Собрание сочинений. Том 2 - Дойл Артур Игнатиус Конан (электронные книги без регистрации .TXT) 📗

Я осмотрел тропинку и понял, что имею дело с осторожным и опытным преступником. Никаких следов на аллее не оказалось! Но зато кто-то прошел по газону, чтобы не оставить следов на земле. Ясных отпечатков тоже не было, но трава была примята, значит, по ней кто-то прошел. Это мог быть только убийца: ни садовник, да и вообще никто из домашних не ходил утром в этом месте, а ночью шел дождь.

— Одну секунду, — прервал его Холмс. — А куда ведет эта аллея?

— На шоссе.

— Сколько надо идти по ней, чтобы выйти на шоссе?

— Ярдов сто.

— Допустим, у самых ворот на этой аллее были следы. Вы уверены, что вы бы заметили их?

— К сожалению, в этом месте аллея вымощена кирпичом.

— Ну, а на шоссе?

— И на шоссе никаких следов. Оно все покрыто лужами.

— Ну и ну! А скажите, судя по следам на траве, человек шел к дому или, наоборот, от дома?

— Этого я не могу сказать. У следов не было определенных очертаний.

— Следы большой ноги или маленькой?

— Тоже нельзя сказать.

Холмс прищелкнул языком Его лицо выражало досаду.

— Дождь все еще хлещет, и ветер не затихает, — сказал он. — Расшифровать эти следы может оказаться потруднее, чем древнюю рукопись! Ну что ж, ничего не поделаешь. Итак, Хопкинс, вы обнаружили, что ничего не обнаружили. Что же вы после этого предприняли?

— Я не считаю, что я ничего не обнаружил, мистер Холмс. Во-первых, я обнаружил, что кто-то проник в дом извне. Затем я исследовал пол коридора. На полу лежит кокосовая циновка, и на ней нет никаких следов. Затем я двинулся в кабинет. Мебели в кабинете почти нет, если не считать огромного письменного стола с секретером. Боковые ящики секретера были открыты, средний — закрыт на ключ. Боковые ящики, по-видимому, никогда не запирались, и в них не было ничего ценного. В среднем ящике хранились важные бумаги, но они остались на месте. Профессор уверял меня, что ничего не пропало. Ясно, что грабеж не был целью преступления. Затем я осмотрел тело убитого. Оно лежало чуть левее письменного стола — взгляните на мой чертежик. Рана на правой стороне шеи и нанесена сзади. Ясно, что он не мог нанести ее сам.

— Если только он не упал на нож, — сказал Холмс.

— Совершенно верно. Мне это тоже пришло в голову. Но ведь нож лежал на расстоянии нескольких футов от тела. Значит, молодой человек не упал на нож. Затем обратите внимание на последние слова убитого. И, наконец, в его правой руке была зажата очень важная вещественная улика.

Хопкинс извлек из кармана бумажный пакетик. Он развернул его и вытащил пенсне в золотой оправе. С одной стороны к пенсне был прикреплен двойной черный шелковый шнурок. Оба конца его были оборваны.

— У Смита было прекрасное зрение, — сказал Хопкинс. — Значит, он сорвал это пенсне с лица убийцы.

Шерлок Холмс взял пенсне и осмотрел его с величайшим вниманием и интересом. Затем он надел пенсне себе на нос, попытался читать, подошел к окну и взглянул на ближайшие дома, затем снял пенсне и опять тщательно осмотрел его, держа близко от лампы, удовлетворенно засмеялся, сел за стол и написал несколько строчек на клочке бумаги, которую он протянул Хопкинсу.

— Вот самое лучшее, что я могу сделать для вас, — сказал он. — Это, наверное, поможет.

Удивленный детектив прочел записку вслух:

Заметив на наших лицах удивление, Холмс улыбнулся.

