Дело побежденного бронтозавра - АНОНИМYС (книги онлайн бесплатно .txt, .fb2) 📗
– И Киршнер это понимает? – ухмыльнулся помощник.
Может быть, и не понимает, но наверняка чувствует. Он по меньшей мере чувствует возможные последствия такой войны. Если старый хозяин сгинет, искать нового сейчас будет довольно затруднительно.
– В конце концов, Киршнер просто мог по-человечески к нам привязаться, – заключил Загорский.
– К вам привязаться, – уточнил Ганцзалин, – к вам. Меня он терпеть не может, только с виду приветливый. Как говорится, в морду кормит калачом, а в спину лупит кирпичом.
Нестор Васильевич укорил помощника, заметив, что тот слишком подозрительно относится к людям. Тот отвечал, что люди это вполне заслужили. Пусть-ка сначала добьются его доверия, а там уж видно будет.
Тут он прервался, почувствовав, что пролетка остановилась и как-то странно завибрировала.
– Н-но! Не балуй! – услышали они испуганный голос возницы.
Седоки ощутили, что пролетка явственно накренилась. Загорский глянул вперед и увидел, что впряженная в экипаж гнедая лошадь ведет себя очень странно. Сначала ее забила судорога, потом животное присело на задние ноги и стало заваливаться набок. Вместе с лошадью начала медленно валиться набок и пролетка.
– Н-но, холера! – в панике кричал кучер, но никакая брань на бедную кобылу, разумеется, подействовать не могла.
В одно мгновение статский советник и Ганцзалин выпрыгнули из экипажа. Китаец, едва коснувшись ногами твердой поверхности, железной рукой выдернул возницу из его сиденья и ссадил на землю. Это случилось очень вовремя, потому что в следующую секунду пролетка с грохотом завалилась набок.
– Да чтоб тебя! – кричал перепуганный кучер. – Что же это, люди добрые?!
– Похоже на эпилепсию, – заметил Нестор Васильевич. – Давай-ка, братец, распрягай лошадь, иначе она себя в судорогах покалечит.
Но гнедая тряслась и билась, и возница боялся даже близко к ней подступиться. Пришлось за дело взяться Ганцзалину. Пока Загорский удерживал лошадь за голову, прикрывая ей глаза, помощник споро освободил ее от упряжи и, натужась, рванул пролетку в сторону, чтобы животное не разбилось об оглобли.
Ноги у кобылы вытянулись, голова запрокинулась назад, зрачки расширились, а глаза почти что вывалились из орбит. Дышала она теперь шумно, прерывисто, челюсти непроизвольно двигались, на губах пузырилась пена.
Загорский, продолжая держать лошадь за голову, что-то тихонько ей приговаривал на ухо и с силой жал на какие-то точки на шее. Прошло несколько минут, и животное стало успокаиваться. Наконец по телу лошади прошла длинная судорога, и она замерла.
– Господи, – побелел извозчик, – никак, околела…
Загорский ласково похлопал гнедую, подул ей в морду.
– Ничего, – сказал, – сейчас поднимется.
Лошадь, словно услышав его, сделала слабую попытку встать на ноги и тут же повалилась наземь. В глазах ее отразился ужас, она жалобно заржала.
– Ну-ну, ничего, милая, не бойся, – успокаивающе заговорил Нестор Васильевич. – Это всего-навсего приступ, сейчас будет легче. Ты просто потеряла много сил, испугалась. Отдохни минутку, и попробуем встать снова.
Он уговаривал животное так, как будто перед ним была не лошадь, а человек. И, как ни удивительно, но, кажется, кобыла его поняла. Минуту-другую она лежала неподвижно, только бока ходили ходуном. Потом дыхание ее постепенно выровнялось, она открыла глаза и снова попыталась подняться. В этот раз попытка оказалась удачной. Не без труда она встала на ноги и стояла теперь, слегка вздрагивая и кося на Загорского испуганным взглядом.
– Есть у тебя сахар или другое какое лакомство? – спросил Нестор Васильевич у лихача.
Тот засуетился: а как же! И сахарок есть, и морковка, сейчас, сейчас… Он покопался в карманах и, выудив оттуда кусок пиленого сахара, передал статскому советнику. Тот протянул сахар лошади на открытой ладони. Та деликатно подхватила сладкий кусочек большими теплыми губами.
