Версальский утопленник - Паро Жан-Франсуа (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗

Ничего не оставалось, как снова прибегнуть к рутинным полицейским мерам: дать поручения осведомителям и регулярно выслушивать их доклады, установить наблюдение за всеми одиноко стоящими домами вокруг королевской столицы, выяснить, откуда взялись жестяные бутыли и ремни, и расспросить тех немногих, кто в Париже торгует химическими приборами, необходимыми для превращения урины в фосфор. Если сегодня ничего не случится, завтра он уедет в Париж и начнет новую кропотливую работу. Он плохо переносит бездействие, а работа, без сомнения, заставит его забыть страшные картины, что всплывают у него в памяти, и ему никак не удается прогнать их. Но сейчас он чувствовал настоятельную потребность забыться и перестать думать о работе.

Суббота, 15 августа 1778 года.

Отдав последние указания Бурдо и организовав цепочку из агентов для быстрой передачи срочных новостей, он ранним утром выехал со двора дома д’Арране. На большой дороге Резвушка радостно забила копытом: в утренние часы воздух был еще относительно свеж. Задумавшись, Николя предоставил лошади самой выбирать, какой аллюр ей сейчас подходит.

В доме на улице Монмартр его встретили радостно, как всегда встречали после продолжительного отсутствия, державшего всех в тревожном напряжении. Но стоило ему сообщить о похищении Эме д’Арране, радости как не бывало. К всеобщей печали присоединился и приехавший в гости Семакгюс.

Войдя в гостиную Ноблекура и увидев спящего рядом с Сирюсом Плутона, на спине которого устроилась подремать Мушетта, Николя удивился и обрадовался. Словно крошечный Давид, восседающий на Голиафе, кошечка при виде Николя торжествующе замяукала, стараясь привлечь внимание хозяина, довольного воцарением мира. Впрочем, в доме, где властвовали доброта и взаимопонимание, иначе и быть не могло.

— Бедняжка Эме! — с жалостью воскликнул Ноблекур. — Как-то она перенесет это испытание!

Николя изложил свои соображения относительно двух братьев, похожих, судя по рисунку Сент-Обена, друг на друга как две капли воды, что позволяло одному добровольно или невольно делать алиби другому. Говоря об убийце, он вновь высказал опасения, как бы тот не оказался безумцем, ибо, судя по постоянным провокациям, его отличала неуемная гордыня и абсолютная уверенность в полной своей безнаказанности.

— Да, — задумчиво произнес Семакгюс, — это хуже всего.

— На что он надеется, совершив столь неожиданный поступок? Он сжигает за собой мосты. Что он задумал?

— Ноблекур, вы долгое время исполняли обязанности прокурора. Не припомните ли вы случаев, способных помочь нам разобраться в нынешних преступлениях?

Почтенный магистрат хлопнул ладонью по подлокотнику кресла.

— Надо вам сказать, недавно я перечитывал «Близнецов» Плавта. Поразительный пример того, какие недоразумения может повлечь за собой полное сходства двух братьев! Что же касается ответа на ваш вопрос, то я вспоминаю служанку, обвиненную в убийстве пятерых грудных младенцев, которых ей, одного за другим, поручали нянчить. Расследование велось со всей строгостью, ибо в те времена полицию обвиняли в похищении детей. Возбужденный народ вспыхивал, словно сухой мох, вынуждая власти отвечать жесткими полицейскими мерами. Наконец эмоции отошли в сторону, и выяснилось, что когда этой женщине было двадцать лет, кормилица уронила ее первенца, и он умер. В повседневной жизни женщина осталась такой же неприметной, как и ее товарки, но при виде младенца становилась словно одержимая, и в ней пробуждалось желание убивать. На месте ее преступлений оставались следы, причем довольно броские, но, к сожалению, ваши предшественники их не замечали. И она решила, что если будет привлекать внимание правосудия к своим преступлениям, то сумеет избежать его карающей руки. Хотя мне кажется, что, сама того не понимая, она хотела, чтобы ее разоблачили. Можем ли мы сделать из этого выводы?

