Ищущий убежища - Найт Бернард (читать лучшие читаемые книги TXT, FB2) 📗
Глава третья,
в которой коронер Джон ссорится с женой
К концу дня, когда свинцовое небо уже почти слилось с вечерним мраком, Джон наконец добрался до дома. По дороге из Вайдкоума путники провели около часа в таверне в Фулфорде, где еда была вкуснее, а пиво — лучше, чем те, которыми угощал их церковный староста.
У стен Эксетера они разделились. Писарь направился в свою комнатку на территории кафедрального собора, которую он получил, несмотря на изгнание из святого ордена. Гвин вернулся к жене и детям в крытый камышом домик неподалеку от Ист-Гейта, а коронер с явной неохотой медленно побрел домой в свою обитель в переулке Святого Мартина, вытянувшимся между Хай-стрит и собором.
Джон оставил коня в конюшне у ближайшего кузнеца и, проследив за тем, чтобы жеребцу дали корма и принесли воды, поплелся вдоль грязной колеи, выбитой колесами повозок, к деревянному дому, нависавшему над узеньким переулком. Дом был слишком велик для коронера, поскольку у Джона не было детей, которые делили бы с ним кров, — однако его жена и слышать не хотела о переезде в жилище размером поменьше.
— Ты рыцарь, ты к тому же коронер его величества короля в графстве, а я — сестра шерифа! — провозглашала она своим скрипучим пронзительным голосом. — Как же мы сможем смотреть в глаза знатным людям, если переберемся в какую-то жалкую крошечную хибару?
Матильде было сорок шесть лет — на шесть больше, чем Джону. Хотя в молодости она и была красивой женщиной, прожитые годы сказывались на ее внешности, несмотря на неустанные старания горничной, француженки по имени Люсиль, которая при помощи пудры и щипцов для завивки пыталась скрыть все явственнее проявляющиеся признаки старения.
Коронер вступил в этот безрадостный брак не по доброй воле; он уступил амбициозным настояниям покойного ныне отца, Саймона де Вулфа, который видел кратчайший путь для продвижения сына по социальной лестнице в родстве с семейством де Ревелль. Не прошло и восемнадцати месяцев супружеской жизни со сварливой и вздорной женой, как Джон начал сбегать от нее, сначала во время многочисленных ирландских войн, а затем с королем Ричардом в Палестину. Признаться честно, его приверженность ратным подвигам основывалась не столько на патриотизме и стремлении изгнать сарацинов из Святой Земли, сколько на желании находиться как можно дальше от Матильды.
Приблизившись к выходящей на улицу двери, он обнаружил ее приоткрытой. Джон толчком распахнул дверь и увидел Брута, домашнего пса, сидящего в дальнем углу передней. Старый пес с обвислыми ушами в ритмичном приветствии размахивал над полом пушистым хвостом.
— Ну, хоть кто-то рад моему возвращению, — пробормотал Джон, наклоняясь, чтобы потрепать собаку по загривку.
Он сбросил мокрый плащ и расстегнул пряжку ремня, с которого свисали ножны с мечом. В этот момент в дальней двери появилась еще одна фигура, явно обрадовавшаяся его появлению.
— Хозяин, наконец-то! Давайте, я помогу вам снять эти грязные сапоги.
Коронер опустился на внутреннюю ступеньку, глядя на длинные светлые пряди, выбившиеся из-под льняного платка, который Мэри повязала на голову, и вытянув ноги, чтобы служанка стащила сапоги для верховой езды.
Мэри, привлекательная, если не обращать внимания на слегка излишне развитую мускулатуру, девушка двадцати пяти лет, работала у них служанкой. Всегда пышущая здоровьем и жизнерадостностью, она обладала расторопностью и решительностью, перед которыми не могли устоять даже самые сложные проблемы. Мэри всегда поднимала Джону настроение, когда он бывал не в духе, — почти обычное для коронера состояние в последнее время.