– Ну вот, – сказал Нестор Васильевич кучеру, – вот уже и лучше. Ты уж, братец, сегодня не утруждай ее больше, пусть отдохнет твоя скотинка.
Тот с готовностью закивал: само собой, пусть отдохнет. Вот только… не знают ли господа хорошие, что это за напасть такая с животиной приключилась? Загорский пожал плечами – трудно сказать, может быть, эпилепсия. Раньше что-то подобное с ней бывало?
– Да как сказать, – замялся возница, – может, и бывало, мне неизвестно. Я ведь ее только две недели как купил.
Нестор Васильевич нахмурился. Как бы то ни было, на самотек дело пускать нельзя. Лошадь надо обязательно проверить, сводить ее к ветеринару, пусть посмотрит, что с ней и как.
– К ветинару, – закряхтел кучер, – да ведь к ветинару, поди, денег стоит.
Загорский кивнул: стоит. Да только ведь лошадь эта – его кормилица. Не будет она здоровой, на что он сам жить станет?
– Да ежели она так всякий раз биться будет, проще уже ее татарам на колбасу отдать, – сказал какой-то потрепанный зевака; их десяток столпилось сейчас вокруг опрокинутого экипажа, и все с большим интересом следили за ходом беседы.
– Это тебя надо на колбасу, – отвечал ему Ганцзалин, – причем не откладывая дела в долгий ящик.
Вид у него при этом сделался настолько свирепый, что зевака поспешил ретироваться. Нестор Васильевич тем временем дал вознице пять рублей, велел сводить лошадь к ветеринару и купить лекарства, которые тот пропишет.
– Вряд ли это врожденное, – сказал он, имея в виду приступ. – Лошадь молодая, но взрослая. Вероятнее всего, последствия какой-то травмы. Будем надеяться, что все обойдется.
С этими словами они с Ганцзалином подхватили свои саквояжи и стали высматривать другого извозчика. Помощник поглядывал на часы и с каждой секундой становился все более хмурым.
– Что с тобой? – спросил Нестор Васильевич.
– Да лошадь эта, будь она неладна! – с досадой отвечал тот. – На поезд теперь опоздаем из-за нее.
Загорский ответил небольшой тирадой, суть которой сводилась к тому, что если они опоздают на поезд, то, значит, так предначертано судьбой. Не говоря уже о том, что нынче из Москвы до Владивостока поезда ходят по нескольку раз в день. Опоздают на этот поезд – сядут на следующий, и нечего портить себе печенку, переживая из-за всяких пустяков. Чугунка [2] от них никуда не убежит.
Ганцзалин скорчил рожу, но возражать все-таки не решился.
В конце концов, вышло так, как и предсказывал Нестор Васильевич. На свой поезд они опоздали, однако сели на следующий. Начальник вокзала, посмотрев предписание, выданное Загорскому, взял под козырек и тут же устроил им билеты в спальный вагон прямого сообщения, то есть в двухместное купе – так, чтобы никто их не побеспокоил.
Проводник проверил выданные им буроватые картонки и с легким поклоном пригласил войти в вагон. Поезд у них был не обычный пассажирный, а смешанный: к нему прицеплялись военные вагоны, где ехали отправляемые на фронт части.
– Хорошо быть важными птицами, – ворчал Ганцзалин, втаскивая саквояжи в поезд – хозяин хотел сдать их в багажный вагон, но помощник был категорически против. – Перед вами всюду – красная дорожка. А были бы вы, например, не статским советником, а надворным, или даже титулярным, что было бы?
– Титулярного советника на фронт с таким заданием не пошлют, – негромко отвечал Загорский, на всякий случай выглянув в коридор и только потом закрывая двери купе.
Ехали они первым классом, в их купе был огромный мягкий диван с поднимавшейся спинкой, которая трансформировалась в полку для второго пассажира. Напротив дивана стояло кресло, на стене висело зеркало, а посредине располагался столик, застеленный белоснежной скатертью, на котором помещалась лампа с абажуром. Для восхождения на верхнюю полку имелась даже вмонтированная лесенка. Освещалось купе газовым рожком, причем, если верить инструкции, пассажиры могли «разобщить внутренность фонаря от внутренности вагона», то есть, попросту говоря, сами выключить свет.