— Разумеется, и не один, — воскликнул Семакгюс. — Вы предложили нашему вниманию историю, поучительную во многих отношениях. Во-первых, причиной одержимости часто является некое событие. Во-вторых, преступления, совершенные в состоянии одержимости, часто похожи на месть ненавистному обществу, позволившему произойти трагическому для преступника событию, а также завуалированное желание понести наказание.

— Я понимаю ход вашей мысли, дорогой Гийом, но что вы можете сказать применительно к настоящему делу?

— Что вы на правильном пути! Все, что мы знаем о Винченцо Бальбо, прекрасно укладывается в канву наших рассуждений. Не станете же вы утверждать, что дикий обряд кастрации калечит только тело, не затрагивая душу? Вы имеете дело с изначально искалеченным человеком, болезненно переживающим свою неполноценность.

— Так вы считаете, что Винченцо Бальбо.

— Вспомните, что вам про него рассказывали. Он не достиг тех высот, на которые удалось подняться многим его знаменитым собратьям, пользующимся поддержкой короля. Стоит вам порыться в памяти, как вы тотчас вспомните их имена. Контральтист в Королевской капелле, разумеется, весьма почетная должность, но…

— Что «но»?

— Но для уязвленного самолюбия этого мало! Вы представили его как надменного, самоуверенного, почитающего себя великим творцом в своей области. Уверенный, что создал шедевр, он хочет увидеть свою оперу поставленной в невиданных доселе декорациях, и невзирая на приличия и естественную стыдливость, гордо заявляет о своей кастрации. От человека, чье безрассудство подогревается непомерными амбициями, можно ожидать чего угодно!

— Увы! Бедная моя Эме.

Время течет, думал Николя, ему нет дела до несчастий смертных. Почему на смену счастью непременно приходит беда, предусмотреть которую невозможно? Неужели это плата за столь редко выпадавшие ему минуты счастья? Антуанетта, в прошлом именовавшая себя Сатин, втянута в тайную и опасную игру в Лондоне, Жюли де Ластерье убита, Эме похищена.

— Хотите, я поеду с вами?

— Ваше присутствие поможет мне, — взволнованно отозвался Николя на предложение Семакгюса, — а ваш опыт и знания поистине могут оказаться бесценными.

И он изложил свои соображения, где и как искать Бальбо. Многие мелкие детали в его рассказе неожиданно наполнялись глубоким смыслом.

— Разрозненные частицы непременно собираются вместе и становятся единым целым, — вещим голосом проговорил Ноблекур. — Единство в множестве.

Корабельный хирург бросил понимающий взгляд на Николя.

— Наш сиамский жрец изрек очередную истину.

— Можете сколько угодно смеяться и шутить, но я настоятельно прошу обратить внимание на мои слова. Вы уже имели возможность убедиться в их точности! А вы, Николя, помните, что, как говаривала цветочница Бабет [58], добиться можно всего, надо только очень захотеть.

Пуатвен отвел Резвушку в конюшню. Николя намеревался купить ее, но все забывал сказать об этом Ленуару. Сейчас он сел в комфортабельный экипаж Семакгюса, и тот, взяв на себя руководство операцией, велел кучеру трогать, выбрав маршрут так, чтобы заехать в Королевский ботанический сад. Неугасимая страсть к ботанике побуждала бывшего корабельного хирурга часто посещать это место. Подъехав к саду, они ненадолго расстались; пока Семакгюс расспрашивал своих коллег, Николя, дабы не пугать ученых мужей своим полицейским мундиром, остался ждать в небольшом, необычайно живописном садике, именовавшимся Лабиринтом. Садик был разбит рядом с улицей Королевского сада, и в нем чудом сохранилось очарование сельской местности. Небольшой холм в центре венчала круглая скамья, откуда удобно было созерцать экзотические деревья, высаженные господином де Бюффоном, выращивавшим их из привезенных путешественниками саженцев. Вдалеке, в туманном мареве, расстилался Париж, город прекрасный и одновременно опасный. Любуясь открывшейся перед ним картиной, Николя на миг забыл о своих тревогах. Скоро вернулся Семакгюс; судя по его лицу, ему удалось узнать нечто важное.