— Все это очень просто, — сказал он. — Трудно найти предмет, который позволял бы сделать больше выводов, чем очки или пенсне, особенно с такими редкими стеклами. Откуда я заключил, что пенсне принадлежит женщине? Обратите внимание, какая изящная работа. Кроме того, я помнил слова убитого. Что же касается ее респектабельности и туалета, то и это просто: оправа дорогая, из чистого золота, и трудно себе представить, чтобы дама, носившая такое пенсне, была бы менее респектабельна во всех других отношениях. Наденьте пенсне, и вы увидите, что оно не будет держаться у вас на носу. Значит, у этой дамы нос весьма широк. Такой нос — обычно короткий, мясистый, хотя есть целый ряд исключений, вот почему я не настаиваю на этой подробности в своем описании. У меня довольно узкое лицо, и тем не менее, когда я надеваю пенсне, я вижу, что мои глаза расставлены шире, чем стекла. Другими словами, глаза у этой дамы близко посажены. Обратите внимание, Уотсон, что стекла вогнутые и чрезвычайно сильные. Когда женщина так плохо видит, это непременно должно сказаться на ее облике. Я имею в виду морщины на лбу, привычку щуриться, сутулые плечи.

— Понимаю, — сказал я. — Но почему вы решили, что дама дважды посещала оптика?

Холмс взял пенсне.

— Обратите внимание, что зажимы с внутренней стороны покрыты пробкой, чтобы меньше давить на кожу. Одна пробковая прокладка бледнее и немножко стерта, другая совершенно новая. Очевидно, что новая надета недавно. Но и старая прокладка положена всего несколько месяцев назад. А так как обе прокладки одинаковые, я заключаю, что дама дважды чинила пенсне в одном и том же месте.

— Поразительно! — закричал Хопкинс. — Только подумать, что все эти данные были у меня в руках, а я ни о чем не догадался! Правда, у меня было намерение обойти лондонских оптиков.

— Обойдите обязательно. А сейчас расскажите, что вам еще известно об этом деле.

— Больше ничего, мистер Холмс. Теперь мне кажется, что вы знаете не меньше меня, а возможно, и больше! Мы выясняли, не появлялся ли какой-нибудь незнакомый человек на станции или на ближайших дорогах. Никто, видимо, не появлялся. Что меня окончательно сбивает с толку — это полнейшее отсутствие мотивов преступления. Даже никакого намека!

— В этом я не могу вам помочь! Но, я полагаю, вы хотите, чтобы мы завтра отправились с вами на место преступления.

— Если это вас не очень затруднит, мистер Холмс. В шесть часов утра от вокзала Чаринг-Кросс отходит поезд на Чатам, и мы должны быть в Йоксли в начале девятого.

— Хорошо, мы поедем этим поездом. У вашего дела есть некоторые любопытные подробности, и мне хотелось бы изучить его более основательно. Но сейчас уже за полночь, а нам надо хоть несколько часов поспать. Я вас устрою вот на этом диване перед камином. Утром я на спиртовке сварю кофе, и двинемся в путь.

Утром ветер утих. Негреющее солнце поднималось над мрачными болотами в поймах Темзы. Унылые просторы реки навсегда соединены в моей памяти с преследованием островитянина с Андаманов на заре нашей деятельности. После долгого и утомительного путешествия мы вышли на маленькой станции в нескольких милях от Чатама. Пока запрягали лошадь в местной гостинице, мы наскоро позавтракали и поэтому, явившись в Йоксли, сразу взялись за дело. Полицейский встретил нас у ворот парка.

— Ну как, Уилсон, есть новости?

— Ничего не слышно, сэр.

— Видели каких-нибудь приезжих?

— Никак нет, сэр. Полиция уверена, что вчера никто не приезжал сюда и не уезжал.

— Обошли все гостиницы и постоялые дворы?

— Да, сэр. И не обнаружили никого, кто мог бы внушить подозрение.

— В конце концов отсюда до Чатама можно дойти пешком. Приезжий мог укрыться там или сесть на поезд незамеченным. А вот та самая аллея, о которой я вам говорил, мистер Холмс. Ручаюсь, что вчера следов на ней не было.

— А с какой стороны были следы на траве?

— Вот с этой, сэр. Видите узкую полоску травы между аллеей и цветочной грядкой? Сейчас я следов не вижу, но вчера они были ясно заметны.

— Да, да, здесь действительно кто-то прошел, — подтвердил Холмс, наклоняясь и рассматривая траву. — Наша дама ступала очень осторожно, не правда ли? Оступись она в ту или другую сторону, следы остались бы и на аллее и на мягкой цветочной грядке, где они были бы еще заметнее.