Девушка была внебрачной дочерью норманнского сквайра и саксонской женщины из Эксетера. В семейном противостоянии она решительно, хотя и осторожно, встала на сторону Джона и являлась его союзником против Матильды и Люсиль. Он предоставил ей работу против желания жены, и Мэри, к положительным качествам которой следовало отнести здравомыслие и чрезвычайное благоразумие, слишком дорожила местом и не желала им рисковать, вмешиваясь в домашнюю политику. Однако, пусть и не пускаясь в открытые боевые действия против хозяйки, она при всяком удобном случае помогала коронеру и поддерживала его в затяжной компании выживания в одном доме с противноголосой женой.
— Ее братец опять заявился, хозяин, — зашептала она заговорщицким тоном, поднося Джону пару мягких домашних туфель. — Сидят в холле и, как всегда, жалуются на вас друг дружке.
Джон застонал. Треклятый шурин, похоже, проводит в его доме больше времени, чем он сам, и если бы Матильда не была столь отвратительной и отталкивающей, то он, наверное, заподозрил бы Ричарда де Ревелля в склонности к инцесту.
Коронер неохотно поднялся со стула и направился к другой двери, ведущей из прихожей. Дверь открывалась в холл, занимавший все переднее пространство дома от пола до потолка. За залом, на верхнем уровне, располагались комната для отдыха, отдельные его с женой покои и спальни, подняться в которые можно было и по внешней лестнице с тыльной стороны дома. Здесь Матильда занималась рукоделием, здесь же Люсиль ухаживала за прической хозяйки. В небольшом дворике за домом находились несколько внешних пристроек, занимаемых двумя служанками, где готовилась еда, варилось пиво и стиралось белье.
Мэри подняла сапоги, покрытые толстым слоем налипшей болотной грязи.
— Я их заберу, помою и начищу. А вам, — игриво добавила она, — удачи!
Джон по-дружески взлохматил ей волосы. В прошлом между ними состоялось несколько оставшихся в тайне встреч в постели, но в последние несколько месяцев Мэри решительно отвергала его ухаживания, опасаясь, что, благодаря науськиванию ненавистной Люсиль хозяйка может что-то заподозрить.
Когда девушка исчезла в хозяйской части дома, Джон поднял щеколду из кованого железа на двери холла и со вздохом ступил в собственные жилые покои.
Комната была высокой, мрачноватой и холодной, несмотря на сильное пламя в похожем на пещеру камине, где лежали несколько толстых поленьев. Значительную часть голого теса, из которого были построены стены, покрывали тканые гобелены и флаги, но даже они производили тяжелое, гнетущее впечатление. В центре комнаты стоял длинный дубовый стол с двумя тяжелыми стульями у дальних концов и скамейками по бокам.
По обе стороны от очага располагались двойные деревянные сиденья с высокими спинками и боковыми стенками, позволяющими укрыться от сквозняка, а прямо перед камином стояла пара монашеских стульев с балдахинами, делавшими их похожими на ульи, — опять же, чтобы внутри можно было спрятаться от холода.
Джон шагал по устилавшему пол голому плитняку, — разумеется, Матильда не потерпела бы камыша, разостланного на утоптанной земле, считая, что так может быть «только у простолюдинов», — и до него доносились отражающиеся от высоких стен приглушенные голоса.
— Я вернулся, Матильда! — крикнул он.
Из-за спинки одного из стульев с балдахином показалось лицо.
— Вот-вот, вижу, вижу. Удивительно, что ты вообще решил заглянуть домой. За эту неделю я тебя при дневном свете еще ни разу не видела.
На квадратном лице жены постоянно сохранялось выражение презрительного недовольства, как будто она все время чувствовала неприятный запах. У некогда привлекательной, даже красивой женщины стали пробиваться усы; крупные мешки под голубыми глазами и лишняя кожа под линией челюсти свидетельствовали и о ленивом образе жизни, и о чересчур неумеренном аппетите. Ее тщательно завитые волосы были частично убраны под парчовый чепец, под стать которому была и плотная накидка, призванная согреть свою обладательницу в ноябрьский холод.
Джон приблизился к очагу и встал спиной к огню— и для того, чтобы прогреть отсыревший на конской спине зад бриджей, и для того, чтобы подчеркнуть, что в этом доме хозяин — он.
На него уставились две пары глаз.
— И как прошло сегодняшнее путешествие моего нового офицера в эту навозную кучу, которая называется Вайдкоум?
