Сапфировая скрижаль - Синуэ Жильбер (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗
— Я так думал. И довольно долго был в этом полностью уверен. Я и представить не мог, что такое чувство может не быть взаимным. Я ошибался. Можно узнать кого-то, с кем когда-то давно встречался, но совершенно не обязательно, что этот человек узнает вас. Кристина Рибадео не увидела во мне той частички себя. Но тогда я этого не знал. — Варгас немного помолчал. — В тот вечер наш разговор был из тех, что вы вынуждены вести в присутствии посторонних, тогда как всем сердцем жаждете остаться наедине. Празднество подходило к концу. Мы должны были вот-вот разлучиться, а я никак не мог сообразить, где и как смогу снова ее увидеть. Я не смел ни на что решиться. Из предосторожности, из застенчивости, из боязни выставить себя на посмешище, но более всего потому, что мне казалось, будто я сплю, и этот сон рано или поздно закончится. И тут произошло нечто неожиданное: она сделала первый шаг. Кристина упомянула, как бы мельком, что каждое воскресное утро она ходит на мессу в собор, а потом со своей дуэньей гуляет в саду Лас-Делисиас. Я впитывал ее слова, словно это были заверения в любви.
— И вы не пропустили этого свидания…
— Конечно, нет. В ближайшее воскресенье я отправился в собор и там, спрятавшись за колонной, пожирал Кристину глазами. А потом пошел за ней в сад. Хочу сказать одну вещь, которая вас наверняка удивит. Кристина не была красивой. И это дает возможность представить, какая была в ней бездна обаяния. Один друг, которому я поведал о ней, ответил мне вот что: «Если некрасивая женщина способна вызвать любовь к себе, значит в ней куда больше неотразимого шарма, чем в чистой красоте». — Он выпустил ладонь Мануэлы и сжал кулак. — Как известно, в любой пустыне есть миражи. Кристина и была таким миражем. Мы с ней тайно встречались, скрываясь от всех, и в первую очередь от ее семьи, которая и помыслить не могла, что она свяжется с мужчиной ниже ее по крови. Но уверяю вас, мне часто доводилось замечать в глазах мужчин и женщин, выходцев из одного и того же социального круга, столько горечи, словно судьба связала их брачными узами с оборванцами. — В голосе Варгаса зазвучали иные нотки. — Наша связь длилась пять месяцев. Я никогда не встречал существа столь страстного, как донья Рибадео. Вы удивитесь, но, как ни странно, ее пыл, вместо того чтобы успокоить, наоборот, поверг меня в состояние полнейшей беспомощности. Мне казалось, что меня несет по воле волн на корабле без руля и без ветрил.
Мануэла наморщила лоб.
— Простите, но каким образом взаимная любовь может спровоцировать неуверенность? Как правило, подобное ощущение вызывает обратная ситуация.
— Конечно. При условии, если слова соответствуют действиям. Но с Кристиной Рибадео ни в чем нельзя было быть уверенным, кроме как в полнейшей ее неспособности дополнять свои желания конкретными действиями. Некоторым свойственно внутреннее стремление идти наперекор судьбе, другие же до смерти боятся плыть против течения. Что вы хотите, природа несправедлива. Феи, склонившиеся над колыбелью, слетаются туда по принципу случайности. И среди тех, что слетелись к маленькой Кристине, были добрая фея богатства и благополучия, но и злая фея непостоянства. И я оказался на ее милости. Сейчас вы все поймете. Кристина довольно скоро поведала мне, что давным-давно обещана одному идальго, Педро де Ортеге, сыну нобиля из Севильи. Она заверила меня, что не питает никаких чувств к этому человеку, которого называла пошляком и олухом. И клялась, что никогда не свяжет с ним свою жизнь, добавляя со свойственным ей пылом, что скорее умрет. И действительно, даже говоря об этом, она буквально умирала в моих объятиях. Кристина постоянно твердила, что в один прекрасный день скажет об этом своим родителям и громко заявит, что отказывается выходить замуж за Педро де Ортегу. И поспешно добавляла: «Потому что я люблю вас. Потому что вы — моя жизнь, мое сердце, мой мужчина». — Рафаэль снова положил руку на ладонь Мануэлы. — Время шло, я становился более настойчивым. Однажды вечером я потребовал положить конец той лжи, в которой мы с ней жили уже несколько месяцев. И сказал, что пойду к ее отцу и расскажу ему о нашей любви. Она не протестовала, но попросила неделю отсрочки, однако вовсе не потому, что сомневается в своем выборе — она заверила меня, что ее решение твердо, — а чтобы дону Рибадео, который только начал выздоравливать после серьезной простуды, не стало хуже после столь неожиданных известий. И еще она сказала — словно эта мысль только что пришла ей в голову, — что всю эту неделю проведет у изголовья отца. Это ради нашей любви, объяснила она, чтобы подготовить графа к моему визиту.
