотбивалась бы немного со смехом, а потом раздвинула колени.
Что было бы, если бы лет восемь назад он встретил не Лину, а м-ль Бланш?
Обратил ли он на нее внимание в обычной жизни? Он задает себе эти вопросы, но найти ответы особо не стремится.
В коридоре звонит телефон. Кто-то снимает трубку.
В приоткрытой двери появляется голова какой-то женщины.
— Это вас, — говорит она сиделке.
Могра задумчиво следит за нею взглядом, недовольный тем, что его снова вырвали из медленного течения мыслей. Сиделка тут же возвращается.
— Звонит госпожа Могра: она хочет узнать, можно ли ей навестить вас сегодня?
В редакции было то же самое! Она никогда не приходила к нему, не спросив прежде по телефону разрешения.
Он лежит совершенно неподвижно и размышляет. Лина терпеть не может больничных палат, похорон и даже свадеб. Она считает своим долгом приехать в Бисетр, поскольку так принято — навещать прикованного к постели супруга.
