Дело Фершо - Сименон Жорж (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
Остаемся тут на два-три дня, неделю, несколько часов, как придется. Могут разбудить среди ночи: «Машину, Арсен! Мы едем в „Воробьиную стаю“.
Старику нигде не сидится, у него еще не было «Стаи», а молодой Жине начал сходить с ума. Однажды он явился одетый с иголочки. Поднимаясь по лестнице, сто раз вытирал ботинки тряпкой, которая лежала у него в кармане «Мой отец уполномочил меня…»
Бедняга стал объяснять, что отец посоветовал ему просить прибавки, потому что.., потому что…
Хозяин дал ему высказаться, а затем вежливо и молча проводил до двери.
И, держа руки в карманах, с окурком, прилипшим к нижней губе, Арсен добавил:
— Кроме простыней и подушки с наволочкой, возьмите кувшин и газ — не знаю, есть ли там еще.
— А другие секретари? — спросил помимо воли Мишель, проходя через комнату г-на Дьедонне.
— Один был из Парижа. Звали его Класкен. Черноволосый крепыш с челкой до носа. Он играл в регби в какой-то команде и закончил Школу политических наук.
Жил в доме. Разговаривал со мной, как с прислугой. Но хозяину нравился, потому что ночи напролет играл с ним в карты. Вы умеете играть в пикет или белот? Скажу по-дружески, вам придется нелегко. Они все время грызлись. Когда патрон проигрывает, он сатанеет… Они ссорились, как кошка с собакой, но на другой день опять были неразлучны.
Однажды господин Дьедонне, который любит удивлять людей и, несмотря на деревяшку, умеет тихо подкрадываться, застал Класкена, когда тот рылся в его бумагах…
Вы бы видели эту картину! Я был в гараже, во дворе, и прибежал на крик — думал, случилось несчастье. Они катались по полу и тузили друг друга. Патрон не больно-то крупный мужчина… Когда увидите его раздетым, то поймете… Но злить его не советую… В общем, он взял верх над игроком в регби. Разбил ему челюсть и нос. Он был так зол, что побежал бы за ним на улицу, если бы я не удержал… На другой день явился адвокат. Класкен решил подать в суд. Можете поверить, адвокат тоже нахлебался от старика.
Третий, Макс де Ланнуа, был из благородных. Высокий и грустный молодой человек. Но он кричал по ночам и был лунатиком… Я сам отвез его к поезду. Дурачок плакал… Пошли выпьем чего-нибудь.
Дом, должно быть, оставался таким же, каким был при старой графине, то есть загроможденным старинной мебелью, зачехленными стульями, обитыми бархатом и потускневшим шелком, хрупкими безделушками, ломберными столиками и столиками для работы, инкрустированными секретерами. В будуаре перед одним из каминов лежал меховой мешочек с золотыми кисточками для согревания ног. Сквозь щели ставен пробивался слабый свет серого дня. Зажженное электричество освещало все это пыльным светом.
— Идите за мной… Вот моя комната.
Это была комната хозяев, с кроватью под балдахином и стульями эпохи Возрождения, со скульптурными спинками. Из зеркального шкафа Арсен достал бутылку и рюмки.
— Это бургундское графини. Осталось несколько бутылок, а хозяин не пьет.
Жилет на кровати, на красноватом ковре — стоптанная обувь. На камине между канделябрами — пузырьки С лекарствами.
— Ваше здоровье!.. Вы заметили, я старался развеять ваши иллюзии. Мне ведь все равно — вы или кто другой, Советую, кстати, не доверять старухе Жуэтте…
— Прислуге?
— Разве вы не обратили внимания, что они на «ты»? Это его старая любовь, приятельница, как говорит хозяин. В Убанги, начав богатеть, он посылал ей деньги: она ведь так и не вышла замуж… Разумеется, посылал не очень много. Но достаточно, чтобы прожить одинокой женщине. Случалось, что, наезжая во Францию, он даже не виделся с ней. Уж такой он… Когда же начались неприятности — на него спустили всех собак — и он высадился с парохода в Бордо, чтобы защитить себя, Жуэтта ждала его на пристани. Вот и вся история. Только не подумайте, что они с нежностью относятся друг к другу.