— И вы согласились…
— А у меня был выбор? Я был связан по рукам и ногам, обречен идти, куда ведут, как слепец за поводырем. — Он вздохнул. — Мы договорились снова встретиться через неделю, в пятницу, возле фонтана, где обычно встречались. И я ее там ждал. Ждал до глубокой ночи. И на следующий день ждал, и еще несколько дней, показавшихся мне вечностью. Наконец я убедил себя, что Кристину держат взаперти родители, которым она в порыве откровенности поведала о нашей любви. И решил отправиться к ней, намеренный сразиться со всеми драконами семейства Рибадео. Это было теплое воскресенье мая. Весеннее солнце озаряло Севилью, наполняя воздух нежными ароматами. Я постучал в дверь особняка. Мне открыла служанка, угрюмая и недовольная. Мне следовало бы догадаться, что такой человек может быть только вестником беды. Она грубым тоном сообщила мне, что доньи Рибадео нет, как нет дома и самого графа и остальных членов семьи. Поскольку я удивился, она бросила: «В соборе! Они все в соборе!» И уточнила, прежде чем захлопнуть дверь у меня перед носом: «Сеньорита выходит замуж». — Пальцы Варгаса сжались, стиснув руку Мануэлы. — Бывают моменты, когда человеческий мозг отказывается воспринимать реальность, которую при других обстоятельствах он бы осознал и подчинился ей. Но я все же пошел туда и даже набрался мужества зайти в собор. Кристина Рибадео и правда была там, стоя на коленях подле Педро де Ортеги, того самого человека, которого буквально несколько недель назад называла олухом и пошляком.
— И что вы сделали? Ведь не стали же вы…
— Не волнуйтесь, ничего я не сделал. Не стал добавлять к боли еще и унижение. Нет. Я остался до конца церемонии, а потом стоял и смотрел, как она идет по центральному проходу под руку с тем, кто только что стал ее мужем. Она прошла буквально в шаге от меня. Увидела меня. И в глазах ее мелькнул огонек, в котором мне почудилась скрытая эмоция, нечто среднее между стыдом и отречением.
Варгас встал, подошел к окну, выходящему в монастырский сад, и молча застыл, упершись лбом в перекладину.
Пахло влажной землей — напоминание об отгремевшей грозе.
Мануэла встала и подошла к Рафаэлю.
— Могу себе представить вашу боль, — тихо произнесла она. — Но зачем было отказываться от жизни?
— Да просто потому, что я был мертв, — ответил он, не оборачиваясь. — Я вдруг оказался погруженным в беспросветный мрак. Мрак, наполненный чудовищами и призраками, цеплявшимися за меня и старавшимися увлечь в бездну. Рафаэль Варгас перестал существовать. Вместо него появился кто-то другой, с кем я не мог совладать. В моем мозгу непрестанно крутились слова, жесты, мечты, все то, что наполняло проведенные с Кристиной дни. Я был одержим ею. Где бы я ни находился, она все время преследовала меня, я даже начал мечтать, чтобы в каком-нибудь закоулке какой-нибудь убийца, милосердный палач, проломил мне голову, чтобы положить конец этой пытке. Случалось, я целыми днями бродил по Севилье, в конечном итоге неизбежно оказываясь на берегу Гвадалквивира. Там я садился и неотрывно смотрел на воду, желая лишь покончить со всем этим, стать рекой.
Мануэла очень внимательно слушала его.
— И как же вы снова обрели свет? Вкус к жизни?
И догадалась по судорожному движению — он сжал висевший на груди крест.
Варгас повернулся:
— В молитве. Поскольку всякая вера в людей меня покинула, то только вера в Господа нашего Иисуса Христа могла меня спасти. Однажды, когда я сидел на берегу, ко мне приблизился человек и, не спрашивая разрешения, присел со мной рядом. Он сообщил, что часто видел меня здесь, но не осмеливался оторвать от размышлений. Это был францисканский монах. Его звали Хуан Перес.
