Эйтонский отшельник - Питерс Эллис (версия книг .TXT) 📗
Того же мнения придерживалось большинство жителей округи, поскольку святой отшельник, живущий в Итоне, был гордостью манора, и единственное, что кое-кому не нравилось, как слыхал Кадфаэль, так это чрезмерная скромность Кутреда, сперва резко возражавшего, а потом и вовсе строго-настрого запретившего превозносить вслух его достоинства. Что с того, что наименьшим из сотворенных им чудес было отвращение посредством молитвы падежа скота в одном из стад леди Дионисии, где обнаружилась зараза? А еще он прислал как-то своего молодого слугу с предупреждением о буре, которая, благодаря его заступничеству, отбушевала, не принеся серьезного ущерба. И отшельник всегда настаивал на том, чтобы эти чудеса не смели относить на его счет, и чрезвычайно гневался, когда такие попытки все-таки предпринимались, угрожая карою господней всякому, кто ослушается. Еще и месяца не прошло, как Кутред появился в Итоне, а его влияние приобрело такое значение, какого никогда не было ни у леди Дионисии, ни у отца Эндрю, а слухи о его святости передавались, несмотря на все запреты, соседями из уст в уста, шепотом, как некая тайна, делиться которой можно было лишь с глазу на глаз.
Глава третья
Время от времени Эйлмунд, эйтонский лесничий, захаживал в аббатство и докладывал на капитуле о проделанной работе и о своих проблемах и в случае нужды просил прислать монахов на подмогу. Однако помощь ему требовалась редко и, как правило, он ограничивался коротким отчетом. Тем не менее к концу второй недели ноября он вновь с утра пришел в аббатство, пасмурный и озадаченный. Похоже было на то, что какая-то страшная беда обрушилась на его лесные угодья.
Эйлмунду было лет за сорок, — с косматыми черными волосами, плотный, могучего телосложения, но при всем при том весьма сообразительный мужчина. Он стоял посреди зала капитула, чуть расставив мощные ноги, словно борец, который глядит в глаза противнику, и медленно, как бы с усилием, излагал суть своего дела.
— Милорд, у меня происходят какие-то непонятные вещи. Неделю назад, как вы помните, была сильная гроза, так вот вода в дренажной канаве, что идет между нашей делянкой и большим лесом, подмыла несколько кустов, вот канаву и запрудило, она вышла из берегов, изменила русло и затопила посадки этого года. Едва я успел расчистить запруду, как выяснилось, что разлившаяся вода сильно размыла берега канавы и в итоге она совсем заплыла грязью. Вскоре я обнаружил, что на делянку забрались олени. Они погрызли все деревца, что мы посадили два года назад. Я думаю, многие саженцы погибнут, а выжившие задержатся в росте. Вся моя работа пошла прахом!
Кадфаэль знал те места — гордость лесничего Эйлмунда, — ухоженная часть Эйтонского леса, прочищенная, с целой сетью дренажных канав, лучшая в графстве лесная делянка, где регулярно производилась вырубка шести-семилетних деревьев, чтобы света хватало всякому дереву и росла густая трава со множеством лесных цветов. Некоторые деревья, такие как ясень, выращивались из побегов, росших прямо из старого пня. А такие как вязы и осины — из побегов, что вырастали вокруг пня. Кое-какие посадки заботами Эйлмунда превратились уже в настоящие рощи, и до сих пор ни одно стихийное бедствие не бросало искусному лесничему такого дерзкого вызова. Разумеется, он был сильно огорчен. Да и аббатству это грозило значительным ущербом, поскольку древесина с делянки шла на дрова, древесный уголь, черенки для инструмента, а также на всевозможные плотницкие и столярные изделия, что в целом приносило аббатству немалый доход.
— Однако на этом мои несчастья не кончились, — мрачно продолжал Эйлмунд. — Не далее как вчера я обходил посадки уже с другой стороны, где с дренажной канавой все в порядке, воды в ней нет и берега не обвалились. И надо же такому случиться! Как раз в том месте, где посадки граничат с Итонскими землями, овцы проломили забор. А овцы, как вам известно, милорд, будут похуже оленей. Эти твари больше всего на свете любят обгрызать нежную поросль ясеня. И они уничтожили почти все, прежде чем я сумел выгнать их. Ни я, ни Джон Лонгвуд не понимаем, как овцы умудрились пробраться в такую маленькую брешь, но вы же знаете, что если суягной овце втемяшится что-то, ее не остановишь, а товарки пойдут за ней. Похоже, на мой лес кто-то напустил порчу.