Бываю г дни, когда он грозится ее прогнать. Она отвечает ему той же монетой. Потребуется полк жандармов, чтобы выставить ее за дверь, и все равно она влезет в окно…
Ваше… Давайте, давайте, надо допить бутылку.
Проходя по комнатам и гася свет, Арсен словно ненароком спросил:
— Сколько он вам платит?.. Можете не стесняться, я и так знаю.
Почему-то Мишелю захотелось солгать:
— Тысячу франков.
— Значит, он меняется.
— Почему?
— Остальные получали по шестьсот — восемьсот…
Но это касается вас одного… Только не пытайтесь утаивать марки или подавать фальшивые счета. Он все замечает. И считает каждый сантим.
— Благодарю вас, — сухо обронил Мишель.
Арсен пожал плечами.
Они вернулись вечером. Сидя рядом с шофером и не отрывая глаз от блеклого света фар, Мишель чувствовал, как замерзли у него ноги и закоченели руки. Но голова была горячая, слишком даже — он опять дал себя напоить. Он был еще под впечатлением маленьких улочек Кана. Увиденные картинки мелькали перед его глазами — черные мостовые, блестевшие от дождя тротуары, освещенные витрины вдоль темных фасадов, слабо подсвеченные шторы в окнах, силуэты людей за ними да зонтики, кланяющиеся друг другу, чтобы не мешать пройти.
Белые остовы стен на секунды вырывались из темноты. В какой-то момент посреди дороги оказалась корова.
Приближаясь к морю, они услышали пронзительный свисток маленького поезда, который, когда они его обогнали, показался им игрушечным: маленькие человечки за окнами, на площадках.
Мишель пригнулся, чтобы разглядеть Лину» которая должна была находиться в поезде, но они ехали очень быстро, и он не различил ее среди других. Сквозь клубы паровозного дыма, которые ветер прибивал к земле, они выехали на дорогу к дюнам.
Тогда он опустил стекло, ощутив на губах соленый вкус, так восхитивший его утром и так быстро пропавший. Где-то далеко в морской темени колебался свет. Пальцы Мишеля сжались. Он оглядывался на впадины дюн и испытывал странное чувство своего превосходства, точнее сказать, какого-то желания. Ему казалось, что все это достанется ему, станет его собственностью.
Они миновали деревню с низкими домиками по обе стороны дороги, похожими на лачуги. Неужели одно то, что он мчался в этой машине, способно было породить у него иллюзию своей силы?
Он вспомнил улицу в Валансьенне, одну из тех печальных улиц не то пригорода, не то города, едва освещенную витрину лавки, глухой звонок при входе, отца с седеющими волосами, вечно напуганного очередными платежами, мать, трагически переносившую рак желудка.
Сколько лет он ненавидел эту декорацию со всей той мелочностью и удушливостью, что были ей присущи!
Ветер с моря проникал через дверцу и стегал по лицу.
Ему хотелось петь и кричать, но он тут же вспомнил Лину, которую маленький поезд вскоре высадит в незнакомой деревне. У нее не было чемодана, лишь жалкий сверток в серой бумаге, взятой, вероятно, у хозяйки отеля.
— В «Воробьиной с гае» есть велосипед?
Красный огонек сигареты шофера повернулся к нему, но увидеть глаза Арсена было невозможно.
— Вам уже охота смыться?
— Я думаю, что велосипед мне не помешает, — Я так не считаю.
— Почему?
— Хозяин не одобрит… Мне, конечно, все равно…
Я ведь на службе у его брата. А этот ворчит даже тогда, когда мне случается опоздать на пять минут.
Мишель попытался выдавить улыбку:
— Я полагаю, что смогу все же выходить из дома?
— Попробуйте… Все будет зависеть… Понимаете, он ревнив…
— Что вы имеете в виду?
— Трудно объяснить. Ревнив, как больной человек…
Вот послушайте. У меня была калека тетка, которая не вставала с места в своей комнате на втором этаже. Дом был невелик. Две комнаты внизу, две наверху. Так вот, она проводила весь день, прислушиваясь к шуму и голосам. Ей дали палку, чтобы она могла стучать в пол, когда ей было что-то нужно. Достаточно было что-то сказать шепотом, как раздавался стук. «Что вам, тетя?» — «О чем вы там шепчетесь?» Если кто-то входил или выходил, она встречала нас подозрительным взглядом… Мы были похожи на людей, которые у нее что-то украли…
