Покаяние брата Кадфаэля - Питерс Эллис (книга жизни .TXT) 📗
Над покосившимися фасадами зданий колыхались штандарты прославленных фамилий, слуги в гербовых ливреях сновали между воротами приората, странноприимными домами, тавернами и постоялыми дворами. Ковентри не был обделен вниманием паломников, ибо обладал такими святынями, как мощи святой Осбург и рука Блаженного Августина, а также множеством менее значительных реликвий. Уже добрых сто лет богомольцы стекались в этот город, а уж теперь, когда прибыло столько знати, церковь явно внакладе не останется. Заботясь о своей репутации, все эти лорды и бароны сделают более чем щедрые пожертвования.
Друзья медленно протискивались сквозь суетливую гомонящую толпу, и, по мере того как приближались к приорату Святой Марии, настроение Ива поднималось все больше и больше. Царившее возбуждение придавало городу приветливый вид и порождало ожидания и надежды. Юноша показывал своим спутникам незнакомые им гербы и девизы и то и дело дружески приветствовал молодых рыцарей и сквайров из свиты императрицы.
— Видать, Хью Байгод спешно прискакал из Норфолка, опередив нас. Все эти люди — его вассалы, они носят его цвета. А видите всадника на вороном коне — вон того? Это Реджинальд Фицрой, младший из сводных братьев императрицы. Тот самый, кого Филипп меньше месяца назад захватил в плен, а потом освободил по велению короля. Странно, — Ив покачал головой. — Как Филипп вообще отважился коснуться его, ведь Роберт по-братски любит Реджинальда и во всем его поддерживает. Надо отдать должное Стефану — он ведет честную игру, и если обещает безопасный проезд, то свое слово держит.
Въехав в широкие приоратские ворота, они попали на просторный, но сейчас запруженный народом двор. Местные братья в бенедиктинских рясах, изо всех сил старавшиеся соблюдать и поддерживать обычный порядок, совершенно терялись среди вельмож и их многочисленной челяди. Одни всадники въезжали в ворота, другие выезжали из них, чтобы посмотреть город или повидать друзей, конюхи с трудом удерживали под уздцы приплясывавших от возбуждения лошадей, сквайры расседлывали коней своих лордов и сгружали поклажу. Хью посторонился, давая дорогу рослому, великолепно одетому всаднику, собиравшемуся покинуть двор.
— Это Роберт из Херефорда, — пояснил Ив. — Он унаследовал графство от отца, погибшего на охоте пару лет назад. А вот тот — тот, который только что оглянулся со ступеней, — Хэмфри де Богун, лорд-управляющий нашей государыни. Должно быть, она и сама уже приехала…
Неожиданно юноша осекся. Кадфаэль проследил за его ошарашенным взглядом и узрел вальяжного, самоуверенного мужчину, размашистым шагом спускавшегося по каменным ступеням. Как раз в этот момент никого другого на лестнице не было, и монах мог без помех разглядеть незнакомца. Прекрасно сложенный, лет тридцати пяти, с непокрытой головой и в накинутом на одно плечо коротком плаще, он двигался с элегантной грацией и, судя по всему, знал себе цену. Когда он спустился и ступил на мощеный двор, толпа раздалась, давая ему дорогу, ибо этот человек одним своим видом умел внушить почтение. И все же в его облике не было ничего, что объясняло бы потрясение Ива. Юноша между тем гневно сдвинул темные брови.
— Он! — процедил Ив сквозь зубы. — Да как он посмел показаться здесь?! — И тут в один миг лед обратился в пламя. Одним прыжком юный воин соскочил с коня и бросился навстречу надменному незнакомцу. На бегу Ив рванул из ножен меч и взмахнул им, разгоняя с дороги конюхов и слуг. Голос его звучал яростно и сурово.
— Де Сулис! Негодяй, предавший свою госпожу и товарищей по оружию! И ты дерзнул появиться среди честных людей!
На какой-то миг во дворе воцарилась тишина, а затем послышались испуганные, негодующие и протестующие крики. Но если поначалу блеск стали отпугнул людей, заставив их шарахнуться в стороны, то вскоре некоторые бросились вперед, возможно желая предотвратить кровопролитие. Но де Сулис — если это и впрямь был де Су-лис — стремительно повернулся к бросившему ему вызов юноше и мгновенно обнажил меч. Противники сошлись, и сталь лязгнула о сталь.