— Скорее всего дело в обыкновенном человеческом небрежении, — строго сказал длинноносый приор Роберт. — Либо твоем небрежении, либо твоих соседей.
— Отец приор, за много лет моего пребывания на службе в аббатстве еще не было случая, чтобы моя работа вызывала нарекания, — раздраженно сказал Эйлмунд со всей прямотой человека, знающего себе цену и знающего, что она известна аббату, перед которым он, собственно, и должен был держать ответ. — Я обхожу посадки каждый день, и по ночам тоже, но я не могу заставить дождь прекратиться и не могу быть повсюду одновременно. Столько бед сразу — такого со мной еще не бывало! И я не могу вменить это в вину Джону Лонгвуду. Он всегда был добрым соседом, о таком приходится только мечтать.
— Это чистая правда, — твердо сказал аббат Радульфус. — У нас есть все основания быть благодарными ему за его добрую волю и нет причин сомневаться в ней. И я ни в коем случае не подвергаю сомнению твои достоинства лесничего и твое усердие. В этом не было нужды прежде, и я не усматриваю необходимости ныне. Превратности судьбы посылаются нам затем, чтобы мы преодолевали их, и никто не должен надеяться, что ему удастся избежать эти испытания. Ущерб восполним, и ты, Эйлмунд, приложи к этому все свои силы. А если увидишь, что сам не справляешься, проси помощи и она будет тебе предоставлена.
Эйлмунд, который отлично знал свое дело и всегда гордился тем, что находится на своем месте, коротко поблагодарил аббата, но от помощи пока отказался, пообещав прислать известие, если случится что-либо еще из ряда вон выходящее. Быстрым шагом, таким же быстрым, как и пришел, он отправился обратно в лес, в свою сторожку, где жил с дочерью, и унес с собой недовольство судьбой, поскольку был не в состоянии назвать источник своих несчастий.
Таинственным образом юный Ричард прознал, по какому необычному поводу явился в аббатство Эйлмунд. Мальчик был также в курсе того, что поделывала его бабушка и все те люди, что жили и работали в окрестностях Итона. Все новости он впитывал как губка. Как бы ни был мудр и бдителен его опекун, аббат Радульфус, и как бы рачителен ни был его управляющий, Джон Лонгвуд, Ричард полагал необходимым приглядывать за своими владениями и самостоятельно. И раз уж у самых границ Итона случилась беда, он желал знать источник ее происхождения и куда более, нежели аббат, склонялся к тому, чтобы приписать эти несчастья, хоть и непонятно как произошедшие, порочности и злому умыслу людей, поскольку и самому ему не раз приходилось держать незаслуженно строгий ответ в тех случаях, когда он был почти не виноват.
И если итонские овцы забрались на ясеневые посадки в Эйтоне не по воле божьего промысла, но в результате того, что некто умышленно открыл им путь и направил их к месту желанного для них пиршества, то Ричард желал знать, кто именно это сделал и зачем. В конце концов, это его собственные овцы!
Поэтому в часы капитула мальчик внимательно приглядывался ко всем входящим и выходящим и был немало удивлен, когда два дня спустя после прихода Эйлмунда заметил у ворот монастыря юношу, уже виденного им однажды. Тот очень вежливо просил разрешения пройти в зал капитула и передать послание своего хозяина, отшельника Кутреда. Прибыл он рановато и должен был ждать, чем и занимался теперь со смирением. Это было на руку Ричарду, поскольку прогуливать уроки он не мог, а вот когда капитул закончится и Ричард будет свободен, ему наверняка удастся подстеречь этого малого и удовлетворить свое любопытство.
Всякому святому отшельнику, давшему обет одиночества, надлежало неотлучно находиться в своем скиту и на своем огороде, используя данный ему дар предвидения на благо своих соседей. Такому отшельнику давали в услужение юношу, который исполнял его поручения и передавал людям его предостережения и слова порицания. Ясно было, что этот парень находился в услужении у Кутреда уже давно, ведь он прибыл в Итон вместе с ним, покуда тот искал подходящее место для своего уединенного жительства, уготованное ему господом богом. Юноша вошел в зал капитула как-то слишком уверенно и без тени смущения пред удивленными и взыскующими взорами братьев-монахов.