Глава третья
Хью соскочил с коня, бросил поводья подбежавшему конюху и поспешил к сцепившимся противникам, проталкиваясь сквозь кольцо переполошившихся людей. Кадфаэль последовал за ним, но без особой спешки, поскольку понимал, что от Берингара проку, пожалуй, будет больше. Да и опасаться смертельного исхода поединка приходилось едва ли, ибо место было людное и поблизости было немало людей могущественных и потому способных быстро пресечь всякое неподобающее деяние.
Тем не менее монах тоже принялся продираться сквозь толпу, решив, что на худой конец сможет схватить одного из бойцов за рукав да оттащить в сторонку. Бриан де Сулис, будучи старше Ива лет на двенадцать, был более привычен к мечу, а потому имел определенное преимущество перед Ивом. В таких делах опыт порой имеет решающее значение. Упорно протискиваясь вперед, монах лишь смутно слышал какие-то крики, ибо был слишком занят, чтобы обращать внимание на суету вокруг. Он уже почти прорвался к сражавшимся, когда неожиданно рядом, чуть ли не у его плеча, со свистом рассекая воздух, опустился длинный пастырский посох.
Обернувшись, Кадфаэль увидел и его владельца — жилистого, рослого мужчину в епископском облачении. Посох с серебряным набалдашником ударил по скрещенным мечам, да с такой силой, что клинок вылетел из руки Ива и со звоном упал на гравий двора. Де Сулис свой меч удержал, хотя и с трудом. Все замерли, затаив дыхание.
— Стыдитесь, — не повышая голоса, промолвил епископ Роже де Клинтон. — Как смели вы обнажить мечи в таком месте? И в такое время, когда все наши помыслы должны быть направлены на достижение мира? Вы рискуете погубить свои души.
Противники стояли, тяжело дыша. Заслышав слова прелата, Ив вспыхнул, а де Сулис взглянул на юношу с холодной усмешкой и учтиво обратился к епископу:
— Милорд, у меня и в мыслях не было затевать ссору, пока этот молодой человек не набросился на меня с мечом наголо. Причем совершенно беспричинно — я его даже не знаю и никогда прежде не видел. — Он спокойно вложил клинок в ножны и подчеркнуто церемонно поклонился епископу. — Этот юнец словно с цепи сорвался. Едва заехал на двор, как принялся оскорблять меня, а потом и вовсе чуть не убил. Я вынужден был обнажить оружие, чтобы не лишиться головы. — Он прекрасно знает, почему я назвал его изменником, — возмущенно возразил Ив. — Этот человек предал своих товарищей по оружию. По его вине многие достойные рыцари томятся ныне в подземельях.
— Довольно! Ни слова больше! — возгласил епископ, и во дворе воцарилось молчание. — Каковы бы ни были причины, я не позволю затевать ссоры в этих стенах. Мы собрались сюда как раз для того, чтобы покончить с раздорами. Подними свой меч, юноша, вложи его в ножны и не смей больше обнажать на этой священной земле. Ни в коем случае! Я требую этого от имени Церкви, но здесь находятся и те, кому вы обязаны повиноваться как своим сеньорам и государям.
Как бы в подтверждение слов епископа у ворот раздался властный, громовой голос, и к нарушителям спокойствия двинулся, рассекая толпу, могучий, величественный и весьма рассерженный мужчина. Кадфаэль узнал его сразу, хотя прошедшие со времени памятной осады Шрусбери годы слегка посеребрили русую голову короля, а тревоги и заботы избороздили морщинами его высокое чело. Впрочем, лицо Стефана оставалось открытым и красивым, да и нрав его не изменился — вспыльчивый, но отходчивый, порывистый и отважный, но переменчивый, он был по натуре великодушен и добр, но с момента своего воцарения вел разорительную и кровавую войну.
В тот же миг лестница странноприимного дома заиграла многоцветьем красочных одеяний, и на пороге появилась высокая, стройная и величавая, роскошно одетая женщина. То была Матильда, единственное оставшееся в живых дитя старого короля Генри, императрица Священной Римской империи в первом браке, графиня Анжуйская во втором и некоронованная государыня Англии.
